Давыдов Геннадий Александрович — кандидат медицинских наук, старший научный сотрудник ГНЦ РФ — Институт медико-биологических проблем РАН. В 1960 году окончил лечебный факультет 1-го Московского медицинского института им. И.М.Сеченова. С 1960 по 1964 год работал на Машиностроительном заводе "Звезда" сначала специалистом-исследователем, затем начальником бригады по физиолого-гигиеническим испытаниям высотно-компенсирующих костюмов. Участвовал в подготовке полета Ю.А.Гагарина на Байконуре. С апреля 1964 года по настоящее время работает в Институте медико-биологических проблем, где прошел путь от младшего научного сотрудника до заведующего лабораторией.
Был участником и руководителем первых 19 научных экспедиций ИМБП в горы, пустыни, подземные пещеры, Заполярье и Антарктиду. В 1965-1967 гг. на станции "Восток" в Антарктиде проводил исследования по длительному влиянию на человека гипоксии и холода применительно к задачам космической медицины. Автор и соавтор книг "Физиология высокогорья" и "Человек в Антарктиде", а также многочисленных научных публикаций. За комплекс работ по созданию рекомендаций по адаптации специальных контингентов людей к деятельности в экстремальных условиях, а также за испытания и создание средств индивидуальной защиты человека в этих условиях ему в составе коллектива в 1987 г. присуждена Государственная премия СССР в области медицины. Г.А.Давыдов награжден знаком "Ветеран космонавтики".
Первое соприкосновение с космосом у нас, студентов 4-го курса Первого московского медицинского института, произошло 4 октября 1957 г. в вагоне поезда Бийск-Москва, в котором мы возвращались после окончания уборочных работ на целинных землях Алтая. Тогда по радио мы услышали сообщение о запуске первого искусственного спутника Земли. Не знали мы в тот памятный день, что некоторым из нас через три года предстоит стать первыми "закройщиками" скафандра для Ю.А.Гагарина.
А случилось это так. Во время сдачи последнего выпускного экзамена ко мне подошла секретарь ректора института и сказала, что меня ждут в ректорате: "Сдашь — немедленно приходи". Пришел. Симпатичный, небольшого роста человек, немногословно и весьма прозаично сказал, что я по своим анкетным данным и состоянию здоровья подхожу для очень важной исследовательской работы, связанной с освоением космоса. Никому об этом говорить не следует и, если я согласен поменять распределение хирургом на Камчатку на научную работу, мне следует подписать анкету и после каникул приходить на работу "специалистом-исследователем" в организацию "почтовый ящик 1052" в поселок Томилино под Москвой между Люберцами и Малаховкой. Что-то в этом было непреодолимо "звездное", и я решился.
В августе 1960 года, пройдя "вертушку" проходной, я вновь встретился с тем человеком. Это был Алексей Васильевич Покровский, бывший начальник Государственного научно-исследовательского испытательного института авиационной и космической медицины МО СССР (ГНИИИ АиКМ). Теперь он возглавлял медицинский отдел в этой организации, которая еще года три назад была мебельной фабрикой, переоборудованной после запуска первого спутника в конструкторское бюро по созданию средств индивидуального жизнеобеспечения и спасения космонавта, а проще — по конструированию кресла и скафандра, в которых человек мог совершать штатные орбитальные полеты на космическом объекте и аварийное его покидание при старте и посадке. Возглавлял эту организацию до 1964 года главный конструктор Семен Михайлович Алексеев, под замечательным руководством которого для первых космонавтов был создан комплекс кресла и скафандра в мужском и женском вариантах. Позднее, когда организацию возглавил Г.И.Северин, ее назвали Машиностроительным заводом "Звезда".
Все физиолого-гигиенические испытания этого комплекса с рекомендациями по улучшению конструктивных решений проводились в нашем 8-м отделе. А.В.Покровский пригласил на работу еще шесть моих однокурсников.
У А.В.Покровского было два заместителя: А.П.Попов и А.С.Барер. А.П.Попов, в прошлом главный врач ВВС, отвечал за разработку систем скафандра по обеспечению космонавта дыхательной смесью и созданию избыточного давления в случае разгерметизации, определению уровня вентиляции с целью теплосъема и одновременно сохранения теплозащитных свойств и решению других физиолого-гигиенических требований. А.С.Барер занимался поиском наиболее физиологичной позы человека в ложементе кресла при ожидаемых перегрузках на старте и экстренном катапультировании, а также при пребывании в невесомости, т.к. первые космонавты не могли покидать кресло. Конечно, разделение этих направлений было условным, всё было взаимосвязанным, и А.С.Барер осуществлял "стыковку" всех медицинских вопросов.
Вместе с А.П.Поповым работал я и И.И.Деденко. Остальные ребята работали с А.С.Барером. Исследования позы космонавта при перегрузках на центрифуге большого радиуса, которую к осени смонтировали специалисты из Германии, проводили Е.П.Тихомиров, В.Б.Зубавин, Ю.А.Голов. Ударные перегрузки, имитирующие катапультирование и "жесткое" приземление, исследовали К.Ф.Талызин и В.К.Костин.
Одной из основных трудностей было отсутствие специальной литературы и опыта. Всё приходилось по крохам экстраполировать из фундаментальных работ исследователей различных областей наук и испытывать изделия прежде всего на себе и добровольцах из инженерно-технического состава конструкторского бюро. Появились свои рекордсмены. Так, Костя Талызин и Виктор Костин, впоследствии Герой России, преодолели фантастические перегрузки на центрифуге в 26-27 единиц.
В ряде наших исследований принимали участие сотрудники ГНИИИ АиКМ: со мной работал Л.Г.Головкин, а на центрифугу приезжала А.Р.Котовская и другие сотрудники.
Работа была напряженной. Мы часто не выходили с территории завода по нескольку суток. Вместе с сотрудниками конструкторского бюро решали множество задач по обеспечению прочности внешней оболочки скафандра и герметичности внутренней его оболочки с отверстием в области живота, через которое космонавт влезал в скафандр, по повышению эффективности поступления дыхательной смеси в шлем, чтобы обеспечить экономное и в то же время достаточное количество кислорода и обязательно снизить до допустимых норм процентное содержание углекислоты. И как-то незаметно, к началу 1961 года, в основном все было закончено и подготовлено для приемки скафандра Государственной комиссией. Как в настоящем ателье, были даже примерки изделия на первых кандидатах в космонавты.
В конце января группа из 6 человек была направлена на ТП — техническую позицию, как тогда называли Байконур. По всем оргвопросам возглавлял командировку Ф.А.Востоков. Главным от КБ поехал В.И.Сверщек, в настоящее время заместитель Г.И.Северина. Представителем заказчика, т.е. военпредом, был Ю.Д.Килосанидзе. От медицинского отдела в командировку был послан я. С собой мы взяли несколько ящиков со скафандрами разных размеров, катапультируемые кресла и НАЗ.
Летели в грузовом Ли-2 из Тушино. Холод невероятный, фюзеляж внутри покрыт инеем. На промежуточной посадке в Уральске была жуткая метель. А вот в Ленинске и на "двойке", т.е. стартовой площадке, где мы и жили в гостинице безвыездно более двух месяцев, днем было уже относительно тепло.
Работали в МИКе (монтажно-испытательном корпусе) в двух небольших комнатах. Рядом разместились сотрудники ГНИИИ АиКМ во главе с А.М.Гениным.
В феврале 1961 года наметилась дата конкретного пуска. Однако первым, кто облачился в скафандр "СК-1" и совершил орбитальный полет, был не человек, а манекен. Когда, мы одели его и закрыли забрало шлема, то стало ясно, что, если такого пассажира со стеклянным взглядом и бездыханного, приземлившегося из космоса на парашюте, увидят случайные люди, то пойдут слухи, что погиб космонавт. А таких слухов в то время ходило немало. Тогда мы решили заклеить пластырем лицо кукле и написать на нем крупно "МАНЕКЕН".
Все предварительные запуски с манекенами, включая последний 25 марта 1961 года, прошли удачно, и, наконец, на 12 апреля наметили основной пуск с человеком. Кто должен полететь — мы еще не знали.
В начале апреля стали приезжать руководители смежных организаций. Среди них был В.В.Ларин, которого я лично знал, поскольку с его сыном Василием учился в одной группе в мединституте. Василий Васильевич с сотрудниками готовился к исследованиям сердечно-сосудистой системы космонавтов и вечерами проверял аппаратуру. Мне посчастливилось быть у него "испытателем-добровольцем".
Все шло хорошо. Но неожиданно произошла небольшая заминка в моей работе. Документ на качество воды в НАЗе, заправленной еще в Москве в три полиэтиленовые литровые канистры, к 12 апреля уже не соответствовал срокам поставки на борт.
Выход нашли очень просто. В Ленинске в санэпидемстанции был дистиллятор, где мы и позаимствовали дистиллированную воду с необходимым сопроводительным документом, соответствующим требованиям на воду для НАЗа. До сих пор эта бумага хранится у меня.
Накануне запуска нас посетил С.П.Королев осмотрел кресло и скафандр и остался доволен.
12 апреля рано утром Ю.А.Гагарин и Г.С.Титов вошли в МИК. Одевание скафандров со всеми необходимыми проверками и опрессовкой заняло не больше часа. По нашей просьбе Ю.А.Гагарин дал нам автографы, а Г.С.Титов отшутился, сказав, что вскоре он вернется раздеваться.
Как всегда, сотрудников повезли подальше от стартового стола в безопасное место. Пришла настоящая среднеазиатская весна. Под голубым безоблачным небом лежала пылающая от диких тюльпанов оранжевая степь. В.В.Парин захотел привезти в свой подмосковный садик несколько луковиц на память об этом дне. Оказалось, что они сидят так глубоко, что до пуска ракеты мне с трудом удалось выкопать лишь 5-6 штук.
Старт ракеты всегда ошеломляющее зрелище, но с первым человеком на борту — он просто незабываем. И еще два волнительных момента вспоминаются через 40 лет: очень оперативное сообщение ТАСС о том, что на орбите Земли находится советский человек — майор Юрий Алексеевич Гагарин (хотя улетел он с Земли старшим лейтенантом), и всенародное торжество по поводу полета первого космонавта, когда мы на маленьком автобусе попали в ликующую толпу у Белорусского вокзала, возвращаясь с Байконура. Возникло незабываемое чувство гордости за нашу страну и причастности к свершившейся мечте человечества — полете в космос.