Часть II

Глава 1
Бытие

Инженер Рудик на этот раз проснулся позже, чем хотел; он обычно, ложась спать, устанавливал свой внутренний, подсознательный будильник, безотказно действующий с точностью до минуты, на то время, когда ему следовало проснуться, - а время это зависело от той работы, которую сам же он на предстоящий день себе планировал. Сегодня, по его расчетам, следовало подготовить свой скафандр и всю нужную аппаратуру, чтобы выйти в пространство и закончить разбираться со створками батарейного отсека; хотя шарниры их и были заменены, створки оставались все еще распахнутыми и по-прежнему не подчинялись командам изнутри. По расчетам инженера, эта работа должна была стать последним этапом подготовки к главному делу: восстановлению ходовых батарей.
На этот раз будильник почему-то задержался с сигналом и разбудил инженера на сорок минут позже задуманного.
Причиной тому, возможно, было сновидение, настолько интересное, что инженеру никак не хотелось пробуждаться.
В этом сне Рудик с изрядным удивлением ощутил себя сидящим в глубоком, уютном кресле в просторной, несколько старомодно (по его представлениям) обставленной комнате, а напротив него, точно в таком же кресле, расположился очень старый человек, о котором инженер почему-то точно знал, что зовут его - профессор доктор Функ и что он самый известный в своем кругу физик, чьей специальностью является физика пространства. Профессор говорил ему высоким, по-старчески надтреснутым голосом:
- За минувшие годы мы многого достигли. И, полагаю, смогли бы с очень большой вероятностью успеха вернуть вас вместе с кораблем к людям, цивилизации - если бы вы находились где-нибудь на разумном расстоянии. Но вас нигде нет. Скажу больше: нам оказалось под силу обнаружить вас даже на очень большом удалении - иначе я не мог бы сейчас разговаривать с вами. К сожалению, тот способ связи, каким я сейчас пользуюсь, не позволяет сколько-нибудь точно установить даже направление на вас, не говоря уже о расстоянии. То есть где вы находитесь - нам по-прежнему неизвестно. Сейчас я знаю только, что ваш корабль продолжает существовать, и что некоторые люди на его борту - вы, в частности, живы и, по всей вероятности, здоровы. И это пробуждает в нас надежду, что еще не потеряна возможность вновь встретиться со всеми вами. А уж если это произойдет - теперь-то мы сможем привести вас к нормальному виду. Если угодно, могу объяснить…
Но тут он перешел на столь специальный язык, что инженер понять ничего уже не мог; ему осталось только аккуратно укладывать все в памяти - так надежно, чтобы, пробудившись, ни слова не забыть. Он ведь сознавал, что видит всего лишь сон. И весь сосредоточился на запоминании; во сне инженер безоговорочно верил старику и переживал ощущение, какое бывает, когда собираешься начать какое-то дело - рискованное и сложное, но сулящее небывалую удачу.
Вернее всего, именно увлекательность приснившегося и не позволила разбудить его среди ночи той самой вибрации, которая, как мы помним, столь смутила Истомина.
Естественным и безусловным желанием его в первое мгновение было - вскочить, чтобы немедленно записать то, что еще жило в его памяти, а записав - серьезно и обстоятельно над всем этим поразмыслить.
Прошло несколько секунд, прежде чем он сообразил, что лежит в постели и вовсе не торопится к пульту инженерного бортжурнала, куда он и собирался занести все увиденное и услышанное. А вместо естественных в таком положении мыслей о возможных небывало благоприятных, хотя и совершенно неожиданных последствиях приснившегося разговора его занимает сейчас нечто совершенно другое.
Инженер вдруг ощутил усталость. Глубокую, какая, если не принять мер, способна вызвать устойчивое равнодушие ко всему, что происходит в жизни, а в заключение - и к самой жизни.
В этом не было ничего удивительного. Потому что из всех одиннадцати старших и двенадцати молодых обитателей «Кита» инженер был, как мы уже знаем, единственным, продолжавшим работать по полной программе изо дня в день и из года в год, без отпусков и выходных.
В таких условиях человек изнашивается, пожалуй, даже быстрее, чем техника, за которой он ухаживает.
Усталость накапливается скрытно - подобно тому, как медленно, но неуклонно поднимается уровень воды у плотины, - незаметно для тех, кто находится внизу, по другую ее сторону. Но наступает мгновение - и вода начинает переливаться, размывает и сносит препятствие, если только напор ее не продавил преграду еще раньше.
Похоже, что именно в эту ночь усталость возобладала над характером и привычками инженера; его внутренняя плотина если и не рухнула совершенно, то, во всяком случае, дала очень основательную течь. А может, тем, что сыграло такую неблаговидную роль, была возникшая вследствие услышанных во сне обещаний надежда; именно надежда порой заставляет расслабиться человека, еще за минуту до этого готового к решительным и трудным действиям.
Так или иначе - вместо того, чтобы выполнять свои обязанности, инженер, не вставая, медленно, с некоторой натугой стал вдруг думать о вещах, которые никогда раньше не приходили ему в голову, и переживать чувства, каких до сей поры не ощущал.
Он вдруг почувствовал, что обижен - до самой глубины души.
Обижен тем, что вот уже почти два десятка лет он был, по сути дела, единственным на корабле (или на планете, называть это можно, как угодно), кто работал, занимался серьезным делом - в то время как остальные - если называть вещи своими именами - просто-напросто бездельничали, валяли дурака. Плодили детей и копались в собственных переживаниях, или же играли в государство, или в науку. Теперь вот уже - наконец-то дошло до него - целых два государства существовали в пределах «Кита»: каждое с мушиный следок величиной. Он узнал об этом случайно - в очередной раз проходя коридором туристического модуля, когда работал с оборудованием тамошнего запасного выхода. Еще тогда ему пришло в голову и то, что заодно следовало бы проверить все корабельные сети - компьютерную и внутренней связи. По корабельному расписанию это входило в обязанности штурмана; однако инженер давно понял, что на Лугового рассчитывать всерьез не приходится: жена его занималась какими-то божественными проблемами, а штурман находился у нее на подхвате. Так что все, имевшее отношение к связи, инженер собирался тоже принять на себя, - но не сейчас, конечно, а после того, как приведет в порядок всю собственно инженерную систему.
Ему, откровенно говоря, наплевать было на то - сколько там государств, чем их жители занимаются и каким образом молятся. Бог все равно был один для всех, а здесь, на корабле, все зависело не от кого иного, как от инженера Рудика: повыключает он один, другой, третий аппарат, вырубит синтезатор - и кончатся все их игры вместе с ними самими. Нет, Рудик, понятное дело, ничего подобного делать не собирался; однако знал, что на деле этот мирок целиком и полностью находится в его руках.
Однако никто другой (в этом-то и была обида!) о таких материях и не задумывался. Все вели себя так, словно никакого инженера Рудика на свете не существовало. Якобы все происходило само собой. А инженер являлся просто деталью механизма - за номером триста шесть тысяч девятьсот двадцать два по корабельной номенклатуре.
А ведь он мог - захоти только - выдвинуть свою кандидатуру в Судьи. И, как миленькие, избрали бы - стоило только растолковать, что это он здесь на самом деле главный. Но он не хотел. Потому что быть Судьей тут, где судить некого и не за что, мог всякий. А вот содержать корабль в порядке, все триста с лишним тысяч деталей, под силу только ему.
Не то чтобы ему нужны были какие-то почести и все такое прочее. Чихать он на такое хотел. Но все же. Все же!
Вот, например: семнадцать дней рождения прошло у Рудика за время бултыхания в пространстве. Из них первый отметили более или менее традиционно: втроем, всем экипажем. Потом еще два раза поздравлял Устюг - первый раз посидели вдвоем, во второй он просто позвонил. А дальше - все окончательно забыли.
Навряд ли ему так уж не хватало общества. Рудик и по характеру был одиночкой. Но уважение ему полагалось. А раз так - вынь да положь. Никто, однако же, не спешил.
Всем, выходит, было до него - как до лампочки.
А коли так - то и ему до них то же самое.
Вот он и не спешил сейчас - выпрыгнуть из постели, вспоминать, записывать, напрягать мозг - выяснять, что же он может на самом деле сделать, чтобы выручить всех тех, кого - как вдруг понял он с удивлением - он давно уже не уважал, пусть и бессознательно.
И потому еще, может, он не спешил откинуть одеяло, что именно сегодня был - уже начался - очередной день его рождения. И не какой-нибудь, а круглый. Пятидесятый.
И, наверное, если подумать - сегодня ему следовало вовсе не готовиться к выходу на поверхность корабля, а спокойно посидеть в собственном обществе. Выпить чайку. А может, и не только. Послушать музыку. Вспомнить то-се из прошедшего. И кое-кого тоже вспомнить. За полсотни лет, хочешь - не хочешь, накапливается всякого.
Но такая перспектива его почему-то не обрадовала. Наоборот, Рудик даже нахмурился.
А ведь придется все-таки встать. Вряд ли, конечно, он сможет придумать уже что-то серьезное сегодня, но оставлять приснившееся совершенно без внимания никак нельзя. Хотя, конечно, если подумать, интересный сон можно принять за подарок к юбилею.
Впрочем, во сны веришь по-настоящему только пока спишь. А проснувшись - сразу же начинаешь сомневаться.
Нет, вставать надо. Не проводить же весь день в постели!
Рудик хотел было встать. И не смог.
С удивлением - прежде всего именно с удивлением - он почувствовал, что тело отказалось ему повиноваться. И то была не просто слабость.
Как-то непривычно оповестило о себе сердце. Ноющая боль возникла, ушла в левую руку и растаяла, хотя и не сразу, где-то вроде бы в безымянном пальце.
Ничего себе, подарочек! Это уже была не обида, а дело серьезное.
Рудик напрягся. И все-таки встал. Придерживаясь за спинку койки, постоял, стараясь дышать медленно-медленно и неглубоко, чтобы боль не ударила во второй раз.
«Это не подарок, - подумал он. - Это повестка».
Позвонить врачу? Зое?
Делать это ему не хотелось. Он всю жизнь не любил врачей - потому, наверное, что из них состояли медицинские комиссии, дававшие медвизу на работу в пространстве; комиссий побаивались и люди совершенно здоровые, такие, к примеру, каким был и он сам - до этих минут.
Пока он размышлял, сердце стало успокаиваться. Он вдохнул поглубже; ничего страшного. Вроде бы пронесло. Врач не нужен.
Инженер принялся одеваться - без особой торопливости.
Скорее всего так оно и есть: случайный сбой. Уже пронесло.
Врач не нужен, нет. А вот сменщик нужен.
Впервые за все годы - за все пятьдесят - Рудик не то чтобы понял, но как-то проникновенно почувствовал, что и он ведь умрет. Нет, не сейчас, не сегодня, конечно, еще много лет, даст Бог, проживет. Но тем не менее от такой судьбы ему не уйти - как и никому другому.
А вот корабль его переживет. Странно, конечно: неживые создания человека более долговечны и чем он сам, и чем его живые порождения - дети. Которых на борту уже много. Сколько именно - он сейчас точно не помнил.
Корабль останется, и они останутся. А кто же будет, когда Рудика не станет, ухаживать за кораблем, жить кораблем, чтобы обеспечивать благополучную жизнь всех остальных?
Надо такого человека найти. И научить. Это дело долгое. Так что начинать нужно немедля. Раз уж повестка получена. Врачу можно врать, но самому-то себе - какой смысл?
Нужен ученик. И, естественно, - из молодых. Чтобы его хватило надолго. На все их поколение. А когда и они войдут в такой возраст…
Ну, то будут уже их проблемы. И сами они решат, как с ними справиться.
Значит - надо идти к молодым и, объяснив ситуацию, подобрать себе ученика покрепче. Такого парнишку, чтобы и голова была на месте, и руки тем концом приделаны, каким следует.
Рудик оделся не как обычно, а по всей форме; дело предстояло серьезное, и готовиться к нему нужно было именно таким образом.
Лишь наведя на себя полный марафет, спохватился: господи, а время-то! Раннее утро! Ничего себе - нашел время ходить по гостям. Хотя бы и по серьезному делу. Но ведь не на секунды пока что шел счет, верно ведь?
Он покачал головой, усмехнулся медленности своего соображения. Да, до конфуза недолго оставалось. Для развлечения поставил чайник. Вынул из шкафчика свою вечную кружку и вазочку с печеньем - так, для баловства и успокоения нервов.
Но тут постучали, и он механически, не успев даже удивиться, крикнул:
- Да!
И дверь отворилась.

Глава 2
Где-то далеко, вне нашей системы координат

- Получена информация из системы два-пять-восемь?
Вопрос этот был задан на языке, которого не понял бы ни один подданный известной нам Федерации - даже обитай он на самой отдаленной и совершенно не похожей на Землю планете. По человеческим понятиям, это вовсе и не язык был. Информация передавалась не через сотрясения воздуха. Его тут, кстати сказать, и не было. И без него весьма успешно обходились.
- Нет, Всеобъемлющий. Информация не проходит в обе стороны. Ни от нас - туда, ни от них к нам.
Но и этот язык обладал прекрасными возможностями выражать всяческие чувства - в том числе и крайнее недовольство:
- Все еще нет?
А также и стремление оправдаться:
- Как я уже почтительно докладывал, нам удалось установить, в чем причина непрохождения сигналов. Прибыв на место, наш Проницатель смог составить достаточно полное представление о возникшем препятствии.
На этот раз язык выразил иронию и неверие в те доказательства, которые в следующее мгновение будут представлены:
- Ах, удалось?
- Разрешите сообщить?
- Что же вы установили?
- Прежде всего мы определили принципиальную сущность этого устройства. Это не чисто энергетическая система, но и не пассивная вещественная. Мы имеем дело с комбинацией: основа из плотного вещества, то есть твердое тело, достаточно хорошо оснащенное энергетическими устройствами - в том числе и относящимися к высокой энергетике.
- То есть энергетически независимое?
- Всеобъемлющий исчерпывающе определил суть дела.
- Не сомневаюсь. Но все же: каким образом оно влияет на наши каналы, если известно, что это невозможно?
- Дело в том, Всеобъемлющий, что это не обычное вещество. Его знак противоположен нормальному. А антивещество, как вы знаете…
- Да знаю, знаю. Антивещество… Откуда же оно взялось? Теоретически это очень интересно, но прежде всего нас волнует безопасность коммуникаций. Что еще вы успели выяснить?
- Нам удалось сделать ретроспективный анализ. Тело было выведено в нужную точку через первый слой сопространства. Причем не по прямой; мы смогли вычислить несколько отрезков этого пути; там довольно сложные зигзаги. Начальные элементы маршрута установить, к сожалению, не удалось: слишком много времени ушло.
- Кто-то тщательно подготовил этот выпад. Но принципиальное направление, надеюсь, вам удалось определить?
- Разумеется, Всеобъемлющий.
- Итак?
- Сверхсистема-три.
- Это слишком приблизительно. Сверхсистема-три громадна и многонаселенна. Кстати, там мы никогда не сталкивались с антивеществом. Хотя эта сверхсистема давно уже находится на пути нашего информационного канала. Антивещество… Его появление вряд ли можно считать простой случайностью.
- Совершенно верно. Но по характеру тела удалось установить, какой именно цивилизации оно может принадлежать. С вероятностью не менее девяноста восьми. Это кислородно-углеродная формация. Ее самоназвание - Федерация.
- Не понимаю. Их и наши интересы не пересекаются ни в одной из возможных плоскостей. Система два-пять-восемь их никогда не интересовала; я полагаю даже, что им вообще неизвестно о ее существовании. Слишком далеко для них.
- Мы не пересекались, Всеобъемлющий, совершенно верно. Если, разумеется, не считать эпизода, имевшего место полторы больших паузы тому назад. В одном из маленьких и слабонаселенных мирков на их окраине. Наша замкнутая подсистема поиска тогда находилась там, чтобы…
- Разумеется, я помню об этом, не вы один. Однако тогда произошло лишь соприкосновение, а не столкновение.
- И тем не менее именно их устройство блокирует наш канал, перехватывая, видимо, информацию с обеих сторон. Не уверен, что им удалось сразу прочитать ее, но, как известно, придуманное одним разумом путем некоторых усилий всегда может быть раскрыто другим.
- Вы хотите сказать, что они находятся там уже давно?
- Всеобъемлющий, конечно же, помнит: этот канал с давних времен находился в резерве. Обмен шел по Восьмой дуге - через усилитель в системе три-один. И лишь после того, как Голубой цветок расцвел…
- Система три-один погибла - разумеется, помню. Да, да. Вы перешли на этот резервный канал…
- И он оказался заблокированным, совершенно справедливо.
- У меня пока не образуется логической цепи, - после паузы признал Всеобъемлющий. - Но невольно возникают соображения: если антивещество по характеру мироздания вообще не присуще той системе, следовательно, оно создано там искусственным путем. Создано - и применено для внесения помех в обмены между нашими системами. Нельзя рассматривать это иначе, как враждебный акт. Конечно, объяснение причин их враждебности появится, но мы не можем ждать, пока оно возникнет. Информация нужна, в особенности оттуда. Именно через них идет… да вы сами знаете. Канал необходимо расчистить. Почему вы не приказали Проницателю сразу же уничтожить это тело там, на месте?
- Моя компетенция…
- Оставьте. Вам известно, что я пребывал в распылении; значит, вы были не только вправе, но и обязаны принимать решения и отдавать приказы. Не говорите, что вы этого не знали.
- Разумеется, знал. И у меня было такое намерение. Но одна мысль меня остановила от принятия резких мер.
- Какая именно?
- Если это тело всерьез вросло в нашу коммуникацию, то уничтожение его может катастрофически отразиться на состоянии всего канала. Иными словами, немалая часть его будет просто вырвана, то есть все настройки исчезнут. И пройдет довольно много времени, прежде чем мы сможем восстановить эту трассу - не говоря уже о нужных для этого усилиях. К тому же и само это устройство может быть снабжено средствами для уничтожения канала в случае, если оно подвергнется нападению или иной опасности; ведь не из добрых чувств присылают такие подарки. Вот эти соображения и подсказали мне образ действия: прежде всего осмотреться, разобраться, и уже потом… Не исключено ведь, что наши взаимные передвижения в пространстве уже в самом скором времени выведут тело из места прохождения канала… Хотя, с другой стороны, этого может и не быть: ведь место, в котором находится тело - не что иное, как точка одного из непроизвольных выходов в это пространство, и как раз поэтому к этой точке привязан и наш канал: именно там он уходит в туннель. Так или иначе, я полагал, что это нужно выяснить.
- Ну что же. Определенная логика в ваших рассуждениях есть. А нашему Проницателю там не грозит никакой опасности?
- Он очень, очень опытен. Внимателен, осторожен в действиях, и его мышление совершенно прямолинейно и лишено оттенков - ну, вы понимаете, что я имею в виду.
- Я не думаю, что он будет неосторожно обращаться с тамошними устройствами. Я имею в виду опасность со стороны кого-то, кто может находиться внутри этого тела - или где-нибудь вблизи.
- Но Всеобъемлющий ведь не думает всерьез, что в этом устройстве может существовать какая-то вещественная жизнь? По нашим расчетам, оно находится в режиме автономного существования уже достаточно долгий срок, чтобы все процессы такого рода прекратились.
- Да, вы, вероятно, правы. Когда можно ожидать новых сообщений от Проницателя?
- Думаю, что еще какие-то доли паузы понадобятся ему, чтобы увидеть все, что нужно, и сделать выводы.
- Надеюсь, он не станет медлить.
- Он не из таких.
- Хорошо. В таком случае, более вас не задерживаю.
- Почтительно благодарю за благосклонность. Преданно исчезаю.
- Но не забудьте сообщить мне немедленно, едва только узнаете что-либо новое!
- В тот же миг, когда узнаю сам.

Глава 3
Петрония

Она была все еще очень маленькой и к тому же рыхлой. Просто ком тончайшей пыли, которая вроде бы и не собиралась еще слипаться, чтобы образовать сколько-нибудь твердое тело.
Гравиген в центре тела продолжал работать исправно: система была отлажена на совесть, практически не изнашивалась, потому что никаких движущихся частей в ней не было. Но уж слишком мало вещества добавлялось к первоначальной массе: как ни велика была мощность корабельной энергетики, она все же на несколько порядков не дотягивала до параметров, нужных для создания небесного тела. Так что окажись на поверхности планеты кто-либо из обитателей «Кита», он немедленно начал бы погружаться в пыль и вскоре достиг бы центра, где до сих пор нетленное в этих условиях тело инспектора Петрова обнимало кожух гравигена - и должно было оставаться в таком положении до конца света.
Но люди, как известно, рукотворную планетку не посещали.
Зато кто-то другой…
Или, может быть, - что-то другое?
Впрочем, грань между «кто» и «что» всегда оставалась достаточно неопределенной.
Так или иначе, нечто (или некто) оказалось в пространстве по соседству с планеткой. Хотя человеческий глаз - опять-таки, окажись человек тут рядом - ничего не воспринял бы. Но глаз ведь воспринимает лишь малую часть сущего.
Оказалось. Соприкоснулось. Погрузилось. И через краткий срок задержалось именно там, где покоился вот уже восемнадцать лет инспектор Петров, первый герой предполагавшегося нового мира.
Какое-то время Проницатель пребывал в неподвижности. Он размышлял. Потом, придя, вероятно, к каким-то выводам, приступил к делу.
И уже очень скоро оказался доступным для человеческого взгляда. Очень похожим на человека. Совершенно подобным.
При встрече с ним любой представитель старшего поколения обитателей «Кита», возможно, воскликнул бы:
- Инспектор? Вы? Какими судьбами?..
Хотя, если подумать, то вряд ли встреча прошла бы именно так. Скорее всего она не обрадовала бы человека. А еще вероятнее - испугала. Заставила бы подумать, что с рассудком у него не все в порядке.
Потому что всем было давно известно, что Петров мертв. Умер. Или, точнее, погиб при совершении подвига, и предполагаемая планета стала его гробницей.
А тот, кого мог бы встретить обитатель «Кита», был как две капли похож именно на покойного инспектора Петрова.
Если бы Проницатель предполагал, какие чувства его новый - после воплощения - облик способен произвести на здешнего человека, он, пожалуй, еще подумал бы, стоит ли избирать для ведения переговоров именно такой способ.
Хотя что-то он, возможно, и предполагал - или хотя бы чувствовал. Потому что вряд ли можно считать чистой случайностью, что он избрал для проникновения и контакта именно ту часть корабля, где обитали молодые. Те, кто о Петрове что-то слышал, но в глаза его никогда не видал. А портретов инспектора на корабле не было.
Похож Проницатель на Петрова был потому, что для воплощения он даже не стал копировать тело; он просто-напросто его использовал. Это давало возможность не опасаться каких-то неточностей.
Таким образом, в глубь новой планетки погрузилось нечто, а вынырнул оттуда инспектор Петров собственной персоной.
Вынырнул и - нимало не смущаясь тем, что передвигаться пришлось в пустоте, - полетел к кораблю. Именно туда, где Проницатель бывал уже в своем нормальном существе и успел обеспечить свою безопасность от каких-либо угроз. Поскольку неуязвимых существ не бывает, то и у Проницателя, естественно, были свои уязвимые места.
За несколько минут он достиг поверхности «Кита», а еще через секунду-другую исчез под нею.
Теперь ему оставалось лишь ознакомиться как следует с внутренним устройством корабля и найти в нем кое-какие инструменты. Они не были бы нужны для переговоров. Но Проницатель помнил, что в случае неудачи он должен уничтожить объект. Для этого предстояло работать с веществом - следовательно, обладать и вещественными инструментами. Масса корабля была слишком велика, чтобы с ним можно было покончить, используя тот ограниченный запас энергии, каким располагал Проницатель.
Для людей его вторжение осталось совершенно незамеченным.

Глава 4
Земля

Физика доктора Авигара Бромли лихорадило. Возможно, даже температура поднялась намного выше нормальной, и лоб был в поту. Но винить в этом простуду или какого-нибудь зловредного микроба было бы совершенно неправильно. И сквозняки, и инфекция были тут никоим образом ни при чем.
Нервы, нервы…
Собственно, а что удивительного?
Впрочем, нервы - это уже во вторую очередь. А первоисточником зла сделалось научное наследие доктора Хинда, в котором Бромли, оказавшись в составе комиссии, начал разбираться сперва с немалой досадой (повод весьма печальный, чувствуешь себя кем-то вроде могильщика, а к тому же еще и безвозвратная потеря времени), затем - с нарастающим интересом, а вот теперь еще и с вовсе странным чувством: смесью досады, зависти, обиды и даже возмущения.
На то были свои причины.
Заключались они прежде всего в том, что доктор Бромли вот уже почти двадцать пять лет вел определенные исследования по контракту с Главным штабом Защиты Федерации…
* * *
Юрия Еремеева волновало совсем другое. Ничего удивительного. Он не знал не только о гибели доктора Хинда, но и о самом существовании ученого. У молодого спасателя были свои заботы и проблемы.
Последнее время его заботили прежде всего сны. Они были тревожными и печальными. После них он просыпался совершенно не отдохнувшим, наоборот - болела голова, дрожали руки, и даже сердце давало сбои.
Начавшись не так давно, сны стали сниться ему каждую ночь - регулярно, словно были кем-то запрограммированы. Хотя прежде, за все двадцать два года его жизни, ничего похожего с ним не происходило.
Ему снилась мать.
Он помнил ее очень смутно. Мальчику было четыре года, когда корабль, на котором она с отцом возвращалась, как ему потом объяснили, из поездки на далекую Антору, попал в какую-то аварию и не смог вернуться ни на Землю, ни на какую-либо другую планету Федерации. Хотя никто не говорил, что корабль погиб вместе с находившимися на нем людьми, но какая разница - как называть? Все равно, родителей Юрий лишился и постепенно привык к этой мысли, тем более что материально он не очень пострадал: компания «Трансгалакт», которой принадлежал исчезнувший корабль, назначила ребенку пенсию, достаточную, чтобы он мог жить и учиться в неплохом интернате, куда его определили, и потом закончить образование и получить специальность. Когда пришла пора выбирать, он предпочел работу, связанную с природой, и вот уже четыре года жизнь его проходила по большей части в высоких нагорьях Азии, а в городах ему приходилось бывать редко. От этого Юрий, кстати, не страдал; похоже, он не очень нуждался в обществе себе подобных.
И все было хорошо и спокойно - пока мать не стала навещать его во сне каждую ночь.
Она была не такой, какой рисовали ее полустертые воспоминания, но старше и без той постоянной улыбки, запомнившейся сыну, пожалуй, больше всего. Наоборот: она выглядела грустной, порой даже на ее глазах блестели слезы. И ничего не рассказывала, не объясняла; каждую ночь просила только об одном: чтобы он откликнулся, поговорил с нею, рассказал, как ему живется, помнит ли ее и отца.
У нее же, по ее словам, все было хорошо.
И он во сне, разумеется, разговаривал с нею, о чем-то рассказывал, что-то спрашивал. Жаль только, что, проснувшись, помнил лишь то, что говорила она, и напрочь забывал то, что отвечал и о чем спрашивал сам.
Первые несколько ночей эти неотвязные сны казались ему интересными. Потом начали раздражать. А ощущение, что мать просит его о помощи, а он и представления не имеет, как ей помочь, со временем стало совершенно выводить его из себя. Юрий чувствовал, что становится нервным и все хуже контролирует себя. Он понимал, что для человека, одиноко живущего вдалеке от больших поселений, в условиях, где каждый неверный шаг может оказаться последним, такое состояние достаточно опасно.
Поэтому, когда никакие его усилия не помогли избавиться от привязчивых снов, он решился, запер свой дом и улетел в город, чтобы посоветоваться с невропатологом.
Врач, внимательно выслушав, сказал:
- Конечно, я могу дать вам лекарство. Но нет таких, что избирательно действуют только на сновидения. Наши средства просто притупят вашу восприимчивость - а это, насколько я понимаю, вашей работе противопоказано.
С этим нельзя было не согласиться.
- Что же мне делать? - спросил обескураженный Юрий.
- Если хотите, я дам вам адрес другого врача. Он работает во второй традиции. Думаю, он сможет помочь вам больше, чем я или мои коллеги.
- Вторая традиция? Что это такое?
Юрий раньше к врачам не обращался, потому что не болел.
- Они работают без лекарств. Пользуются старинными способами… Но они сами вам расскажут лучше. Врач, о котором я говорю, - мой давний приятель, и за него я могу поручиться. Хотите?
- Хорошо. Попробую…
И Юрий незамедлительно отправился по названному адресу.
Там его приняли почти сразу. Снова пришлось рассказать - и не только о своих снах, но, одно за другим, по сути, всю свою недолгую жизнь.
Когда он закончил, врач заговорил не сразу. И сказал вовсе не то, чего ожидал молодой человек.
- Освободить вас от этого, конечно, можно. Нет никаких сложностей. Но вот - нужно ли?
- Не понимаю вас…
- Вы можете остаться в городе на ночь? Работа стерпит?
- Н-ну, до завтра - пожалуй, - ответил Юрий, подумав.
- В таком случае… У вас есть, где переночевать?
- Да найду что-нибудь.
- Нет надобности. Оставайтесь здесь, у меня. А завтра вместе поедем в одно место, к очень интересному человеку. Он и объяснит, почему вам никак не следует бороться с этими сновидениями - скорее наоборот.
- Согласен, - сказал Юрий, которого слова врача успели уже заинтересовать. В возрасте Юрия люди еще склонны увлекаться всем, на чем лежит какой-то отпечаток таинственности. Это позже они начинают ее бояться.
* * *
Юрий надеялся, что на новом месте - в гостевой спаленке в доме доктора второй традиции - привязчивый сон не найдет его. И заснул с удовольствием в этой приятной надежде. Он не обратил ровно никакого внимания на то, что обстановка спальни была в какой-то степени странной: помимо всего, что нужно было, чтобы с комфортом отдохнуть, тут находились еще какие-то штуки, которым в спальне было не место: стены были украшены металлическими дисками, большими и поменьше, плоскими и вогнутыми, самый большой из них помещался на потолке прямо над очень удобной кроватью; горшки с непривычными, странными на вид растениями стояли на тумбочках и этажерках, некоторые из них источали тонкий и непривычный запах - может, благодаря ему тут дышалось очень легко. Помимо туалетного столика, здесь стоял и другой - длинный и узкий, занимавший целую стену, и он был уставлен аппаратами, которые Юрий принял за принадлежности аудио- и видеосистем. Наверное, здесь можно было приятно провести время перед сном. Но молодому человеку очень хотелось спать, так что он, не обращая особого внимания на весь этот антураж, быстро разделся, вымылся под душем (вода, почудилось ему, была голубоватой и уж точно обладала тем же запахом, что и цветы), лег и сразу уснул, почти уверенный, что на этот раз обойдется без тревожного сна.
Спал он крепко, и едва уловимое гудение аппаратов, включившихся сразу после того, как он закрыл глаза, его не беспокоило, вообще осталось незамеченным.
Однако не обошлось без сновидения. Все повторилось. Поэтому он встал, испытывая легкое чувство досады. Хотя никто ведь и не обещал ему, что эта ночь пройдет иначе, чем другие.
Он успел уже умыться и одеться, когда в дверь постучали. Вошел доктор и пригласил Юрия позавтракать.
За завтраком оказался еще один человек. Он был стар, но бодр, и глядел на Юрия с каким-то веселым интересом.
- Знакомьтесь, - сказал доктор. - Это профессор доктор Функ.
Юрий усмехнулся не очень весело:
- Кто же из вас будет лечить меня? Или это консилиум?
Врач улыбнулся в ответ:
- Доктор Функ - физик. А что касается лечения - он хотел бы прежде всего объяснить вам некоторые вещи.
- Ну, если это нужно… - проговорил Юрий без особого воодушевления.
- Вы видите во сне вашу матушку, - сказал Функ, воспользовавшись именно этим, давно уже устаревшим словом. - Вы разговариваете с нею, я не ошибаюсь?
Юрий лишь кивнул.
- И вы хотите избавиться от этих… скажем так, сеансов.
Юрий снова кивнул:
- Это очень тяжело. А главное - бессмысленно. Вот если бы…
Он не договорил. Но доктор Функ тут же подхватил его мысль:
- Если бы это имело какой-то практический смысл, не так ли? Если бы можно было разговаривать с нею не так, а лицом к лицу - то вы были бы согласны и потерпеть, я вас правильно понял?
- Да, - тихо сказал Юрий. И повторил, уже громко: - Да. Вы поняли правильно.
- Прекрасно, - сказал Функ обрадованно. - Вот именно такой вариант действий я и хочу вам предложить. Согласитесь ли вы сотрудничать со мною для того, чтобы сделать это реальностью?
- Разве это возможно? - спросил Юрий Еремеев недоверчиво.
- Есть основания думать, что да. В особенности - при вашем содействии.
- И я смогу увидеть ее?
- Мы сможем разговаривать с нею, а возможно - и с другими людьми, еще живущими на корабле. А затем - как знать, может, точно выяснив, в каком положении и где именно они находятся, мы сумеем оказать им и практическую помощь - чтобы они вернулись сюда, к нам. Тогда можно будет с ними не только общаться на расстоянии, но и… Как вам такая перспектива? На вашем месте я бы согласился, не раздумывая, честное слово!
- А я… действительно смогу чем-то помочь?
- Пока, - сказал доктор Функ внушительно, - вы являетесь единственным человеком, у которого существует достаточно устойчивый канал связи с кораблем. Пусть хотя бы с одним человеком на нем. Так что если не вы - то никто другой.
Юрий глубоко вздохнул - но не от печали.
- Я согласен, - сказал он. - Да, конечно.
- Вот и чудесно, - подытожил доктор Функ тоном, ясно показывавшим, что в согласии молодого человека он ни секунды не сомневался.
К чести молодого Еремеева, он не колебался ни минуты; хотя родителей своих он практически не помнил, тем не менее готов был сделать все возможное, чтобы обрести их снова. Возможно, это было нужно ему, чтобы ощутить себя полноценным существом, имеющим полный набор полагающихся человеку корней. Видимо, жизнь среди немногочисленных групп и вообще в местах, до сих пор остававшихся достаточно безлюдными, научила его ценить людей, само их существование. Этого никогда не понять тем, кто всю жизнь проводит в людской массе. Удовлетворяло Функа и еще одно: живя и работая в таких условиях, человек сознательно и бессознательно развивает в себе те способности, которые по инерции все еще продолжали называть паранормальными и которые, как полагал физик вместе со своими единомышленниками, как раз и являются самыми нормальными, естественными, хотя и основательно забытыми и атрофировавшимися из-за неупотребления. То есть - полагал он - обучать Юрия придется, начиная не с азов, а уже с достаточно высокого уровня.
В заключение разговора Функ поинтересовался, не сможет ли Юрий в ближайшее время приехать, чтобы, не откладывая, приступить к работе. Он не стал скрывать, что пока еще не пользуется ничьей официальной поддержкой, включая финансовую; физик уповал на то, что для романтиков эта сторона жизни никогда не являлась главной. Так оно и получилось: Юрий сказал, что в ближайшие дни так или иначе должен приехать на очередную экзаменационную сессию, так что никаких дополнительных расходов не потребуется. Сразу же они назначили время и место встречи. Теперь Функ мог смотреть в будущее с куда большей уверенностью, чем еще вчера: то, что ему было нужно, полагал он, найдено; оставалось лишь работать и работать.

Глава 5
Бытие

Итак, Истомин оказался наконец в тесной каюте, где собрались по какой-то своей причине все молодые. Моргая, он огляделся вокруг.
Множество глаз смотрело на него - не то чтобы с интересом, и, уж во всяком случае, без всякого удивления; скорее всего эти взгляды выражали просто равнодушие. Хотя, может, ему это просто показалось спросонок? Да к тому же и освещена каюта была очень слабо: ни плафон не горел, ни прикроватные лампочки, лишь в углу едва мерцал дисплей отдыхающего компьютера, и был еще один огонек, да и то не нормальный, не электрический, а какой-то вовсе уж первобытный: свечка, что ли? Что-то совсем уж пещерное было в крохотном язычке пламени. Молодые сидели кто на чем: на койках, на стульях, иные и просто на полу. И молчали. И смотрели на него - или, может, сквозь него, кто их знает…
Но тут же среди них произошло движение: встала и подошла к Истомину высокая девушка с коротко подстриженными волосами, большими черными глазами, чей пристальный взгляд даже и раньше, когда она была совсем еще пигалицей, простреливал, как в свое время определил это действие Истомин; этакая юная ведьмочка. Одета она была, впрочем, не в мантию, а точно так, как давно уже одевалось все молодое поколение на корабле: в широчайшие пифагоры и просторную майку. Гренада. Вторая барышня Карская. Родная сестра Ее Величества Королевы. Принцесса, что ли, по их игре? Сколько ей сейчас: кажется, пятнадцать. Уже совершенно взрослая девица…
Истомину сразу же стало совсем неудобно за свой спальный вид. А кроме того, ребятишки эти мало ли что могли ведь подумать: ворвался без стука, в халате…
Он невольно запахнул полы поплотнее. Хорошо хоть, что шлафрок был длинным, так что голые икры не сверкали.
Истомин ожидал получить выговор за вторжение. Оказалось же не так. Гренада, не говоря ни слова, присела на корточки рядом с ним, положила ладони на встрепанную голову писателя. И он сразу же почувствовал, что сонливость улетучивается, как утренняя роса.
- Что-то случилось, друг сосед? - спросила она. Не то чтобы с большой тревогой, но и не совсем равнодушно. Видимо, понимала уже, что никто не вечен в их маленьком мире.
Писатель хотел было весело ответить: зашел, мол, посмотреть, как вы тут себя ведете, не начали ли уже разбирать корабль по кирпичику, по досочке. Но получилось почему-то неожиданно хрипло, как с перепоя, и так же невразумительно:
- Вибрация - думал, это у вас.
Теперь спросила уже Королева, явно недоумевая:
- Вибрация?
- Вы что - не почувствовали? Но вы же не спали.
- А-а, - протянула Орлана, - вы о сотрясении? Оно вас волнует? Нас тоже. И не только оно. А причину его мы знаем.
Это было неожиданно.
- И в чем же она заключается?
- Это вы. Ваше поколение. Вы уже впадаете в маразм… Но мы собираемся помешать вам убить нас всех - по глупости или по незнанию.
Писатель едва не развел руками: такая наивность - а ведь не ребенок уже!
- Да откуда вам знать? - то было нечто среднее между вопросом и упреком. - Обычный ваш, извините, юношеский максимализм. Право же, ваши упреки необоснованны…
Девица-монархиня только пожала плечами:
- Откуда нам знать? Дорогой сосед, вы-то уж должны бы понять и сами. Вы же не совсем лишены фантазии.
- Наверное, ума на сей раз не хватило. Объясните, будьте настолько снисходительны к моим замшелым мозгам!
Он уже почувствовал, что начинает злиться; но в эти мгновения никак с собою не мог справиться.
- В чем же таком мы провинились?
- Да нет, - проговорила Королева как бы снисходительно, - не о вашей вине речь… Хотя, если подумать, она есть. Ваша вина в том, что вы по-прежнему считаете себя более умными, более знающими, опытными - и так далее. И очень хотите сохранить за собой право определять, как же всем нам следует жить в этом мире.
- Разве мы не правы? До сих пор ведь ничего плохого ни с кораблем, ни с кем из нас не случилось, верно?
- Наверное, нам просто везло.
- А сейчас - что же нам грозит?
- Писатель! Вы же сами только что пришли к нам в тревоге. Хотя могли бы спохватиться и пораньше.
- Вы хотите сказать - эта тряска приключается не впервые?
Орлана кивнула.
- Но не в тряске дело, - сказала она.
- Может, знаете, в чем ее причина?
- Долго объяснять, - ответила она, глядя куда-то мимо писателя. И это совершенно уверило его в том, что не кто иной, как именно детишки тут что-то нашкодили - и теперь сидят тут в полутьме и страхе, ожидая последствий.
- Разве происходит еще что-то?
Она ответила не сразу:
- В том-то и дело: что-то происходит постоянно. Но никто из вас так и не потрудился даже подумать об этом.
- Так помогите же понять!
(«Если вы такие умные», - хотел было он добавить, но благоразумно сдержался.)
- Да мы давно стараемся сделать это! Но нас не хотели слышать.
- Ну вот я сейчас готов. Я весь - внимание.
- Беда в том, - проговорила Орлана (без наставительных ноток в голосе, но как бы с некоторым сожалением), - что все вы до сих пор - а ведь сколько лет прошло! - все еще продолжаете думать, что живете на корабле. А жизнь на корабле - всегда временная, потому что он улетает из устойчивого, определенного мира и прилетает в такой же. Корабль не является самостоятельным миром, он только урывками общается с системой пространства, его взаимоотношения с Большим миром очень поверхностны, и люди просто не успевают заметить их и оценить. И до сих пор все вы продолжаете думать и чувствовать именно так. А на самом деле все давно уже обстоит совершенно иначе. Постарайтесь понять это - вот сейчас, сию минуту, потому что если не сможете - не будет никакого смысла разговаривать дальше. Постарайтесь: это очень серьезно.
- Хорошо, - согласился Истомин.
- Я ему помогу, - пообещала Гренада.
* * *
Он и в самом деле задумался в наступившей тишине. Как и обычно, когда нужно уразуметь что-то сложное, непривычное, попытался увидеть картинку, составленную из тех образов, что были для него представимы и понятны.
Корабль. Нет, не «Кит», вообще не звездолет; корабль в обычном земном океане, на обширной, практически бескрайней водной поверхности. Как живут, как ведут себя на нем люди? Да, в общем, так же, как и на суше. И влияют на него силы, свойственные земной поверхности: ветер, движение волн, возможные рифы и мели, другие корабли…
Но вот произошла катастрофа, и корабль затонул. На большой глубине, где никто не может оказать ему никакой помощи. По счастью, он устроен так, что людям не грозит гибель: и воздух, и пища, и все нужное запасено на нем в избытке. Так что можно доживать век, пусть и в полной изоляции от того, что пассажиры считают своим настоящим миром. И ничего - в принципе - менять не нужно.
А жизнь идет своим чередом. И вот рождаются дети. Подрастают. Вырастают.
Родители смотрят на них, как на себе подобных. Ничуть не понимая, что на самом деле сходство у них только внешнее. Ну - физиологическое, хотя уже не полностью. На самом же деле два поколения друг для друга - инопланетяне. Потому что родились они в разных мирах. Для детей окружающий мир - это океанская глубина. Они никогда не видели, допустим, собак - разве что в записях. Но, может, им приходилось уже заметить обитателей глубин? Есть ведь способы выглянуть за борт - хотя бы через иллюминаторы… А может, не только видеть, но и слышать? Глубоководные общаются на иных частотах, но разве можно исключить, что люди, родившиеся в этой среде - а обшивка корабля никак не дает полной изоляции от самых разных акустических, электромагнитных и мало ли еще каких влияний, - что дети еще в утробе матери не получили способности воспринимать все это? Свойства ведь формируются в зависимости от окружающей среды… Корабль, легший на дно, подвержен влиянию совсем иных сил, чем на поверхности; тут нет ветра и волн, нет звездного неба для ориентации и восхищения - но их заменяют подводные течения, температурные горизонты, еще что-то; именно этот мир, видный изнутри, дети считают своим, единственно возможным в реальности - и, наверное, со временем приучаются чувствовать происходящие на глубинах процессы куда острее и вернее, чем их родители. Родители полагают, что живут в неизменном мире, - а дети уверены, даже больше - они знают, что мир этот на самом деле подвижен, переменчив, что в нем - свои законы, свои обитатели, свои угрозы и защиты… Мало того: считая этот мир своим, дети непременно станут стремиться к освоению его, к более тесному с ним общению; пусть они и не имеют жабр, но могут - во всяком случае, достаточно часто - выходить в него, исследовать, понимать, использовать… Если бы у них не возникало такого стремления - они просто перестали бы быть людьми, превратились бы в неких человекообразных - не более того.
А эти наши ребятки - нет, они не просто человекообразные; они - люди. Правда, уже не совсем такие, как мы - и ничего с этим не поделать…
* * *
- Он понял, - сказала Гренада, посверкивая ведьмиными глазами. - Ему удалось даже увидеть. Хотя и примитивно.
Истомин провел ладонью по лбу, как бы выйдя из транса.
- Да. Наверное.
Глубоко вздохнул.
- Ну - и что же вы собираетесь делать?
Королева Орлана сказала очень серьезно:
- Повернуть жизнь в верном направлении. Чтобы общаться с этим миром и все более чувствовать себя его частью. Взрослые не понимают: заняв в большой Вселенной какое-то место, мы создали изменения, которые не могли не разойтись во все стороны и, где-то от чего-то отразившись, не вернуться обратно - чтобы в свою очередь подействовать на нас. Понимаете - самим своим возникновением мы чему-то помогли, но кому-то - или чему-то, это условно - помешали. И те, и другие не только будут как-то влиять на нас - они уже делают это. И наверняка вибрации - лишь более четко ощутимое проявление этих влияний. Мы, правда, еще не знаем, к чему такие воздействия могут привести. Но хотим, должны узнать! А для этого нам нужно использовать все возможности корабля, точнее - нашего малого мира. И чтобы их использовать - мы должны взять все в свои руки. Так мы решили. Так мы и сделаем. А точнее - уже делаем.
- Да?
- Я знаю, что вы, сосед, поняв нашу правоту, не предадите нас. И могу сказать: одна из нас - Майя - уже сейчас направится в инженерный пост корабля, где будет перенимать все знания и умения, необходимые, чтобы использовать корабль так, как понадобится. Но это станет лишь самым началом.
Названная по имени девушка только улыбнулась и кивнула.
Теперь - самое время настало спросить:
- Скажите: вы в салоне ничего не делали с… ну, со всей той техникой, что там установлена? Соленоиды и прочее…
Она чуть заметно пожала плечами:
- Пока у нас не возникало такой необходимости.
Тут, наверное, следовало продолжить: «А как же вы собираетесь взять в свои руки власть на корабле? Думаете, что старшее поколение вам так, добровольно, и отдаст ее? Или готовы бороться любой ценой - вплоть до кровопролития?» Но на такой вопрос он почему-то не решился. Вместо этого поинтересовался:
- Скажите… только откровенно, прошу вас: дело-то ведь серьезное. Вы покидаете корабль? Выходите за его пределы? Навещаете Петронию?
Королева Орлана смотрела на него ясным, спокойным взглядом.
- Мы собираемся начать выходы в недалеком будущем. Недаром же нас научили пользоваться всей нужной техникой.
- Думаете, это удастся без помощи экипажа?
- Ну вот еще. Мы рассчитываем на его помощь.
- В самом деле? Они просто так - вот возьмут и согласятся? Инженер Рудик, к примеру, так вот сразу и обеспечит вам выход?
- А почему бы и нет?
- Вы плохо его знаете.
Истомин в ответ услышал:
- Это вы, сосед-писатель, плохо знаете всех нас. Разве мы - такие уж непривлекательные женщины? Или вы перестали быть мужчинами?.. Возьмем и пошлем к нему кого-нибудь из нас…
Вот так просто ответила ему Орлана: мы - юные и красивые женщины, а вы - всего лишь мужчины, как же вам устоять? Словно бы они обитали в добрые старые времена на Земле или другой нормальной планете. Истомин даже едва не рассмеялся. И промолвил:
- Просто соблазните мужчин? Даже своих отцов в том числе?
- Именно, - ответила Орлана. - На всякого отца найдем, если понадобится, чужую дочь.
Впрочем, сказано это было тоном отнюдь не серьезным; при желании можно было принять это и за обычный юношеский треп. Именно к шутке (подумал Истомин) это и следовало свести.
- В таком случае, Ваше Величество, смогу я рассчитывать на вашу благосклонность?
Вместо монархини (та лишь подняла брови) ответила ее сестра, принцесса Гренада:
- На это не рассчитывайте, друг-сосед. Вы достанетесь другой даме. И не надо плотоядно оглядываться: она будет не из нашего числа.
- Вы поразили меня в самое сердце, - сказал Истомин.
- Вы наш друг, а друзей не подкупают, - заявила Королева. А ее сестра без всякой паузы добавила:
- А вам уже спать пора. Баиньки.
- Я, к сожалению, давно уже страдаю бессонницей, - ответил на это Истомин и сразу же продолжил: - Скажите: а вход в салон - это вы заблокировали?
- Вход в салон? - удивилась королева. Очень хорошо удивилась, почти натурально; не будь Истомин писателем, то есть профессиональным выдумщиком, а значит - лгуном, он скорее всего поверил бы. - А разве он закрыт? Знаете, мы как-то не замечали - мы туда и не ходим вообще… Может, это вам от бессонницы кажется? Но в этом мы как раз можем вам помочь.
«Не лгите мне!» - хотел было возмутиться Истомин. А также поинтересоваться - не пробовали ли они сотворить что-то с небольшим компьютером - тем, что зачем-то пристроен в глухом закоулке позади синтезаторной; было у писателя интуитивное ощущение, что машинку эту трогать не следует: слишком она там неестественна…
Однако не успел. Он вдруг почувствовал, что какая-то неодолимая тяжесть заставляет его веки опускаться все ниже… ниже… ни… И ласковый голос звучит:
- Ты устал, писатель, отдохни немного…
И в следующее мгновение Истомин ощутил, что сон наконец-то настиг его. И что он засыпает вот прямо так: просто упадет сейчас на пол.
Если, конечно, для него отыщется местечко.
Как это приятно - уснуть наконец после стольких попыток. Так что даже и непонятно становится, что было прежде: сон - или сновидение - что-то там про детей. Молодое поколение. Наша радость и гордость…
* * *
Он открыл глаза и узнал свою каюту. Уже много лет - его. А он, выходит, спал у себя дома. Вот только…
Вот только - откуда взялась Мила, вдова Еремеева, жена Нарева, мать Валентина и Валентины?
А это ведь она сидела на краю его постели и глядела, непонятно покачивая головой.
Истомин хотел было спросить у нее - как и зачем она сюда попала: здесь у него никто из обитателей первого класса никогда не бывал. Но не спросил, потому что сил не нашлось - настолько он вдруг ощутил себя слабым, и все, что он смог, это - уснуть дальше.
Баю-бай.
* * *
Мила оказалась у Истомина, в общем-то, случайно.
Как с ней часто бывало все последние годы, она с вечера крепко уснула - и среди ночи проснулась в страхе - потому что ей снова приснился Юрик, но на этот раз вовсе не так, как это бывало до сих пор; в этом сне она видела его совсем не там, где он представлялся ей прежде: не у себя дома, а в какой-то странной обстановке, в большом зале, где стояло множество каких-то нудных устройств или приборов. Кроме того, Юрик был не один, рядом с ним виднелись два каких-то совершенно незнакомых Миле старика; и говорил он ей совершенно непривычные вещи: по словам сына, она должна была немедленно рассказать о своих снах другим людям на корабле, а потом - запомнить какие-то слова и даже математические формулы, в которых она ничего не понимала, и на следующую ночь попросить их присутствовать там, где она будет спать, чтобы сразу же, проснувшись, она смогла передать им все, что услышит. Во всем этом было много странного; к тому же этой ночью рядом с Юриком не было младших детей, здешних - Валентинов и Али, а ведь до сих пор они всегда снились ей вместе, хотя Юрик находился так немыслимо далеко от младших.
Скорее всего это должно было означать, что не с ним, а с младшими происходило что-то неладное. Они были здесь, совсем рядом, в туристическом корпусе, но Мила заходила к ним не часто, как и все остальные родители: детям - они выросли очень своенравными и держались своей компании, не оказывая старшим никакого уважения, - визиты старших нравились чем дальше, тем меньше. Однако сейчас было просто необходимо зайти к ним. И для того, чтобы помочь, если они нуждались в помощи, и чтобы (если у них все в порядке) посоветоваться с ними насчет странного сна. А может, и не с ними, а с подругой Валентины - Гренадой: эта девочка хорошо разбиралась в снах и во всем таком прочем.
Поэтому, проснувшись и почувствовав, что больше просто так не уснет, Мила сделала то, к чему привыкла уже давно: надела халат и бесшумно выскользнула из каюты. Хорошо знакомой дорогой она добралась до туристического модуля. Она уже много лет тому назад убедилась: достаточно ей подойти к двери каюты, в которой жила теперь Валентина с подругой, а затем и к другой, где обитал Валентин и еще двое его приятелей, внимательно прислушаться, убедиться в том, что все тихо и спокойно, никто не ссорится и не мечется в бреду, - и на душе сразу же станет почти спокойно, так что, во всяком случае, можно будет вернуться к себе и, угревшись, уснуть, чтобы спать до самого утра. Так и на этот раз: если они спокойно отдыхают, она будить их не станет и насчет сна посоветуется завтра. А сейчас - ну, просто послушает, успокоится и, вернувшись к себе, безмятежно уснет.
На сей раз, однако, получилось не совсем так, как Мила предполагала.
Вся или почти вся ребятня (так она называла про себя молодое поколение) вместо того, чтобы мирно спать, толпилась в коридоре. Валентин и Семен - самые крепкие - поддерживали под руки человека, в котором Мила не сразу узнала Истомина. Ей так давно не приходилось с ним встречаться, что она почти совсем забыла, как он выглядит. Истомин беспомощно обвисал на руках ребят. Он громко дышал. Мила испугалась. Она вспомнила Еремеева - такого, каким он становился, когда синтезатор выдавал ему очередную дозу спирта. Было похоже. Но, приблизившись, она не ощутила тогдашнего отвратительного запаха. Следующей мыслью было, что у писателя приступ - сердечный или еще какой-нибудь. Но сын тут же успокоил ее, объяснив:
- Да он уснул. Давно не спал, наверное.
В это Мила не совсем поверила: ей уже приходилось и на себе самой испытывать способность ребят усыплять человека, когда он надоедал им или мешал; случалось это не часто, потому что молодых людей предпочитали не беспокоить без настоятельной надобности. Тем не менее все знали, что они это умеют.
- Что же он у вас делал?
- Да просто от скуки, наверное, зашел, - объяснила уже Орлана. - Хорошо, что вы тут оказались. Ребята дотащат его до жилья, а вы, если не возражаете, побудьте с ним, пока он не проснется: он принял много снотворного, да и мы, - девушка чуть усмехнулась, - немного добавили, так что пробуждение может оказаться не совсем легким - вот вы его и успокоите.
Ей этого не очень хотелось - не вполне прилично это было, кажется, - но возражать Мила не стала. Спросила лишь, переводя взгляд с дочери на сына:
- У вас все в порядке?
- Здесь всегда порядок, - успокоила Орлана, остальные согласно кивнули.
- Ладно, ведите его. Только как вы его доставите на самый низ?
- Запустим лифт, - сказал Валентин.
- Разбудите инженера?
- Уж будто мы сами не справимся, - усмехнулся Семен.
И действительно, лифт как бы сам заработал, стоило им лишь приблизиться к входу: дверца его гостеприимно распахнулась.
- Он что, вам уснуть вовремя не дал? - спросила Мила перед тем, как войти в кабину.
- Мы и не собирались, - ответил сын.
- Ночь же стоит!
- Это по-вашему. А по нашему счету - самый полдень.
Не найдя, что сказать, мать лишь покачала головой. Непонятную жизнь вели дети. Хотя, кажется, свободой не злоупотребляли. И на том спасибо.
Ей было жалко детей. Бедные существа, которые никогда не увидят настоящей жизни, потому что настоящая жизнь возможна лишь в общении со всей природой, которой здесь не будет ни при жизни Вали и Валюши, ни даже при их правнуках.
Если, конечно, молодое поколение еще решит продолжаться.
Пока же на это не было похоже. Выглядело так, словно проблемы любви и секса не очень-то тревожили юношей и девушек. Хотя поколение, к которому принадлежала Мила, в этом возрасте (насколько она помнила) именно данными проблемами интересовалось больше, чем всем прочим на свете.
Быть может, вдали от большой жизни эти инстинкты, начиная с продолжения рода, угасали, не получая какой-то стимуляции извне?
Подобные мысли на какое-то время совершенно вытеснили из ее головы впечатления от сна, которыми она хотела поделиться с детьми. А когда Мила спохватилась, лифт уже скользил вверх.
* * *
Об этом Мила и заговорила с писателем, едва убедившись, что он пришел в себя после тяжелого сна. Об этом, а вовсе не о своем сне: Истомина ведь не было в числе людей, с которыми, по просьбе Юрика, надо было поговорить. А кроме этого и потому еще, что у женщины возникли - просто не могли не возникнуть - некоторые подозрения по поводу его визита туда, где жили вполне уже взрослые девушки. Истомин - в ее представлении, во всяком случае, - по-прежнему оставался вполне нормальным мужчиной, много лет уже лишенным (насколько Мила могла судить) женской близости. И у него, конечно же, существовали свои желания, которые и направили его туда, где его так негостеприимно встретили. Тяга к женщине, пусть даже неосознанная; что же еще?
Она не могла даже как следует понять, какие чувства вызвала у нее эта мысль. Разгневалась ли она? Испугалась? Или, может, совсем напротив - обрадовалась?
Ведь, если подумать всерьез и объективно - мужчина, пусть и в годах уже, но все еще в полном здоровье, может сделать то, чего не сумеют мальчики: пробудить хоть в одной юной женщине инстинкт продолжения рода - а за одной неизбежно потянутся и остальные, и человечество продолжится, а что может быть важнее?
Поэтому она молвила очень доброжелательно:
- Я отлично понимаю, что побудило вас… Но вы так давно, кажется, не общались с женщинами, что успели забыть, какой подход мы любим. С женщиной нужно остаться наедине и лишь тогда дать ей понять…
Истомин, однако, вовсе не был расположен размышлять на столь отвлеченные темы. И совершенно не понял, что имела в виду Мила.
- Да господи, - сказал он сердито. - Вы что - не чувствовали, как все содрогалось?
Мила опять-таки поняла его по-своему.
- У вас сердцебиения? Наверное, вам нужно обратиться к Зое - она ведь еще и врач все-таки…
- Не понимаю, при чем тут сердце. Я говорю о корабле, а не о моем здоровье. Вы понимаете: что-то странное происходит и на корабле, и в пространстве вокруг нас…
Все же сильный туман стоял в его голове, и никак не удавалось коротко и ясно сказать то, что он хотел - чтобы она поняла и передала другим. Чтобы принять меры, не опоздать…
- Понимаете, они во всем винят нас. И готовят что-то… Конечно, нехорошо с моей стороны выдавать, я как бы даже обещал… Но они хотят власть… взять власть в свои руки - такое ведь не раз бывало в истории, верно? Я очень боюсь… Вы ведь не захотите уступить им так просто, верно? Мужчины не захотят. А они ныне уже не такие маленькие - дети… Они сильны и решительны. Мне не хочется, чтобы с ними что-то произошло - но ведь нужно предотвратить! Понимаете, я их люблю. Может, потому, что своих у меня никогда не было, - я всех их очень люблю…
Он говорил и говорил, а Мила ощущала все большее раздражение. Какая власть? Какая революция? Дети есть дети, у них свои игры - разве нужно игры принимать всерьез? То ли он спросонья болтает, то ли… пытается отвлечь ее от истинной цели своего похода к молодым? Но ей некогда его слушать: у нее серьезное, хотя и не очень понятное поручение, данное Юриком, и надо поскорее передать все тем людям, которых назвал сын…
Но как только прозвучало ключевое слово - «люблю» - она сразу же встрепенулась:
- Я догадываюсь о силе ваших чувств… Думаю - это Орлана? Или… - Она не решилась спросить: «Или - моя дочь?» - ей как-то не хотелось все-таки, чтобы его избранницей оказалась Валентина. Она и моложе, и вообще…
- Ах, вот вы о чем? Да, конечно… То есть я хотел сказать - нет, разумеется. Никто из них ничего не понимает, - сказал он с чувством, весьма похожим на разочарование. - Они точат зубы на всех ваших мужей. А знаете, что они мне пообещали? Кого-то из наших женщин - хотя все вы ведь замужем!
- Я понимаю, понимаю, - поспешно заверила она, - что без женщины не может быть настоящей, полной жизни…
Она повернулась к Истомину, чтобы лучше видеть его лицо; пола халата соскользнула с колена, открывая бедро. Мила поспешно водворила ткань на место - но это-то движение как раз и привлекло внимание Истомина, и внезапно направило его мысли в сторону дел практических.
- Без женщин, да… - пробормотал он скорее самому себе. - А может, это вас они и имели в виду? Быстро, быстро…
И как-то непроизвольно протянул руку и положил ладонь на ее колено, невзирая на то, что Мила из осторожности придерживала полу халата пальцами. Движение было чисто рефлекторным, Истомин, быть может, еще не имел в виду ничего плохого. Просто само слово «женщина» оказалось ключевым и привело в действие стандартную, давно ушедшую в подсознание схему поведения.
Она же восприняла это, как недвусмысленное намерение.
Ей стало не по себе. В первое мгновение она обиделась: ну можно ли было истолковывать ее сочувствие так примитивно, так по-скотски (иначе это и не назвать было). А в следующее - испугалась: они были вдвоем, очень далеко от обитаемых корпусов, и он, конечно же, был сильнее…
Она медленно, ласково сняла его руку с колена и даже погладила ее - чтобы не обидеть его и не вызвать стремления напасть.
- Да, да, я совершенно понимаю вас… Я попытаюсь вам помочь… Поговорю с нею, уверена, что она отнесется к вам наилучшим образом… Вы ведь заслуживаете всяческого уважения и любви, да, и любви. Только потерпите еще немного…
Произнося слова утешения и надежды, Мила осторожно встала и - спиной, спиной - продвигалась к двери.
- А сейчас мне пора… мне давно уже пора, муж, я думаю, уже ищет меня, а он очень неприятен, когда сердится - когда меня нет рядом… Не провожайте, я прекрасно доберусь сама…
Она была уже около двери, когда закончила свою утешительную речь - умолкла просто потому, что воздуха в легких больше не оставалось. Она как-то забыла, что нужно дышать - до такой степени испугалась вдруг. Хотя Истомин продолжал лежать, не шевелясь, и только недоуменно глядел на нее. Он не успел еще понять, чего это женщина вдруг испугалась. Да, не очень-то качественно молодые выполняют свои обещания. Придется так и сказать им.
Но это было вовсе не самым главным. Еще о чем-то другом там шла речь…
Он сосредоточенно глядел на затворившуюся за Милой дверь; пытался сконцентрироваться на какой-то мысли, она же все ускользала, но продолжала беспокоить, как некая неопознанная, блуждающая боль. И понял наконец, в чем было дело: конечно же, они хотят устроить на корабле революцию, захватить власть - вот что его беспокоило.
Да, угроза существует несомненно. Вибрация, вспомнил он; те сотрясения корабля, с которых все для него и началось. А главное - некто в пространстве, летевший к кораблю и, вероятнее всего, на него попавший. Почему, кстати, он не заговорил о нем там, в турмодуле? Да просто не успел: они там только тем и занимались, что усыпляли его. Вот он и не спросил. А ведь он видел это совершенно точно!
Пока необъяснимые, но тем не менее совершенно реальные явления…
Истомин понял, что не может, да и не хочет оставаться наедине с этими своими мыслями. Тут нужно было мнение специалистов. Несколько минут писатель раздумывал: капитан или инженер? Или, может, Судья?
Наиболее предпочтительным ему показался инженер Рудик. Надо, кстати, предупредить: его хотят просто-напросто соблазнить - и с его помощью получить управление кораблем, его механизмами, в свои руки. Это, несомненно, приведет к немалым бедам…
К инженеру писатель и направился, выпив кофе и более или менее приведя себя в порядок.
* * *
Визит Истомина внес в жизнь Королевства некоторое смятение; но вовсе не по той причине, какая представлялась взволнованной Миле.
Выпроводив писателя, подданные Орланы дождались возвращения Валентина и Семена, а затем принялись обсуждать те события, о которых говорили, когда неожиданное появление Истомина заставило их прервать разговор.
- И все-таки: кто это был? - спросила Орлана.
- Да человек же, - ответил Валентин. - Но совершенно незнакомый. Его никогда не было в нашем мире.
- Может, вы просто плохо разглядели?
Орлана перевела взгляд на второго свидетеля странного явления: на Семена. Тот кивнул:
- Мы с полминуты таращились друг на друга. Он, похоже, тоже удивился. Нет, его мы никогда раньше не встречали. Ну не было такого среди нас. А так - человек как человек.
- Жаль, что он не попался мне, - проговорила Гренада. - Я бы заглянула в него поглубже - и поняла бы: действительно он человек - или только таким кажется.
- С виду все нормально. И ступал - громко, хорошо слышно было.
- Откуда, ты говорил, он шел? И куда?
- Вышел, мы думаем, из салона. Больше неоткуда ему взяться. А куда шел?.. Двигался к переходу. И в нем скрылся.
- Что ж вы не пошли за ним? - упрекнула Гренада. - Испугались?
- Ничуть, - обиделся Семен. - Мы хотели. Но минуты две, а может, и больше просто не могли сдвинуться с места. Он нас словно вырубил…
- Значит - кто-то из Большого мира, - подвела итоги Орлана. - Ну что же - мы этого давно ждали. Раз он здесь - возможно, придет к нам сам. Но тогда Истомин, наверное, не просто так к нам притащился? Что, если он обо всем этом что-то знает?
Ответила Гренада:
- Он же писатель; бывает, им удается что-то увидеть и понять - такое…
- Мне это не нравится, - проговорила Орлана не королевским, повелительным, а самым обычным голосом, в котором звучало даже некоторое сомнение. - Если его интересует салон - выходит, это не они заблокировали дверь? Кто же тогда? И как этот человек смог выйти из салона, да и попасть туда, если мы, например, открыть дверь больше не можем?
- Вернее всего, капитан приказал своим, - усмехнулся Валентин, унаследовавший, похоже, от своего отца глубокое неуважение к любому начальству, хотя бы оно являлось таковым только по имени. - Капитан приказал, инженер выполнил. Отрезать нас от выхода в пространство. А ведь все мы чувствовали, что за последнее время оно изменилось. Что-то происходит вокруг нас. И вот - этот человек появился. Если мы ничего не станем делать - это может плохо кончиться.
- Ощущения отрицательные, - сказала Гренада, чувствовавшая пространство лучше, чем остальные.
- Мы их заставим помогать нам - и самим себе, в конце концов. Силой. Я уверен - это все капитанские штуки.
- Вряд ли, - не согласился Атос. - Он не стал бы этого делать, не предупредив нас.
- Блюдешь отцовскую честь? - поинтересовался Валентин.
- Ну, настолько-то я его знаю. Верно, Флор?
Брат не стал ни подтверждать, ни оспаривать мнение старшего.
- Давайте-ка лучше сотворим программку, - предложил он. - И пусть железка с нею поработает.
Флор давно уже был признан высшим авторитетом по линии компьютерной техники. О нем говорили, что даже когда его спрашивают, проголодался ли он, парень бросается к клавиатуре, чтобы немедленно переадресовать вопрос своему электронному дружку.
- А мы что - сами не можем выбрать одну возможность из одной? - не без ехидства поинтересовался Али. - Мы-то знаем, что блокировка - не наших рук дело. Кто же остается, если не наши пеньки?
- И в самом деле, Флор, - сказала Орлана. - Не слишком ли ты усложняешь?
- Был бы рад, - ответил Флор. - Но я сразу же, как только мы нашли дверь закрытой, попробовал проиграть ситуацию. И получил вовсе не однозначный ответ, как вам представляется. Вывод такой: нужно для начала овладеть компьютерным хозяйством. И сетями, и, самое главное - «Сигмой» и ее памятью. Иначе будем тыкаться вслепую из одного тупика в другой. А хозяйство здесь сложное.
- Интересно: как мы до всего этого доберемся?
- Важно включиться в сеть. А уж тогда «Сигму» я взломаю. Плохо, что у нас тут ни одна железка в сеть не включена. И схемы сетей нет. Придется искать.
Последовала пауза, после которой Орлана проговорила:
- Ты прав, Флор. Но этого слишком мало. Нам нужна не только память, и не одни лишь сети. Нужно умение управлять кораблем, и не только в покое, но в любой обстановке: не зря ведь мы чувствуем, что какие-то перемены приближаются. У нас должен быть свой капитан, свои штурман и инженер.
- Только и всего? - ухмыльнулся Валентин, всегда готовый мимоходом уколоть кого угодно. - Назначь всех троих - и дело с концом. Капитаном назначь себя…
Королева, однако, не обратила на эти слова никакого внимания.
- Нам нужно, чтобы самое малое трое из нас начали учиться всем нужным наукам и умениям. И не теоретически.
- Кто же научит их практике?
- Те, кто ею владеет. Капитан - капитана, штурман - штурмана…
- Ну конечно. Только об этом они и мечтают.
- Нет, конечно, - подтвердила Королева. - Но это уже наше дело: подойти к ним так, чтобы они не смогли отказаться.
И тут же принялась объяснять, как это ей представлялось:
- Все они все-таки переживают наш уход. То, что мы им не подчиняемся и живем так, как считаем правильным. И вот если с нашей стороны будет показано желание пойти в какой-то степени на мировую - не так прямо, конечно, но если мы просто покажем, что готовы к сближению, - они ради этого согласятся на многое. И вот, если к капитану придет его старший сын и скажет ему: папа…
- У меня язык не повернется, - сразу же возразил Атос. - Это сопли какие-то: папа, папочка…
- Ну, найдешь, как сказать. И дальше: я, твой сын, хочу быть твоим наследником не только по крови, но и по делу. Кому-то ведь рано или поздно придется сменить тебя в капитанском кресле. Хочу знать и уметь все, что знаешь и умеешь ты. И давай начнем сразу же, я к этому готов! Если ты, Атос, скажешь так - думаешь, отец устоит? Могу поспорить: он до смерти обрадуется - хотя бы потому, что сейчас он наверняка страдает от безделья, а тут у него вдруг возникнет дело - такое, какое ему по сердцу! Согласен?
- А что? Пожалуй, так может получиться, - проговорил Атос, хотя и несколько растерянно. Но в глазах его уже загорелся азарт.
- Вот и прекрасно. А ты, Семен, точно так же пойдешь к своему родителю, чтобы освоить штурманские науки…
- Ну, попробую, - согласился сын Лугового. - Только что ты станешь делать с инженером? У него-то детей нет!
- Это я сама знаю. Детей нет, потому что и жены нет. А что из этого следует?
- Женить его! - заявил Валентин и сам же первым засмеялся.
Прочие мальчики присоединились к нему. Девушки же промолчали.
- Это значит, - сказала Орлана, - что к нему пойдет девушка.
Тут и мальчики умолкли: поняли, что дело не шуточное.
- Ты что же: хочешь сказать, что… - начал было Валентин, но не договорил.
- Вы все поняли, что я хочу сказать.
- Ой, как интересно! - проговорила тринадцатилетняя Зоря. - А что? Может быть, мне пойти?
- Помолчи, пока старшие не скажут, - осадил ее Атос, уже с год тому назад то ли в шутку, то ли всерьез объявивший Зорю своей невестой.
- А ты мне не указывай!
- Обождите, ребята, - сказала Королева. - Я думаю, к инженеру пойдет или Валентина, или Майя.
- А почему бы тебе самой не прилечь с ним? - спросил напрямик Валентин. - Вальку я ни за что не пущу. Пусть хоть конец света.
- Нет, Валю нельзя, - присоединился к нему Семен. - Если ты пошлешь ее, я к отцу не пойду - бесповоротно.
Причина столь резкого заявления была всем понятна.
- Я бы пошла и сама, - сказала Королева. - Но ведь это не на день, не на два. А вы тут без меня чего только не устроите! Старики же не зря зашевелились, и друг-писатель не зря явился. Хорошо, раз Валя не пойдет - остаешься ты, капитанская дочка.
Майя молча пожала плечами.
Против ее кандидатуры никто почему-то возражать не стал. Среди сверстников у нее не оказалось поклонников: всякого пытавшегося она сразу же отшивала, и в конце концов мальчики стали смотреть на нее, как на пустое место. Хотя девушкой она выросла весьма привлекательной внешности.
- А ты не боишься, Королева, что она инженера просто заморозит? Ледышка - так, кажется, это называлось на Земле? - такое суждение высказал Атос, родной брат.
- Скажи сама хоть что-нибудь, - обратилась Орлана к Майе. Девушка подняла на нее глаза. - Что ты об этом думаешь?
- Боюсь немного, - созналась Майя.
- Сама же не захотела с нами, - упрекнул ее Валентин.
- Детский сад, - по лицу Майи промелькнула гримаса. - Я его, кстати, совсем не помню, сто лет не встречала. Он хоть красивый?
- Нормальный мужчина. Хотя и не первой молодости.
- Хорошо, - сказала Майя. - Я пойду к нему. А уж там - как получится. Не знаю. Может, он совершенно не захочет, чтобы девушка становилась инженером. У них ведь предрассудки тысячелетней давности.
- А уж это твое дело - чтобы он захотел, - сказала Валентина.
- Ну что же: будем надеяться, что Майя справится, - заключила Ее Величество Орлана Первая.
Остальные промолчали. Видимо, это означало согласие.

Глава 6
Земля

Доктор Функ сказал как бы в пространство; во всяком случае, произнося слова, он не смотрел на Юрия, а никого третьего в лаборатории не было.
- С сожалением констатирую, что пока у нас мало что получается. Канал между вами и вашей матушкой устойчив, в этом нет никаких сомнений. Но вот я им воспользоваться не могу: вся мощность, видимо, теряется при передаче мною вам нужного текста. А еще хуже - то, что все другие люди, кроме вашей матушки, хотя - я уверен - и принимают сказанное мною через вас, но если и отвечают, то ответ их до нас не добирается. Это несколько осложняет нашу задачу. Гм… да. Или они не принимают своих сновидений всерьез даже пока спят - или же… да: не исключено, что моя техника недостаточно мощна, чтобы обеспечить прохождение их ответов, мощность которых, конечно, тоже мала. Очень, очень…
Функ погрузился в размышления, из которых его вывел вопрос Юрия:
- Я могу помочь еще чем-нибудь, профессор?
- Что-что? А, вы… Да, конечно. Вам придется сделать большие усилия, и мне тоже. Вам - чтобы усвоить все те знания, какие я должен вам передать, чтобы вы могли разговаривать с ними так же, как это делал бы я сам. А мне - чтобы учить вас так, чтобы вы все поняли как можно быстрее. Потому что… Понимаете ли, приборы ясно указывают, что сейчас существуют особо благоприятные условия прохождения информации, пространство в некоторой своей части - назовем ее туннелем или каналом - получило определенные дополнительные свойства, благоприятствующие… Но это ни в коем случае не вызвано нашими действиями, это работает сама природа - или кто-то другой; но авторство тут не имеет значения. Эти благоприятные условия могут исчезнуть через год, или месяц, или через полчаса. И наша задача - использовать их, пока они есть, чтобы установить хотя бы самые главные факты, с которыми мы могли бы затем работать здесь, даже если связь и прервется. Установить факты, да, и передать на «Кит» кое-какие инструкции. Конечно, сам я сделал бы это значительно быстрее, но…
Функ внезапно умолк. Снова задумался.
- Интересно. А что, если…
И после новой долгой паузы:
- Именно так я и сделаю.
Что именно он собирался сделать, выяснилось в следующую же минуту: подойти к унифону и произвести вызов.
- Может быть, это и есть выход… - пробормотал он скорее всего самому себе. Привычка разговаривать вслух с самим собой возникла у него давно, и похоже, что он не собирался от нее отказываться.

Глава 7
Бытие

Итак, Рудик крикнул «Да!», и дверь отворилась.
В дверях стояла девушка.
Красивая, надо сказать, девушка. Кого-то она Рудику напомнила. Он только не сообразил, кого именно. Коротко подстриженная, почти под мальчика. В первое мгновение инженеру даже почудилось, что это и есть мальчик. Одевались ведь они все, как и на планетах, одинаково: по такой, как тут, погоде - пифагоры выше колен и маечка с какой-то живописью. Но то, что и маечка, и пифагоры обтягивали, сразу же дало понять: нет, не мальчик. Никак не мальчик…
С некоторым усилием он перевел взгляд на ее лицо. И, изображая полнейшее отсутствие удивления, проговорил очень серьезно:
- В самый раз пришли. Чайник поспевает. Присаживайтесь.
Тут она сказала то, что следовало произнести еще до того, как заговорил он:
- Простите, я, наверное, слишком рано?..
Похоже, она несколько волновалась, фразу заготовила заранее и уже не смогла удержаться, чтобы не произнести ее. А чтобы своего волнения не показать - уверенно прошагала по каюте и уселась на указанное место; а больше и некуда было, не на койку же.
Инженер снова полез в шкафчик. К сожалению, дамской чайной посуды у него не было, пришлось вытаскивать еще одну такую же кружку - без малого полведерную. Из такой лошадей поить, а не хрупких девиц. Инженер даже едва не покраснел. Правда, она вряд ли заметила бы: Рудик был темноволос и кожей смугловат. Да, кстати, и девица (инженер снова позволил себе пошалить взглядом, кинуть его туда-сюда) была не такой уж субтильной. Выглядела вполне крепкой.
Он разлил чай. Пододвинул к ней вазочку.
- Меня зовут Майя, - это прозвучало, как ответ на его движение.
- Очень приятно, - откликнулся он. - А я…
Он на мгновение заколебался: кто он в этот миг - инженер Рудик или просто Игорь? На этот раз девушка успела первой:
- Вы - инженер Рудик, я знаю.
Жаль, жаль. Игорь, по его мнению, сейчас прозвучало бы лучше. Теплее как-то.
- А у меня сегодня день рождения.
Вот уж не думал, не гадал он, что просто-таки само собой сорвется с языка подобное.
Да, собственно, Игорь никогда и не умел разговаривать с женщинами. Не то что уж вовсе никак не умел с ними обращаться, но чтобы так, за чашкой чая, а тем более с девушками - не приходилось. Такими вот. Лет… скольких же?
- А сколько же вам лет?
Воистину: язык мой - враг мой. Да уж лучше бы помолчал - глядишь, и сошел бы за умного…
Майя, однако, не обиделась. И ответила даже весело:
- Уже семнадцать. Так что я четыре года как совершеннолетняя.
И тут же - наверное, чтобы он не понял ее как-нибудь не так - добавила:
- Так что могу быть допущена ко всяким этим… механизмам и приборам, и… да, и к устройствам.
И, с крохотной задержкой:
- Ой, я же вас даже не поздравила! От всей души. А…
Проглотила вопрос. Вовремя решила, видно, не повторять бестактности инженера. Он же поспешил перейти на предложенную гостьей тему:
- Значит, можете быть допущены? А что - возникло у вас такое желание?
Майя ответила - очень серьезно:
- Мы не хотим быть только пассажирами. Должен ведь кто-то знать, как все это делается! Мы подумали: вы ведь все время работаете один. А вдруг вы заболеете? Может же это случиться… теоретически. Верно?
Совпадение? Или… они как-то узнали - уловили, почувствовали? Кто знает, чего можно ожидать от нынешних детей. Однако в любом случае - девочка эта появилась очень кстати. Если только - если у нее найдутся хоть крохотные способности к такому ремеслу. И, главное - большое желание. При таком желании и с малыми способностями можно многого достичь. Хотя, конечно, не женское это дело. Это тебе не сидеть в штурманской перед экранами и ловить звезды в визир. Тут не только знания нужны; тут и мускулатура порой требуется. Нет, не потянуть девушке такую нагрузку.
Вслух же он ответил:
- Заболеть - конечно, каждый… Все под Богом ходим - и летаем тоже. Так что мысль у вас возникла правильная. Если, конечно, брать в теоретическом, так сказать, аспекте.
- Я хочу и в практическом, - заявила Майя запальчиво.
Инженер покачал головой:
- Практически - не знаю, как вам и сказать. Одним словом - вряд ли.
- Вы мне не верите?
Слезы уже капали из глаз и стекали по щекам. Нежным, матово-белым. Никем, наверное, еще не целованным…
Вот куда повернули вдруг мысли. Рудик тяжело проглотил комок.
- Ну, плакать-то вроде бы незачем…
- За что вы меня обидели? - сквозь слезы выговорила она.
(Она и сама удивлялась, наверное, тому, что слезы были настоящими. Сами собой как-то пролились.)
- Да ну что вы. И в мыслях не было!
- Прямо - от порога… Даже не попробовали хоть как-то проверить, что я могу, чего - нет. Несправедливо! Обидно!..
А и в самом деле ведь: на это можно обидеться. Вот парня он так - с ходу - не отшил бы.
- Ну ладно, ладно… - Он посуетился в поисках носового платка, нашел, но предложить не решился, наоборот - засунул подальше под подушку. - Будь по-вашему - проверим, как что у вас будет получаться. Как гаечный ключ освоите. У меня ведь не только кнопки нажимать…
- Хоть сейчас, - откликнулась Майя тут же.
- Но работа, скажу еще раз, не самая легкая. Мне, откровенно говоря, больше бы парень подошел.
- Мы над этим думали, - сказала она, утирая слезы. - Но решили, что я подхожу лучше всех. И у меня большой интерес к технике.
- Так, так, - сказал он. - Покажите-ка руки…
Он чуть было не сказал «ручки», что в такой обстановке было бы вовсе не уместно.
Она, чуть стесняясь, протянула руки над столом. Тонкие пальцы с достаточно короткими ногтями. Длинные. Он представил себе микросхемы, с которыми ей придется работать чаще всего.
- Ну что же, руки есть, - признал инженер. - Вот поработаем - увидим, на что они способны. Больше пока ничего обещать не могу.
Зоя, докторша - вот кого она напоминает!
- А мама ваша не будет возражать? Может, она хочет для вас другого будущего - полегче? А у нас тут ведь работа какая? Закопаешься - и на всю жизнь. А мать ведь у вас серьезная, кто она там - президент? Нет, Судья это называется, как же, Судья.
- Я не ее подданная, - ответила Майя суховато.
- Ах да, у вас там… черт, я и не знаю толком. Отстал от жизни.
- Королева Орлана.
- Орлана Первая, - сказал Игорь, с трудом удержавшись от усмешки. Дети остаются детьми, как тут ни крути. - Ладно. Значит, начнем?
Он и думать забыл о своем сердце - как будто оно никогда и не беспокоило. Все в порядке.
- Я готова, - вскочила она. - Что надо делать?
- Для начала - переодеться.
Он пошарил в одежном шкафчике, где висели комбинезоны.
- Этот подойдет, пожалуй. Снимайте…
Он обернулся к ней - и не закончил: она уже была в одних трусиках и шла к нему, глядя прямо в глаза. Только порозовела слегка - от смущения? Или…
«Наверное, уровень стыдливости у них другой, - подумал инженер. - Или?.. А может, для таких юных я - и не мужик уже?»
Но, как бы угадав его мысли, Майя подошла вплотную. Обняла за шею. Приблизила лицо к его лицу.
(Странно: ей нравилось это. Ощутить рядом большого, сильного, вдруг тяжело задышавшего мужчину. Не Валентина, не Семена, с которыми она и представить ничего такого не могла, с ними это казалось ей просто смешным. Ощутить - и захотеть… Захотеть… ну да, того самого, никогда еще не испытанного - и до сих пор вовсе не хотевшегося даже…)
- Майя, что вы, Майя…
- Спасибо за то, что в меня поверили…
- Что вы… Что мы…
И - поток слов - помимо его желания звучащих, неосознанных, неконтролируемых…
Сколько-то времени кануло, прежде чем вернулось сознание. Оно возвратилось, потому что в дверь стукнули, тут же распахнули - и на пороге появился Истомин.
- А, - произнес он почти совсем спокойно. - Вот значит, Майя, какие дела… Да не смущайтесь, не залезайте под одеяло - все равно я вас как бы и не вижу. Продолжайте спокойно, дело житейское, разрешите вас поздравить и пожелать всяческого счастья. Но я, собственно, к вам по делу, инженер. Хотя, пожалуй, лучше зайду попозже. Извините.
- Да постойте! - крикнул инженер вдогонку. Но Истомин только рукой махнул и быстро затворил за собой дверь, напоследок упрекнув: - А вообще-то запираться нужно. Даже семейным.
И, широко шагая, пустился в обратный, не близкий путь - к себе.
* * *
То, что он только что увидел - молодая девушка в совершенно понятной ситуации у инженера, - почему-то очень сильно расстроило его. Потому скорее всего, что Истомин не считал себя хоть в чем-то уступающим Рудику; но вот к нему никто не приходил - так, чтобы запросто предложить самое себя. А ведь он считал молодых своими друзьями. И такое пренебрежение им очень сильно уязвило писателя. Что же: они считают, что он больше не играет в этом мире никакой роли? Думают, что с ним только и можно, что усыплять раз за разом и отправлять домой в сопровождении, скажем прямо, не очень молодой дамы - да к тому же еще и замужней?
С этим примириться было нельзя. Требовалось найти убедительные возражения.
Истомин понимал, однако, что в таком вот состоянии души он ничего не найдет. Чтобы отыскивать и принимать решения, нужно спокойное, уравновешенное состояние. Прежде всего следует обрести его, а потом уже думать дальше.
Способ вернуться в нормальное состояние души был давно известен и хорошо испытан: работа, и только работа.
Нужно было сейчас же, незамедлительно, сесть и начать писать. Все равно, что. Просто войти в этот процесс. А там - необходимая тема отыщется сама собой.
Возможно, что-нибудь любовное. Серьезное.
Непременно - с участием в сюжете кого-то из молодых.
А действие закрутить - ну, хотя бы вокруг того компьютера неизвестного назначения, о котором он так и не успел рассказать ребятам. С этим прибором связано было нечто таинственное. Истомин прямо-таки недвусмысленно ощущал эту тайну. В чем она заключается - он, разумеется, не знал. Но не беда: придумается в ходе работы.
Так что - за стол, скорее за стол. Не исключено, что именно в новой работе он и найдет какой-то серьезный способ примирить старших и младших, корабль - и пространство; а может даже, ему удастся найти нечто такое, что не вышло ни у физика, ни у Нарева - ни у кого. Стать человеком, который спасет всех…
Да, неуемными бывают порой писательские фантазии.
Он уже не шел, а бежал - все быстрее и быстрее. Мысли вдруг покатились лавиной, и необходимо было срочно выплеснуть их в новый текст.
Стучало в виски, и пульс колотился в невиданном темпе.
Вот как опасно бывает и к каким последствиям приводит неожиданный визит к старому знакомому.
* * *
После внезапного вторжения и столь же мгновенного исчезновения писателя инженеру с новоиспеченной ученицей только и осталось, что поглядеть друг на друга. И трудно сказать, что было в этих взглядах - или, вернее, чего там только не было.
- Что же мы с тобой?.. - начал было он.
- Молчи, - сказала она. - Все правильно.
- А дальше?
- Дальше будет, как ты захочешь. Может, это просто подарок тебе в день рождения. Тогда больше ничего не будет.
- Нет! - вырвалось у него.
- Хочешь, чтобы мы были вместе?
Он кивнул. И снова обнял ее.
- А как же с моим испытанием? - спросила Майя чуть насмешливо.
- Ты не жалеешь?
- Нет.
- Честно?
- Очень. Я рада.
- Я тебя больше не отпущу.
- Я сама не уйду - даже если погонишь.
Это тоже вырвалось как-то само собой, Майе на удивление.
- Я?!
Похоже, что профессиональные испытания откладывались. Надолго, а может, и навсегда.

Глава 8
Земля

Профессор доктор Функ и молодой человек по имени Юрий вовсе не были единственными людьми на планете, помнившими о печальном происшествии с «Китом»; не их одних интересовала судьба корабля. Напротив, у людей, причастных к деятельности «Трансгалакта», все случившееся почти четверть века тому назад не только оставалось в памяти, но и продолжало быть предметом размышлений и действий.
Начать с того, что до сих пор не было закрыто дело о выплате страховых сумм. Корабль, как и полагалось, был застрахован в одной из самых могучих страховых компаний Федерации, носившей громкое и внушительное имя «Этернус», что на умершем, но не исчезнувшем языке означало «Вечность». Денег на страховку было затрачено немало, но получить с компании «Трансгалакту» полагалось куда больше - сумму, которую простому человеку представить себе немыслимо; однако оприходовать эти деньги становилось возможным только в случае, если будет неопровержимо доказано, что транспортная компания лишилась своего имущества в результате обстоятельств, предусмотренных страховым договором. Помимо этого, застрахованы были и жизни как членов экипажа корабля, так и пассажиров; наследникам тех и других тоже полагались немалые деньги - но опять-таки только в случае, если будет недвусмысленно установлено, что застрахованные действительно погибли - или хотя бы их здоровью нанесен определенный ущерб в результате предусмотренного договорами стечения обстоятельств.
И до сих пор деньги не были выплачены ни компании, ни наследникам (в числе которых была, кстати сказать, и сама Федерация, поскольку капитан Устюг, например, наследников не имел, и, следовательно, страховая премия в данном случае переходила в доход государства).
Споры об уместности выплаты - или, наоборот, невыплаты - оговоренных условиями страховки денежных сумм начались едва ли не в день, когда «Кит» в последний раз покинул Приземелье. И с той, и с другой стороны (и тех, кто хотел получить, и других, не желавших отдавать) в споре участвовало множество юристов высокой квалификации и экспертов с наилучшей репутацией; было вынесено не одно судебное решение (в пользу то одной, то другой стороны), однако всякий раз возникали обстоятельства, приводившие к очередному пересмотру исков. И, скажем прямо, - вряд ли вообще было возможно вынести такой вердикт, какой не вызвал бы сомнений ни у кого - а в число заинтересованных входили теперь не только тяжущиеся стороны, но и великое множество людей, успевших сделать ставки в неофициальном, но тем не менее весьма распространенном тотализаторе кто на одну, кто на другую сторону и принимавших любое судебное решение по делу «Трансгалакт против Вечности» очень близко к сердцу.
Причиной затянувшегося, как мы уже знаем, на два с лишним десятилетия спора служила, в конечном итоге, некоторая двусмысленность ситуации.
С одной стороны, транспортная компания лишилась корабля, а люди - родных и близких, вследствие действия причин, которые были отнесены адвокатами «Трансгалакта» и наследников к стихийным силам. А в страховом договоре гибель корабля вследствие стихийного бедствия была совершенно ясно оговорена, как обстоятельство, вызывающее необходимость полной уплаты страховой суммы - в случае, если не будет доказано, что экипаж корабля не принял всех мер и не произвел всех возможных действий для того, чтобы избежать стихийного бедствия и тем самым сохранить корабль и собственные жизни.
Казалось бы, перемена знака, превращение вещества, из которого состоял и сам «Кит», и все то, что находилось на его борту, являлась именно стихийной силой, чье воздействие привело к печальному событию.
Однако юристы компании «Этернус» предприняли атаку именно на это положение, являвшееся, безусловно, краеугольным камнем в иске «Трансгалакта».
При этом они опирались на то соображение, что указанное событие - переход вещества в антивещество - в природных, а не лабораторных условиях наблюдалось впервые в истории, до той же поры возникало только как результат человеческой деятельности. Это соображение ставило под вопрос саму характеристику всего, случившегося с «Китом», как стихийного бедствия - и напротив, делало возможным хотя бы предположительно считать его результатом некомпетентной деятельности экипажа, в какой-то момент путешествия сделавшего «что-то не так, как следовало» - по определению одного из адвокатов страховой компании.
Для того, чтобы опровергнуть этот тезис, «Трансгалакт» обратился к экспертам из числа крупнейших специалистов того времени, среди которых находился, естественно, и профессор доктор Функ. После консультации с ними «Этернусу» был задан вопрос: могут ли они указать, что же именно следовало сделать, чтобы избежать катастрофы?
Пока страховщики консультировались с другими, своими, экспертами в поисках ответа, вторая группа их адвокатов повела наступление под совершенно иным углом.
На этот раз сомнению был подвергнут сам факт гибели корабля и населявших его людей.
И в самом деле: корабль не развалился и не взорвался, он просто отдалился от Земли и не возник ни в одной другой обитаемой системе; но это ни в коей мере не говорило о его гибели, как и о смерти находившихся на борту людей. Ни обломков, ни тел никем, нигде и никогда не было обнаружено. Следовательно - корабль не погиб, а потому (по мнению «Этернуса») не существовало и самой основы для иска.
Оценив аргументы, транспортники подали новый иск с другой формулировкой. Теперь о корабле говорилось, как о пропавшем без вести. Такая статья в страховом договоре тоже существовала. Хотя выплаты по ней и были меньше, чем при гибели, но не намного.
Ответчик возразил: корабль мог бы считаться пропавшим без вести в том случае, если бы, покинув исходную планету, своевременно не прибыл в пункт назначения. Однако именно такого пункта у «Кита» не было, ему не задали никакого определенного маршрута, не установили также и времени возвращения, а точнее - возвращение вообще не предполагалось. Иными словами, «пропасть без вести» было полетным заданием корабля, и оно исправно выполнялось, надо надеяться, и по сей день. То есть выплачивать страховку совершенно не за что.
Опровергая эту мысль, представитель истца заявил: хотя определенного маршрута кораблю и не назначили, задание ему все же было дано: добиться возвращения в нормальное вещественное состояние, после чего вернуться на Землю. А до того - поддерживать с Федерацией постоянную связь. А поскольку «Кит» на связь не выходил - следовательно, он, самое малое, должен считаться безвестно исчезнувшим. А еще вероятнее - он все же погиб. Со времени ухода корабля от Земли прошло уже намного больше времени, чем требует закон для признания пропавшим без вести; а следовательно - страховые суммы должны быть незамедлительно выплачены.
Ответ был следующим: поскольку время прибытия корабля куда бы то ни было не назначалось, нельзя и применять в данном случае установленные законом сроки признания его безвестно отсутствующим. Что же касается страховых премий наследникам членов экипажа и пассажиров - то их, по мнению «Этернуса», должен был выплатить сам «Трансгалакт»: это ведь выполняя поставленную компанией задачу корабль исчез вместе со всеми своими обитателями.
Истец: по сути, тут ведется беспредметный разговор. «Трансгалакт» вправе требовать уплаты денег, поскольку то, что «Кит» погиб или пропал без вести, является свершившимся фактом, который нельзя опровергнуть. Если же ответчик полагает, что корабль не погиб и не пропал без вести, то следует дать ему определенный срок для доказательства этого предположения. Иными словами - если «Этернус» не согласен платить, пусть найдет корабль и таким образом докажет справедливость своих возражений. «Трансгалакт», со своей стороны, согласен оказать всю возможную помощь в розысках - техникой и специалистами.
Ответчик обратился к суду с ходатайством о перерыве в рассмотрении дела, поскольку требуется время, чтобы обсудить с руководством компании и консультантами только что высказанное истцом предложение.
Судом ходатайство было, после краткого совещания, удовлетворено и дальнейшее судопроизводство отложено.
Совещание в «Этернусе» проходило в достаточно узком кругу. Журналисты, естественно, не были подпущены даже к порогу.
Руководители компании и консультанты были, в большинстве своем, людьми разумными и умеющими считать.
В случае, если платить придется, речь пойдет не только о номинальной сумме: выплачивать (и фирме, и наследникам) придется еще и проценты, набежавшие за два десятка лет и составлявшие на день совещания уже более ста процентов к первоначальным деньгам: проценты исчисляются с самого начала тяжбы. Компания «Этернус», при всем своем богатстве, не могла безболезненно пожертвовать такой суммой.
Что же касается поисков, то все были совершенно уверены, что отыскать корабль не удастся никому и никогда; тем не менее предпринять попытку следовало, надо было лишь оговорить, что за время, какое займут поиски, проценты на страховую сумму начисляться более не будут - и добиться того, чтобы срок, во время которого будут производиться поиски, оказался весьма и весьма продолжительным. А для того, чтобы все выглядело достаточно убедительным, включить в разработку плана поисков самых заметных специалистов, в том числе и тех, кто в суде выступал в качестве экспертов «Трансгалакта». А следовательно, и профессора Функа, хотя и весьма пожилого уже, но все еще не утратившего остроты мышления и продолжавшего очень активно работать - правда, не совсем в той области, в которой он подвизался большую часть своей жизни.
Таким образом, на новое судебное заседание «Этернус» принес свое согласие организовать и проводить поиски в течение десяти лет. Если за это время корабль не будет найден, суд вернется к рассмотрению вопроса и решит - следует ли продолжать поиски и дальше, или же прекратить их и возвратиться к судопроизводству по иску.
Все понимали, что тогда-то уж наверняка «Кит» будет признан если не погибшим, то пропавшим без вести - безусловно. И поэтому председатель совета директоров «Этернуса» Хасегава после судебного решения сказал:
- Самое дешевое и остроумное - найти его. Я буду очень весело смеяться, если мы это сделаем.
Эта мысль сама по себе показалась всем смешной. Кроме, может, двух-трех человек. В числе которых находился и профессор доктор Функ.
Он, как мы уже знаем, единственный не только не оставлял мысли о поисках столь трагически исчезнувшего корабля во все успевшие пройти с тех пор годы, но и, не афишируя своих поисков, сумел выразить их результаты как на языке математики - единственном, почти не допускающем двусмысленностей, так и на языке эзотерического знания, какое и в те времена всеми адептами точных наук многократно предавалось анафеме. Выводы его привели, кстати, к возникновению (пока, правда, лишь в работах Функа, публиковать которые он не спешил) новой отрасли физики пространства, а именно - эзотерической физики. И некоторые результаты, вначале удивлявшие его самого, и позволили ему с немалыми трудами нащупать наиболее вероятное направление поиска, затем - установить связь с кораблем (хотя, как нам уже известно, слишком неустойчивую), и, наконец, - заняться поисками нужного реципиента, найти его в лице Юрия и даже убедиться в том, что связь эта осуществилась еще до того, как сам Функ пришел к данной идее, - но только ни одной из сторон не была осознана именно как связь, а расценивалась лишь как спонтанное проявление подсознания, или, в просторечии, - как сны.
Что же касается его приглашения в состав комиссии, то большинством оно рассматривалось всего лишь как формальность: имя было достаточно громким, а любая комиссия должна выглядеть как можно более авторитетно (хотя на самом деле вовсе не громкие имена определяют ее решения, а прежде всего уровень лоббирования со стороны заинтересованных лиц и уровень атаки не на тех, кто накладывает резолюции, а на тех, кто готовит документы, на которые эти резолюции накладываются). На деле же Функ попал в комиссию потому, что такая мысль пришла ему в голову, а для ее реализации он обратился к экс-командору Федерального Трансгалакта, то есть государственного звездного флота. Сам Командор - теперь он занимал, впрочем, другой пост и именовался Комиссаром Службы Предупреждения Событий, или СПС - был, разумеется, одним из определяющих членов комиссии; он предложил кандидатуру Функа - и никто не стал возражать, хотя один-другой и удивился, услышав, что старая перечница еще обретается на этом свете.
Функу же такая деятельность казалась совершенно естественной хотя бы потому, что незадолго до этого он был уже, как мы знаем, включен в состав другой комиссии - по научному наследию безвременно почившего Хинда. Функ был издавна знаком с ныне погибшим, имел представление о темах его работ - поскольку являлся едва ли не единственным, с кем Хинд хоть изредка бывал более или менее откровенным. Тем не менее кое-что из обнаруженного Функом в наследии Хинда не только произвело на старика впечатление своей масштабностью, но и оказалось как нельзя более кстати, чтобы от достаточно абстрактных размышлений о возможности поисков и спасения давно исчезнувшего «Кита» перейти уже в плоскость практическую и искать способы завершения и применения того, что Хинд уже решил теоретически, но еще не воплотил в реальные приборы и действия. А для этого - понимал Функ - просто-таки необходимо наложить свою лапу не только на записи, но и на всю лабораторию Хинда. Потому что больше половины пути Хинд уже прошел. А может, и весь этот путь; намеки на это в его файлах были, правда, вещественных доказательств обнаружить не удалось. Пока еще не удалось. Их нужно найти. И для этого участие Функа в новой комиссии как нельзя более выгодно.
Оказавшись членом этой второй комиссии, Функ сразу же взялся за дело всерьез. Так это было воспринято со стороны. На самом же деле он начал еще более активно продолжать то, что было уже начато, а свое новое официальное положение использовал, чтобы получить как у казны, так и у «Этернуса» средства на новое оборудование, которое незамедлительно и установил в своей обсерватории, являвшейся в последние годы и его домом, а теперь - и домом молодого Еремеева. Дело же о допуске в лабораторию Хинда продвигалось куда медленнее, и необходимо было найти помощь со стороны. Тут нужно было действовать осторожно, потому что охотников продолжить и завершить начатые покойным физиком исследования могло найтись достаточно много.
Что же касается официальной деятельности Функа в комиссии по «Киту», то такое его бодрое шевеление устраивало всех - потому что создавало видимость серьезной работы всей комиссии, и на это не жалко было потратить не такие уж и большие деньги. Что касается практических результатов - излишне говорить, что в них никто - во всяком случае, если говорить о лицах официальных - не верил.
А это, в свою очередь, совершенно устраивало Функа. Поскольку - не чуждый мирских интересов - он понимал, что вера в его успех заставила бы тех, кому обнаружение и тем более возвращение корабля совершенно ни к чему, принять серьезные меры для того, чтобы у него ничего не получилось. А пока на его возню смотрели, как на своеобразное проявление старческого маразма, он мог работать более или менее спокойно.
Впрочем, не надеясь только на самотек, он сам приложил усилия к тому, чтобы вся его нынешняя деятельность воспринималась как наработка материала по сенильной психопатологии.
Для начала он устроил пресс-конференцию, пригласив на нее представителей всех информационных предприятий, хоть в малой мере касавшихся на своих страницах или каналах перипетий «Тяжбы века» и вообще проблемы «Кита». А поскольку эти темы затрагивались поголовно всеми, то для разговора с журналистами требовалось обширное помещение. «Трансгалакт» предложил конференц-зал в своем центральном офисе, «Этернус» выразил готовность снять зал любого театра или ресторана; однако Функ предпочел договориться с федеральной организацией. В результате журналисты собрались в актовом зале Космоцентра - в том самом, где Функу пришлось уже выступать двадцать два года тому назад.
Старый физик обошелся без предисловий. И начал с заявления, которое сразу же вызвало в зале бурю - без всяких преувеличений…

Глава 9
Бытие

Переживания и опасения, возникшие у Милы после неожиданной встречи с Истоминым, так и не позволили ей больше заснуть. Едва дотерпев до часа, который во взрослом обществе «Кита» считался приемлемым для ранних визитов, она, ничего не объясняя мужу, наскоро привела себя в порядок и уже через несколько минут деликатно постучала в дверь каюты, где обитали Инна и штурман Луговой.
Мила уже заготовила извинения за то, что подняла Инну с постели в столь ранний час. Бывшая актриса, однако, встала, как оказалось, давно и теперь сидела перед обширным экраном. Недопитый кофе остывал на столике. Штурман, к счастью, успел куда-то уйти, так что Мила могла выговориться без всяких, как ей показалось, препятствий.
На самом деле получилось не совсем так.
* * *
- Дорогая, ты не поверишь, но я буквально трясусь от страха. Понимаешь, ночью я случайно встретилась с Истоминым… Была в его каюте - там, где-то у черта на рогах…
Инна в ответ проговорила, лишь на миг оторвавшись от экрана, чтобы окинуть гостью все замечающим взглядом:
- Не бойся. Он, во всяком случае, не болтун. И не станет исповедоваться твоему мужу. Ну, как он тебе понравился?
- Инна! Что ты имеешь в виду?
- Ах, все это чушь, - сказала Инна рассеянно. - Не имеет никакого значения. Есть вещи куда серьезнее.
- Но послушай…
- Потом, потом. А сейчас лучше посмотри. Сюда, на экран. Видела что-нибудь подобное? И это продолжается вот уже две недели, самое малое. Да, две недели с тех пор, как я на это наткнулась. Можешь что-нибудь понять? Да смотри же сюда, тебе говорят!
После такого приглашения просто нельзя было не посмотреть на экран.
А на нем и в самом деле происходило что-то, на первый взгляд совершенно несуразное. Волны, зигзаги, сверху вниз, потом - справа налево, линии, образовывавшие на мгновение какие-то сложные фигуры, затем разрывавшиеся на множество отрезков, чтобы тут же исчезнуть, уступая место другим; и все они были цветными - множество оттенков чередовалось на экране, ни разу, кажется, не повторяясь. И все это - в полном безмолвии.
- Он у тебя просто испортился, - предположила Мила через несколько секунд.
- В полном порядке. Саша проверял. Прекрасно воспроизводит любую запись.
- А это разве не?..
- Да нет, конечно.
- Что же ты смотришь?
- Ты что, забыла? Смотрю, как всегда. С большой корабельной параболы. Но такого еще никогда не приходилось видеть.
Тут только Мила вспомнила о присущих Инне странностях.
- Ах, ты все еще…
Тут она прикусила язык и даже покраснела: не принято показывать человеку, что его поведение кто-то считает если не ненормальным, то, во всяком случае, бессмысленным.
- Прости, я не хотела…
Инна, улыбнувшись, жестом прервала ее:
- Я не обижаюсь: мне нечего стыдиться. Скорее уж вам, не признающим очевидного.
- Что ты имеешь в виду?
- Хотя бы это, - Инна кивнула в сторону экрана. - Кто-то же передает такие сигналы!
- Природа… - проговорила Мила не совсем решительно.
- Ха. Природа - лишь продукт…
- Почему бы тебе не показать это все нашим мужчинам? Может, они помогут разобраться.
- Саша уже понес запись капитану - я тут больше двух часов писала на кристалл все это. Хотя я не очень-то надеюсь.
- Смотри: закончилось!
Экран и в самом деле очистился.
- Да, теперь часа три будет перерыв. А потом начнется снова.
- Все то же самое?
- Трудно понять. Надо сравнивать записи. - Инна отвернулась от экрана, устроилась поудобнее, готовая внимательно слушать. - Так что там у тебя за интрижка с Истоминым? Сгораю от любопытства.
- Нет, ты совершенно не так поняла…
- Ну, ну. Без этого здесь жить стало бы вовсе невозможно.
- Ты шутишь, а дело на самом деле серьезное. Наши девочки, по-моему, оказались в большой опасности…
Но ей и на этот раз не удалось объяснить, в чем же заключалась грозящая дочерям беда.
Потому что экран снова заполнился. Но теперь уже картинка носила совершенно другой характер.
Вместо хаоса красок и линий на нем вырисовалась четкая, упорядоченная череда колебаний, словно аппарат стал работать, как обычный осциллограф.
Поэтому Инна тут же замахала руками:
- Потом, потом!.. Смотри: такого еще не случалось. Сейчас я включу запись…
* * *
Это же увидел на своем экране и Флор в туристическом корпусе корабля. Запись он включать не стал: она и без того работала у него беспрерывно. Он лишь пробормотал:
- А вот это уже можно будет как-то интерпретировать. Похоже, удастся слепить программу. Тогда…
И, не мешкая, принялся за дело.
* * *
Мила же вернулась в свою каюту, где Нарев благополучно досыпал, даже не ощутив отсутствия супруги.
Она быстро разделась и улеглась рядом. И постаралась побыстрее уснуть. Потому что день предстоял деятельный.
Однако - как всегда, когда хочешь уснуть побыстрее - сон, казалось, только что еще дышавший рядом, вдруг умчался куда-то. И вместо обычных предсонных картинок, быстро сменяющих одна другую, в памяти словно вдруг включили кристалл, на котором стал прокручиваться недавно состоявшийся разговор с Истоминым - с самого начала и до конца.
Но потому, может, что состояние ее было все-таки не полностью явью, - сейчас в разговоре этом как-то выделилось и показалось самым важным не то, что касалось девушек и любви, а совсем другое: то, что писатель говорил о приближающемся столкновении молодых со старшими.
И с каждой минутой Мила все яснее понимала: это не бред, это - серьезно.
Ее, надо сказать, не очень заботила судьба власти. Но у нее было здесь трое детей. И смириться с мыслью, что им грозит что-то куда более серьезное, чем то, что она воображала, сейчас оказалось совершенно невозможным.
Она повернулась к мужу и не без труда растормошила его.
- Проснись! Да проснись же!..
Он открыл глаза с большим нежеланием. И очень сердито спросил:
- Ну что - опять что-то приснилось? А отложить нельзя?
- Замолчи. Слушай. Я только что была у Истомина…
- Вот как? Очень интересно.
Вот тут он, кажется, действительно проснулся.
- А получше никого не нашла? Да я ему шею сверну!
- Свернешь, свернешь. А теперь несколько минут только слушай.
- Ну, что там?
Он слушал, с каждой минутой становясь все серьезнее. Когда она умолкла - лишь проговорил:
- Спасибо, куколка. Это очень важно. Придется принять меры.
- Только без крови, ради бога…
- Ну конечно. Свари кофе, пожалуйста. Надо думать быстро и фундаментально. Вот, значит, как поворачиваются дела…
* * *
Похоже, немало времени прошло, прежде чем Майя успела натянуть спецодежду, а Рудик - привести дыхание в норму.
- С чего же начнем? - подумал инженер вслух.
- Может, - отозвалась девушка сразу же, - ты покажешь, как включается и выключается вход в туристический салон?
- Очень просто включается. А зачем это тебе?
- Затем, что вы его выключили. Или заблокировали, как это у вас называется. А нам иногда бывает нужно туда зайти.
И, отвечая на его недоуменный взгляд, пояснила:
- Мы ведь живем в туристическом модуле, забыл?
- По-моему, и не знал даже, - сказал Рудик. - Ладно, приму к сведению. Только сразу опровергну: я ничего там не выключал. Не было надобности. Иди-ка сюда. Смотри.
Повинуясь его жесту, Майя приблизилась к пульту контроля и управления жилыми помещениями. Он, конечно, не удержался и обнял ее. Но продолжал говорить по делу:
- Вот, видишь? Горит зеленый. Дверь открыта.
- Вижу, но… Скажи, а отсюда можно проверить - как там обстоит дело в действительности?
- То есть как?
- Может, твой прибор привирает? Показывает, что дверь открыта, а на самом деле там блок?
Инженер Рудик усмехнулся:
- Такого не бывает. Но раз уж ты просишь…
Ему очень хотелось сделать для нее что-нибудь приятное. Много-много приятного. Кроме всего того, что между ними уже случилось и что не обязательно было для нее таким уж приятным.
- …Проверим. Никаких сложностей. Смотри сюда. Это - контрольный монитор. Сейчас я переключу его на ваш коридор, врублю - и мы увидим эту самую дверь.
Инженер включил - и они на самом деле увидели ту самую дверь.
- Закрыта, видишь? - сказала Майя.
- Там никого нет - вот и закрыта. А сейчас - смотри и учись - врубаю дистанционное управление, и дверь отворяется, створки расходятся…
Он и в самом деле перекинул один из многих тумблеров на пульте. Но створки не разошлись, и дверь не отворилась.
- Вот видишь?
В ее голосе не было торжества; скорее легкая тревога.
- Ничего, бывает, - сказал он. - Какой-нибудь сбой в цепи. Сейчас пустим контролера…
Он выполнил сказанное, еще не успев закончить фразу.
- Что он показывает?
Рудик ответил не сразу - и уже другим, озабоченным голосом:
- Показывает, что цепь в порядке. Непонятно. Что же там…
Он задумался. Но ненадолго.
- Ладно. Коли так - прозвоним всю схему салона.
На этот раз он воспользовался компьютером. Загрузил схему. Красная точка контроля забегала по хитроумному сплетению линий.
- Тут порядок. И тут. И тут…
Он умолк. Прошла минута, другая.
- Ага! Вот оно что…
- А что там?
- Все в порядке - только там, в салоне, механизм двери отключен от сети. Отсоединен, понимаешь? Не выключен, а цепь разорвана и пущена в обход - так что у меня тут все выглядит благополучно, а на самом деле…
Он повернулся к Майе. Нахмурился:
- Кто-нибудь из вас там не мудрил?
Но тут же сам и ответил:
- Да нет… Если бы кто-то это сделал, он бы там и остался: другого выхода из салона нет, разве что - за борт. Никто из ваших не исчез случайно?
Сказать ему о странном незнакомце, встреченном ребятами? Но никто не говорил, что можно рассказать. Орлана не говорила. Нет.
- Час назад все были на месте. Вот только я ушла. Скажи, а мы можем посмотреть, что там, в салоне? Вот так же, как осматривали коридор.
- Да можем, конечно, - сказал Рудик. - Но мне не верится, что мы там что-нибудь увидим.
Он переключил монитор.
- Видишь? И внутренняя камера отключена.
- Как по-твоему, что все это может значить?
- Пока что, - хмуро ответил он, - это означает, что я ничего не понимаю. Наверное, время ударить в колокола громкого боя. А то люди там ни о чем не беспокоятся - а может, пришла пора.
- Обожди, - сказала она. - Может, с этим повременить?
- Не имею права. На борту есть капитан, и я обязан…
- Конечно, конечно. Но давай сперва пойдем туда, ты посмотришь своими глазами - может, и поймешь что-нибудь. Да и там все нам помогут - если понадобится.
Инженер несколько секунд молча смотрел ей в глаза. Решиться на нарушение Корабельного устава было не так-то легко.
- Хорошо. Идем.
Все-таки он не забыл пропустить ее в дверь первой. Какие-то остатки воспитания в нем сохранились - и сейчас вдруг стали всплывать на поверхность. Как вернувшаяся с боевого дежурства подводная лодка.

Глава 10
Земля

Доктору Авигару Бромли было от чего прийти в тихое неистовство, вникнув в оставленное погибшим Хиндом научное наследие.
Как уже упоминалось, Бромли много лет работал по контрактам с Федеральной Службой Защиты. Как обычно, его работы и достигнутые успехи не афишировались, и научный мир о них практически ничего не знал. Неудивительно поэтому, что разработкой тех же самых идей и принципов, которыми пользовался Бромли, могли заниматься и другие, не нарушая при этом никаких законов и не ущемляя ничьих прав.
Таким образом, то, что доктор Хинд вел исследования почти точно в том же самом направлении, что и Бромли, само по себе не могло ни возмутить, ни сильно огорчить последнего. И действительно, столь сильные эмоции были вызваны другим обстоятельством.
Темы, над которыми Бромли работал по заданию Защитников, заключались, во-первых, в значительном - самое малое, на порядок - ускорении подготовки и перехода военными кораблями в сопространственный прыжок. То есть это было применимо ко всем кораблям, но, по замыслу генералов и адмиралов, какое-то время новый способ должен был принадлежать только военным. Армия всегда стремится намного опережать гражданское производство, и в этом никто из военных никогда не видел ничего странного. А во-вторых - в осуществлении поиска и сближения кораблей в сопространстве - там, где это до сих пор считалось невозможным. Естественно, и это направление было за семью замками и печатями.
Гражданские же власти, в отличие от генералов и адмиралов, придерживаются противоположной точки зрения. А законодательство, как известно, находится именно в руках людей гражданских - если, конечно, не идет война.
Поэтому первое испытание разработанной Бромли системы было еще двадцать с лишним лет тому назад проведено не на военном, а на гражданском корабле. Причиною тому было одно обстоятельство, казалось бы, второстепенное, но на деле весьма важное. А именно: оборонному ведомству давно уже было запрещено расходовать средства на усовершенствование оружия и средств его доставки - если такое усовершенствование не вызывалось какими-то угрозами безопасности Федерации. Естественное стремление администрации, до мозга костей гражданской, ограничить военные расходы до разумного минимума. Тем более что Федерации никто не угрожал: после ее возникновения нападать стало просто некому. Тем не менее военным разрешалось расходовать деньги на доработку и установку в интересах обороны тех устройств, что были уже спроектированы и испытаны гражданскими ведомствами.
Лаборатория доктора Бромли была учреждением научным и гражданским. И по контракту ей следовало передать разработанные конструкции военным лишь после испытаний, проведенных на гражданских кораблях.
Пока военные добивались в Федеральном парламенте отмены унизительного для них ограничения, Бромли организовал первое испытание своей системы на корабле, целиком и полностью относившемся к невоенному ведомству.
Испытание, однако, сорвалось, и это едва не привело к расторжению контракта с военными, что было бы большой потерей для Бромли. С большим трудом ему удалось убедить заказчиков в том, что испытание сорвалось по причинам, совершенно не касавшимся его установки.
Следующее испытание состоялось только через шесть лет. Именно столько времени понадобилось военным, чтобы добиться отмены парламентом уже упомянутой нами статьи закона. Второе, как и все последующие испытания, проводилось уже на военных кораблях и - ко всеобщему удовольствию - прошли успешно, после чего сначала ускорительная, а затем, через восемь лет, и поисковая системы Бромли были приняты к производству на оборонных заводах.
Казалось бы - все это уже осталось далеко в прошлом. Бромли так и считал. Но вот теперь, разобравшись в никогда не публиковавшихся работах Хинда, он понял, что это далеко не так.
Оказалось, что и он, и Хинд шли одним и тем же путем, хотя поставленные каждым из них цели были весьма различными.
Хинд, как сейчас понимал Бромли, пытался решить задачу создания надежной и безопасной промышленной установки для производства относительно дешевого антивещества. Следующим этапом, как можно было судить по его записям, должна была стать разработка систем для управляемой аннигиляции, то есть полного превращения вещества в энергию. В случае успеха проблема обеспечения человечества любым количеством энергии оказалась бы решенной раз и навсегда, потому что ничего более совершенного в существующих условиях нельзя представить даже теоретически.
И установка для безопасного производства и хранения АВ (антивещества) была, как понял Бромли, рассчитана и сконструирована Хиндом успешно. Правда, чтобы решить эту задачу, покойному физику пришлось углубиться в одну из областей нетрадиционной физики; только рискнув отступить от канонов, он смог найти не просто способ, но именно дешевый способ, к чему он и стремился.
Бромли сейчас не мог сказать - и никто другой не смог бы, - понимал ли доктор Хинд, что этот новый, найденный им способ являлся на деле фундаментальным научным открытием, автор которого с полным правом должен занять место среди величайших ученых всех времен. Потому что благодаря ему становится возможно получать непонятное, хотя и реально существующее, сопространство, так сказать, в микродозах - буквально на лабораторном столе. Это, в свою очередь, обещало… Господи, да чего это только не обещало людям!
Бромли, впрочем, сейчас не стал углубляться в перспективы. Его лихорадило от масштабности открытия, и было не до мелочей.
Хинд официально так и не зарегистрировал свое открытие; видимо, с присущей ему щепетильностью откладывал это до практических испытаний созданной им установки.
Таким образом, с одной стороны, сделанное открытие как бы еще и не было сделано. Во всяком случае - юридически.
Но с другой - …
Все расчеты, все схемы, все эксперименты были, как и полагается, приведены, вычерчены, описаны - с указанием места, времени, короче говоря - всего, что полагается. И из них следовал единственный возможный вывод: открытие было совершено и уже практически реализовано именно Хиндом и именно в указанное в этих документах время.
И все эти документы - на дисках, кристаллах и даже просто на бумаге - были не только доступны всем членам комиссии по наследию Хинда, но были уже и просмотрены, и составлена им опись, официально заверенная. Так что Хинд - пусть и ушедший из этой жизни - все равно оставался создателем и открывателем.
Никто из членов комиссии пока еще не заговорил об открытии Хинда. Может, они еще просто не разглядели его.
Но они, надо полагать, не были единственными, кто знал - или мог знать. Хинд, хотя и очень сдержанный и молчаливый, жил не в вакууме. И кое с кем из коллег общался. Больше всего, как сейчас припомнилось Бромли, - со стариной Функом.
А уж Функ-то во всем наверняка разбирался. И к тому же точно так же, как и сам Бромли, состоял в комиссии по наследию. Правда, он мог еще просто не успеть ознакомиться с проектами и расчетами Хинда. Хотя копии всей документации были, конечно, доставлены ему точно так же, как и самому доктору Бромли.
Казалось, единственное, что можно было сейчас сделать - это примириться с тем, что это нашел он. А не ты.
Если бы не…
Бромли смотрел, читал - и только вытирал пот.
Самым потрясающим во всей этой истории было для него то, что, по сути дела, и Хинд, и он сам разработали - если не говорить о третьестепенных мелочах - одну и ту же систему, одно и то же устройство!
И в материале его первым осуществил именно Бромли. А никак не Хинд.
Хинд, правда, закончил разработку за целых три года до того, как Бромли провел свое первое - не завершившееся, как мы уже знаем, успехом - испытание. И, таким образом, приоритет оставался за ним.
Но в металле-то Бромли сделал установку первым! Ведь от Хинда остались лишь документы. Нигде не было и следов реальной аппаратуры. И это позволяло утверждать, что она так и не была создана. Почему - понять трудно, однако понимать мотивы Хинда и не казалось доктору Бромли обязательным. Что же - признавать его приоритет?
Несправедливо!
А ведь если бы Бромли тогда удалось повыше поднять голову, чтобы увидеть, помимо узкой, решавшейся им задачи, некие более широкие горизонты; если бы, увидев их, он догадался всего лишь (теперь это казалось само собою разумеющимся) переменить местами несколько элементов в своей программе - и его установка сработала бы именно так, как должна была бы действовать установка Хинда - доживи он до ее овеществления. Сработала бы…
Постой, постой. А где сказано, что она не сработала? Ведь следствие-то налицо! Просто до сих пор неясно, какой причиной оно было вызвано. А вот теперь - прояснилось. Значит - все-таки он. Бромли!
Однако - нужны доказательства. Они, несомненно, есть. Но - далеко. Невыразимо далеко. Не достать.
Или все же?
Кстати: Функ сегодня собирается провести пресс-конференцию.
Бромли глянул на часы.
Да, она уже идет, вероятно. Надо успеть!..

далее

назад