Четвёртая книга "Неизвестные Стругацкие. черновики, рукописи, варианты". Я выкладываю только несколько из 512 страниц. Причём без особого выбора – начиная с полуслова и заканчивая так же.

НЕИЗВЕСТНЫЕ
СТРУГАЦКИЕ


ЧЕРНОВИКИ. РУКОПИСИ. ВАРИАНТЫ


с.4-11

ВСТУПЛЕНИЕ

ния с тем, что было первоначально задумано Авторами; эта книга для читателя-«людена» (не обязательно относящегося к нашей группе «Людены», изучающей творчество АБС вот уже более пятнадцати лет; «людена в душе», который знает, любит и перечитывает тексты АБС) и читателя – исследователя загадки творчества вообще (кому интересен не только окончательный текст, но и КАК к нему шел писатель; этот читатель сам, ежели чего не знает или не вспомнит, найдет нужную книгу, прочитает и поймет);

– текст книги состоит на три четверти из текстов АБС. Однако БНС отказался поставить на обложке имена авторов («Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий»), и хочется предостеречь читателя: не торопитесь, прочитав какую-то часть черновика, восклицать: «И правильно, что они убрали этот отрывок, это же совершенно дубово написано... И правильно, что они не повели сюжет в этом направлении – это же банальщина... Только посмотрите, какой неправильный оборот... А здесь вот явный фактический ляп...» Это действительно именно черновики. Это действительно было выброшено, или исправлено, или переписано со вкусом. Не ради придирок читателей (а уж тем более – критиков) публикуются эти тексты – пусть читатель придирается к окончательным текстам. Цель этой книги – показать, как создавалось, задумывалось, переписывалось, исправлялось произведение, чтобы в итоге получилось талантливо, ново, свежо, оригинально1.

1 Как знают читатели предыдущих книг «Неизвестных Стругацких», я помогал С. Бондаренко с редактурой и корректурой. Читая замечательные тексты, подготовленные Светланой, и ее комментарии, я не смог удержаться от некоторых замечаний, часть из которых мы рискнули предложить вниманию читателей книги.

Напомню, что эти замечания-примечания – мнение читателя АБС, а ни в коем случае не претензия на сколько-нибудь серьезное комментирование. Причем это именно мое мнение, а не истина в какой бы то ни было инстанции.

К сожалению, хронологический обзор произведений Авторов закончен, поэтому количество дополнительных, неавторских материалов в книге повысилось по сравнению с первыми томами. Количество повысилось, а качество...

Впрочем, дикси. Сапиенти сат. – В. Дьяконов.

«ГРАД ОБРЕЧЕННЫЙ»

Этот роман, писавшийся Авторами необычайно (по сравнению с другими их произведениями) долго — с 1970 по 1975 год, впервые был издан только во второй половине восьмидесятых, пролежав в столе более десяти лет. И только наиближайшие друзья АБС знали об этом романе. До перестройки его нельзя было прочитать даже в списках, как, к примеру, СОТ или ГЛ. Но, выйдя «на люди», он оказался на удивление свежим и суперзлободневным. В жизни Воронина отразилась жизнь поколения шестидесятников, большой части советского народа за последние пятьдесят лет: от восторженной веры в Сталина — до вакуума веры в период перестройки. Вспоминается, как моя мама, прочитав впервые ГО, на мой вопрос, понравилось ли ей, с грустью ответила: «Понравилось — не знаю. Но Воронин — это я».

Можно было бы порассуждать на тему «а что если» (как восприняли бы ГО люди, очутившиеся в вакууме веры только в период перестройки, прочитав этот роман сразу после его написания — в середине семидесятых: поняли бы? прошли мимо? осознали бы, что это — об их жизни?), но оставим такие темы литературоведам-социологам. Ибо это исследование не о том. А вот на наличие каких-либо вариантов ГО поздний выход книги, конечно же, повлиял. Ибо цензуры уже не было (ну, почти не было), и роман публиковался практически в том же виде, в каком вышел из-под пера Авторов.

АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

ГО сохранился в архиве АБС в трех экземплярах машинописи. Папка с первым экземпляром называется «черновик», вторая – «чистовик», третий экземпляр (тоже чистовик) сохранился в папке с чистовиками других произведений. Еще сохранилась отксерокопированная копия ХС, включающая начало ГО. Все они отличаются между собой, в основном, стилистической правкой, есть и мелкая фактическая правка. Крупных же исправлений в сюжете или даже в порядке изложения варианты ГО не содержат.

ЧЕРНОВИК

На первой странице черновика стоит дата: «Начат 24.02.70», на последней – дата окончания: «27 мая 1972 года».

На полях черновика иногда Авторы пишут заметки – что надо изменить или добавить. К примеру, в черновике отсутствует следующая часть диалога:

– Ну да, ну да! – откликался Изя. – Если у еврея отнять веру в бога, а у русского – веру в доброго царя, они становятся способны черт знает на что...

– Нет... Подожди! Евреи – это дело особое...

Есть лишь заметка на полях: «– Отнять веру в доброго царя... – Евреи – это дело другое...»

И когда Воронин, побывав в Красном Здании, возвратился в прокуратуру, увидел Вана и разговаривает с его соседом, тот (в черновике) лишь «приставил палец к ноздре и шумно высморкался». На полях заметка: «У Андрея у самого подбит лоб, поэтому и тот сух». И уже в следующей рукописи появляется отрывок: «Детина посветил на него своим фингалом, ухмыльнулся (Андрей тотчас вспомнил и ясно ощутил собственную гулю на лбу)...»

Размышления Воронина по поводу Красного Здания и поданной начальством идеи о специально распространяемых слухах в черновике передаются так: «Действительно, по-видимому, в Городе вполне могли существовать люди, для которых распространение жутких легенд и панических слухов, создание обстановки террора и ужаса могло бы оказаться полезным. Таких людей, действительно, надлежало выловить и подробнее выяснить их конечные цели, а также – кому они служат». Тут же на полях присутствует заметка Авторов: «Несообразности в показаниях — искажение слухов при передаче». И Авторы в соответствии с этим изменяют текст: «Если в городе действительно есть люди, которые поставили перед собою (или получили от кого-то) задачу создать среди населения атмосферу паники и террора, то очень многое в деле о Здании становилось понятным. Несообразности в показаниях так называемых свидетелей легко объясняются в этом случае искажением слухов при передаче. Исчезновения людей превращаются в обыкновенные убийства с целью уплотнения атмосферы террора. В хаосе болтовни, опасливых шепотов и вранья надлежало теперь искать постоянно действующие источники, центры распространения зловещего тумана...»

И отсутствует в черновике: «Пойми, пожалуйста: эти люди не могут не брюзжать. Так уж они устроены. Кто не брюзжит, тот ни черта не стоит. Пусть брюзжат». А на полях написано: «Надо разрешить им брюзжать. Кто не брюзжит, тот ни черта не стоит».

Четвертая часть («Господин советник») сначала называлась просто — «Будни».

В черновике, когда Андрей несколько раз поминает Кэнси (уже после его смерти), Авторы ошибочно называют его «Канэко». И эта ошибка проникла в часть чистовиков (о чистовиках подробнее — ниже) и даже изданий.

Измененные подробности

Комсомольского вожака факультета, где учился Воронин, в черновике звали не Леша Балдаев, а Леша Дадаев. Рэй Додд, пропавший в Здании, в рукописи имел другие имя и фамилию, знакомые читателям по «Стажерам» — Бэла Барабаш. Валька Сойфертис, одноклассник Воронина, умер не в сорок девятом году (как в окончательной версии), а в пятьдесят первом. Бабушку Воронина в черновике звали не Евгения Романовна, а Евгения Сергеевна, а отца его похоронили не на Пискаревке, а в Вологде. У Федьки Чепарева (которому голову оторвало снарядом, о нем рассказывает в романе Давыдов) фамилия в черновике — Чепуров. Хнойпека в черновике зовут Хнеупеком, Пака — Ни. А из окна комнаты картографов свисал голый труп не Рулье, а Бигаса.

Изменялись в процессе правки черновика и числа. Возможно, некоторые и не столь важны для прочтения. К примеру, то, что Ступальский выдал гестапо не двести сорок семь человек, а двести сорок восемь. Или, как сообщает Кэнси следователю Воронину, «за последние пятнадцать дней в Городе исчезли без следа одиннадцать человек». В черновике – семнадцать. Предельный допустимый индекс интеллектуальности в черновике не шестьдесят семь, а семьдесят... Но некоторые числа могут помочь исследователю фактической составляющей Города и его окрестностей, а также биографий главных персонажей.

Первоначально Андрей попал в Город не в пятьдесят первом, а в пятьдесят втором году. Воронин-следователь размышляет: «Дело о Здании было начато еще в те времена, когда Андрей был мусорщиком...» В черновике не «еще в те времена», а конкретно – «шесть месяцев назад». В черновике сначала указывается, что Кацман родился в тридцать третьем году, но тут же забивается и сообщается, что в тридцать шестом1. Точно так же о времени его прибытия в Город: сначала – шестьдесят седьмой, затем – шестьдесят восьмой. Интервью с фермерами Кэнси брал «у полсотни мужиков» (поздняя редакция) и «у двадцати человек» (в черновике). И почему-то в такой же пропорции изменяется протяженность площади перед мэрией – пятьсот и двести метров. Кацман о себе говорит: «...кто уголь нашел? Триста тысяч тонн угля в подземном хранилище?» В черновике: «Кто бензин нашел? Восемьдесят тысяч тонн в подземном резервуаре». Во время экспедиции Воронин заносит в дневник «Пройдено 28 км». В черновике – 48. А вот дневной расход воды не 40, а 20 литров. «Как-никак, а прошли девятьсот километров», – думает Воронин. В черновике не девятьсот, а «больше тысячи». Во время разведки Изя, разглядывая план города, сообщает, что «через шесть кварталов должна быть площадь». В черновике – «через четыре квартала». Воронин думает о жизни после переворота: «Но ведь и то сказать: четыре годика жили – ни о каком Эксперименте и не вспоминали...» В черновике не «четыре годика», а «три года». «Трупы лежат не меньше трех дней», – говорит Изя, когда они с Андреем возвратились из рекогносцировки. В черновике не «трех», а «четырех».


1 В 51-м Кацману, значит, пятнадцать лет, а финальная сцена («И детские голоса внизу закричали») не слишком соответствует его возрасту. БНС по этому поводу написал: «Я точно помню, что эта нестыковка была авторами в свое время отмечена и подлежала исправлению. Значит, забыли. Значит, надобно исправить. Причем исправить именно год рождения Изи – он, кажется, упоминается лишь один раз? Сделать его на пяток лет младше!» – В. Д.

Много изменений и в описании самого Города. В рассказе о северной части Города — что идет за центральными обитаемыми районами, — Кацман говорит: «А там еще город и город, там огромные кварталы, целехонькие, дворцы». И добавляет в черновике: «Там, конечно, почти никто больше не живет, потому что водопровода нет...» После правки сказано более категорично: «Сейчас там, конечно, никого нет, потому что воды нет...»

Еще Кацман рассказывает о временах монарха Велиария Второго, который царствовал в то время, когда на современном месте обжитого района Города были болота и фермеры. «И было это не меньше, чем сто лет назад...» — говорит Кацман и в черновике добавляет: «По документам видно, по архитектуре...»

Возвратившись к экспедиции, увидев трупы, Воронин с Кацманом обсуждают происшедшее, и тут гаснет солнце. Андрей сразу же пытается поставить на точное время (время, когда гаснет солнце) остановившиеся наручные часы и ставит: в рукописи — на восемь, в первом издании (журнал «Радуга») — на двенадцать, в остальных изданиях — на десять часов.

Гейгер замечает, что до Поворота жизнь была тяжелая, «но вот жизнь в общем налаживается...» В черновике указывается более точно: «Но вот уже минимум полтора года, как жизнь в общем налаживается...»

Палата Мер и Весов, упоминаемая в романе, первоначально называлась торговой палатой.

Упоминая в романе в первый раз фермеров, Авторы рассказывают о том, что живут они рядом с болотами. Правя черновик, они добавляют к болотам еще и джунгли.

Шеф полиции, делая втык Воронину, замечает: «Столько времени у нас работаете, а всего три жалких дела закрыли». В черновике фраза, во-первых, более конкретна (не «столько времени», а «два месяца») и более груба (вместо «жалких» — «говенных»).

О профессиях. Сначала Авторы хотели сделать Отто Фрижу не товарищем министра профессионального обучения, а министром земледелия. Кацман, перечисляя на допросе по порядку места его работы, называет: в черновике – «конторщик городской бойни, старший архивариус Города, кузнец, мусорщик», в остальных вариантах – «разнорабочий, старший архивариус Города, конторщик городской бойни, мусорщик, кузнец». Когда Воронин работает в газете, Дэнни Ли там работает не завотделом писем, а заведующим отделом рекламы. Кэнси, узнавая Цвирика, кричит ему: «Ты деньги для школ разворовывал...» В черновике – не школ, а сиротского дома.

И множество других изменений присутствует в черновике. Перечислим только самые интересные.

В рассказе Кэнси о жизни его двоюродного дяди, полковника Маки, наличествует такая подробность: «...он присутствовал при вступлении немцев в Прагу...» В черновике сказано более конкретно: не «при вступлении немцев», а «при вступлении гитлеровских танков».

«Полицейский-одиночка действительно соблазнительная приманка для этих гадов», – думает Воронин о запрете полицейским носить оружие. В черновике он более конкретен: не «этих гадов», а «матерых уголовников».

Во время паники по поводу появления павианов, жалуясь Наставнику, Андрей сначала говорит: «...никуда не могу пристроиться...» Потом Авторы правят: «Оказался никому не нужен». В ответе Наставника простоватое слово «безалаберность» правится на более официальное – «недостаток дисциплины».

Когда собирался отряд добровольцев для обороны от павианов, Воронин замечает о Фрице Гейгере: «...и даже не видя его в полутьме, по одному его голосу, Андрей чувствовал, как нравится командовать этому фашистскому недобитку». Авторы в первой части романа стремятся показать похожесть коммунистического мировоззрения Воронина и фашистского мировоззрения Гейгера, поэтому эту фразу они исправляют: «...нельзя было не признать, что в данной ситуации Фриц Гейгер, хотя и являлся бывшим фашистским недобитком, но оказался как-никак на своем месте». И позже Авторы смягчают отношение Воронина к Гейгеру: Воронин в мыслях несколько раз называет Гейгера не «фашистской мордой», а «унтер-генералом». Но вот присутствующее в черновике обращение Гейгера к Воронину «брат» Авторы изменяют на «дружище».

На спине и груди куртки Воронина упоминаются буквы «ЛУ». В черновике говорится, что они «выцветшие», позже это определение заменяется на «переплетенные», так как о куртке строчкой выше уже говорится, что она «застиранная».

Вспоминая бывшего мэра, Андрей замечает такую деталь, что при встрече мэр «величественно наклонял голову в знак приветствия». Потом Авторы делают мэра более приятным Андрею: «...обязательно протягивал для пожатия большую теплую сухую руку».

На вопрос Сельмы, нельзя ли кого-нибудь нанять для уборки квартиры, Андрей отвечает: «Фиг тебе!» и в черновике хвастает:

— Видишь, как надо мыть? — Он гордо повел рукой вокруг себя.

— Это ты сам? — осведомилась Сельма презрительно. — Ну и мужчина. Попался бы ты нашим парням... — Она вздохнула.


Потом Авторы убирают возникший конфликт: «Фиг тебе! — сказал он злорадно. — Сама отмоешь. Тут белоручкам делать нечего». И после некоторого враждебного молчания разговор продолжается.

На вопрос, кем она была на том свете, Сельма отвечает." «Фокстейлером» — и после недоуменного вопроса Воронина поясняет: «Ну, чтобы тебе понятно было... Проституткой. <...> Не для денег же... Это для собственного удовольствия. Называется фокстейлеры. Понял теперь?» Потом Авторы смягчают и здесь: «Ну, как тебе объяснить... Раз-два, ножки врозь... <...> Это же не для денег. Просто интересно. Скука же...» Вместо удовольствия — простой интерес, да и то — от скуки... И далее в черновике определение Сельмы «проститутка» правится на «шлюха».

В продолжении разговора Воронин рассказывает Сельме: «Работать можно и здесь на благо людей. У меня есть хорошие друзья, мы тебе поможем...» Авторы правят, добавляя речи Андрея комсомольской горячности: «Может быть, и хорошо, что все так получилось: здесь ты все наверстаешь. У меня полно друзей, все — настоящие люди...»

Вспоминая студенческие времена, Андрей говорит: «У нас, бывало, на стройку уж такие долдоны ездили...» Последние два слова Авторы правят на «сачки приезжали».

с.78-83

«ПОВЕСТЬ О ДРУЖБЕ И НЕДРУЖБЕ»

нов?..» Проскочило в этом издании любимое словечко Авторов «брюзгливо» (в последующих его правили на «брезгливо»).

В издании собрания сочинений издательства «Сталкер» в ПОДИН были сделаны (по разрешению БНС) некоторые небольшие вставки из черновика и первого издания: путешествие Андрея Т. на четвереньках, инцидент с Яишницей и прочее. В других собраниях сочинений повесть публиковалась без изменений.


«ЖУК В МУРАВЕЙНИКЕ»

ЖВМ в какой-то степени знаковая повесть для любителей творчества АБС. С одной стороны, именно эта повесть сводит вместе многие линии повествования о мире Полудня: здесь появляются Горбовский и Август-Мария Бадер из ПХХIIВ, Максим Каммерер из ОО, Майя Глумова из «Малыша», упоминается Корней Яшмаа из ПИП. Имеется и множество других отметок, по которым можно исследовать как хронологию мира Полудня, так и его общее развитие. С другой стороны, само произведение дает читателю столько вариантов ответов на различные поставленные в повести вопросы, что каждый волен сам выбирать более близкую ему интерпретацию и разгадывать хитросплетения сюжета, исходя из нее. С третьей стороны, почитателям изящной словесности в ЖВМ — простор для наслаждения. К примеру, одна фраза (помните, когда Щекн не послушался Абалкина и заглянул в «стакан», в котором сидел ракопаук): «...больше всего на свете мне хочется сейчас прошипеть: «С-с-скотина!..» и со всего размаха, с рыдающим выдохом залепить оплеуху по этой унылой, дурацкой, упрямой, безмозглой лобастой башке...» Пять определений подряд, каждое — емкая характеристика как самого Щекна, так и отношения к нему Абалкина... С четвертой стороны, не остались в стороне и любители второго смысла, любители поискать в творчестве АБС крамолу, критику существующего строя (достаточно поставить знак равенства между КОМКОНом-2 и КГБ). Хотя, конечно, ЖВМ дает массу возможностей для интерпретации. К примеру, Майя Каганская увидела в истории «подкидышей» историю вечно гонимого и чужого для всех еврейского народа.

Текстология же ЖВМ дает, увы, мало материала для исследования.

ЧЕРНОВИК

Черновик ЖВМ, как и чистовик, практически идентичен опубликованному варианту. То ли Авторы так ясно видели всю повесть еще до ее написания и обговорили ее досконально, то ли были еще какие-то записи, которые в архиве не сохранились. Но сохранились в архиве четыре машинописных странички – то ли замысел какой-то другой, ненаписанной повести, то ли очень ранний вариант ЖВМ. Дело происходит еще не на Саракше, а на Пандоре, аборигены столь же непохожи – другой уровень развития, другая обстановка... Но как раз из этого отрывка мы можем узнать, как же все-таки Абалкин узнал от Тристана, что ему нельзя на Землю:

Когда заседание кончилось и все члены Совета разошлись, Горбовский остался в зале. Он чувствовал себя выжатым, бездарным и нелепым. Он чувствовал себя так, словно его занесло на сцену, где только что разыгрался помпезный и бездарный спектакль на историческую тему. Ему было стыдно и неловко.

– Ну что, Рудольф? – сказал он Страннику, заставляя себя смотреть ему в лицо. – Ну теперь вы довольны?

– Почти, – коротко ответил Рудольф Сикорски, по прозвищу Странник. Он поднялся, намереваясь уйти, но не потому, что ему было неловко, а потому что ему не терпелось взяться за это дело.

– Но вы понимаете, что все тайное становится в конце концов явным? – сказал Горбовский.

– Не обязательно, – сказал Странник небрежно. – Это – вопрос организации, и не более того.

– А как насчет случайностей? – Горбовский почувствовал, что все продолжает разыгрывать бездарный спектакль, но он не умел отстроиться от дурацкой роли, которую сам же и выбрал. – Как насчет бутербродов, которые падают маслом вниз?

Странник уже уходил. Он буркнул, не оборачиваясь:

– Значит, сделаем так, чтобы бутерброды не падали... Или вообще обойдемся без бутербродов, – добавил он уже на пороге.

С тех пор прошло сорок лет.

Все началось на Пандоре. И конечно, все началось со случайности. Вероятно, это была неизбежная случайность. Вероятно, она должна была рано или поздно произойти.

Лев Абалкин работал на Пандоре уже двенадцать лет. Сначала он был рабом, потом шпионом малого жреца, потом малым жрецом, потом Невидимым первого разряда и наконец стал Большим Жрецом. За эти 12 лет он сто раз назначал своему связному рандеву на Белом Лбу и сто раз предупреждал его, что нельзя отходить от вертолета – надо сажать машину точно в обозначенный круг и сидеть в кабине, дожидаясь Льва. И Тристан почти всегда так и делал. Но от Базы до Белого Лба было 8 часов лету. У него затекали ноги, и хотелось размяться. Кроме того, Лев иногда опаздывал на час или даже больше, и ждать его в кабине было скучно. И кроме того, окрестности Белого Лба – одно из самых красивых и безопасных на вид мест Пандоры. Было трудно удержаться и не посидеть на краю скалы, свесив ноги, любуясь игрой красок в клубящихся облаках Сухих Джунглей. Тристан не удерживался. Двадцать раз ему сошло, а потом случилось неизбежное.

Когда Лев – на этот раз точно, минута в минуту – вышел к подножью Белого Лба, Тристан лежал ничком в пышной полосатой траве и был без сознания.

По-видимому, он прилетел несколько раньше и вышел из кабины размяться. По-видимому, он стоял на краю скалы и благодушно озирался, не зная, разумеется, что в этот самый момент мимо проходит патрульный отряд Боевых Слизней. Он, вероятно, так ничего и не успел понять, когда из мерцающей листвы певуче звеня поднялись метательные диски и прошли рядом с ним, чуть только коснувшись, чтобы сделать четыре ритуальных разреза – наискосок через живот и по связкам обеих ног. Он сильно расшибся, упав с высоты десяти метров, и внутренности его выпали.

Слизни были еще здесь, в зарослях. Лев чувствовал их испуганные взгляды. Белый Лоб был табу. Они только совершили обряд очищения и не более того, но они, конечно же, чувствовали, что здесь что-то не так. Племя Слизней многому научилось за последние 6 лет, а Боевые Слизни были самые сообразительные среди своего народа.

Лев вскарабкался к вертолету, держа Тристана на плече. Первым делом он распаковал тюк с медикаментами (ради которого и должно было состояться рандеву, достал то, что могло помочь – хотя бы остановить кровотечение, хотя бы нейтрализовать яд, хотя бы смягчить шок – и сделал все, что было в его силах. Потом он поднял вертолет и погнал его в сторону Базы.

Он думал только о том, чтобы спасти Тристана, но вдруг понял, что даже как-то рад случившемуся. Он хотел на Базу. Он хотел домой. Он вдруг с каким-то истерическим неистовством ощутил адское нежелание возвращаться в Храм. 12 лет, думал он. Хватит. Теперь я больше не вернусь. Я наладил там все, что можно было наладить. Андрей станет Большим Жрецом. Машина смазана и запущена. Теперь она пойдет и без меня. У вас больше нет причин меня задерживать. Хватит...

Тристан бредил. Собственно, он умирал, но яд куффу, которым смазаны метательные диски, убивая его, не давал ему умереть спокойно. Убивая, яд куффу заставляет говорить. И Тристан говорил. По-видимому, он разговаривал с Джонатаном Гиббсом, начальником Базы. Он называл его по-дружески Джонтом, и Лев слышал этот разговор так, словно Тристан говорил с шефом по телефону.

Он давно не водил вертолета, лет пять. Это не забывается, но настоящая сноровка пропадает. А ему надо было провести машину напрямик, кратчайшим путем и с максимальной скоростью. Надо было успеть значительно быстрее, чем за обычные крейсерские 8 часов. Управление отнимало почти все его внимание, потому что он прокладывал курс над зоной вертикальных потоков и машину неимоверно трясло и норовило завалить на борт. Но в конце концов он обратил внимание на бред Тристана и очень скоро понял, что Тристан повторяет все время одно и то же и говорит именно о нем, о Льве Абалкине.

Вот что говорил Тристан:

– Я умираю... Не спорьте, Джонт, на этот раз мне не выкарабкаться. Слушайте. Да слушайте меня, черт побери!.. Лев не должен вернуться на Землю. Да, Лев Абалкин... Я знаю, что он просит отпуск... Знаю... Знаю! На Землю он возвратиться не должен. В крайнем случае – Курорт. Да куда угодно, только не на Землю... Это неважно... Это неважно, я говорю!.. Хорошо, если вы не сумеете... Да-да, я об этом и говорю: если вы не сумеете его удержать здесь, немедленно сообщите на Землю: триста семьдесят – семьсот сорок – три нуля – Европа... (Он повторял этот номер раз пять подряд.) Это неважно. Вы только сообщите, куда он направляется – и все. Но заклинаю вас – только не на Землю! Ему нельзя на Землю... Вы запомнили номер? (Пауза.) Да. Правильно. Прощайте.

Тристан замолкал и через минуту начинал все сначала – почти теми же словами и с теми же интонациями. Он очень мучился, и то о чем он говорил, мучило его, кажется, даже сильнее, чем рана и яд куффу.

Лев попытался вмешаться в этот разговор, хотя и знал, что это бесполезно — для того, кто умирает от куффу, существует только внутренний мир, мир его умирания. Тристан его не слышал — он только все время повторял одно и то же, самое главное для себя, более важное, чем смерть — так всегда бывает с теми, кто умирает от куффу. Через два часа он замолчал — яд парализовал речь.

Перелет занял пять с половиной часов. Посадив машину прямо на крышу госпиталя, Лев подождал, пока Тристана унесут, а потом спустился в столовую и поел. Голова у него трещала так, что он ничего вокруг не видел и не замечал. Он пошел в административный корпус и попросил приема у шефа. Только здесь он заметил, что от него шарахаются, и сообразил, что у него на лице обычная Маска Ужаса. Но он не стал менять лица и в таком виде прошел к Джонатану Гиббсу.

— Я больше не могу, — сказал он ему. — Я возвращаюсь домой. Сегодня. Сейчас.

— Да, — сказал Джонатан Гиббс, стараясь на него не смотреть. Губы у него непроизвольно подергивались. — Да-да... Конечно.

— Я в двадцатый раз вас об этом прошу, — сказал Лев. — Вы, по-моему, хотите, чтобы я к дьяволу загнулся здесь.

— Господи, — сказал Гиббс, совсем закрывая глаза. — Да о чем речь! Поезжайте, конечно. Поезжайте...

— Эта история меня доконала, — сказал Лев. — Я больше не могу. Андрей останется за меня. Он полностью в курсе всех дел...

Гиббс молча кивал и кивал головой как китайский болванчик, а потом сказал умоляюще:

— Лев, милый, вы не можете... свое лицо... зачем это вам сейчас?..

— Простите, — сказал Лев и привел свое лицо в порядок.

Через три часа он внерейсовым «призраком» улетел на Землю.

Никто его не задерживал, даже и не пытался. Тристан, полностью парализованный, лежал в госпитале, врачи обещали, что он будет жить.



Собственно, черновик от последующих вариантов отличается только редкой, кое-где, стилистической правкой. В большинстве случаев Авторы добавляют выразительности тексту, используя для этого повтор. «Никаких силовых контактов», — говорит Си



с.98-103

«ХРОМАЯ СУДЬБА»

ХС, пожалуй, единственное произведение АБС, где Авторы чуть-чуть приоткрыли завесу над собой, своей жизнью, своей писательской кухней и вообще – своими раздумьями, надеждами и опасениями. Конечно, в любое художественное произведение каждый писатель вкладывает что-то личное – мелкие эпизодики из жизни, смешные или страшные случаи, мысли – веселые и нет. Но если, читая другие произведения АБС, можно было лишь предполагать, что обыденная жизнь астронома Малянова срисована с реальной жизни БНа, а воспоминания о восхождении на Адаирскую сопку принадлежат АНу, то, впервые знакомясь с текстом ХС, я не раз ловила себя на ощущении, похожем на следующее. Представьте себе, что вы неоднократно встречались в компаниях со своим знакомым – веселым, балагуром, рассказывающим каждый раз какие-то интересные историйки, выдающим искрометные шутки, – и вдруг вы видите его растерянным, удрученным, он горько произносит: «Ах, как же я устал!» – и понимаете, что раньше вы видели только маску, скрывающую истинность этого уже немолодого, измученного жизнью человека...

Отличий ХС от произведений, написанных АБС до этого, немало.

Стиль изложения – не кажущийся простым и «легко глотаемым», а изысканный, иногда нарочито литературный, несколько архаичный по сравнению с нынешней литературой.

Легко узнаваемые и потому ощущаемые «своими» зарисовки мелких бытовых событий, из чего по большей части и состоит жизнь... Трудное вставание по утрам с мыслью о неизбежности повседневных дел... рассеянный взгляд по корешкам книг и всплывающие при этом воспоминания... внезапный звонок начальства, ломающий планы «на сегодня»... предвкушение встречи с друзьями или любимым человеком, или даже предвкушение «вкусно покушать»... переключение каналов телевизора с вечным вопросом «что выбрать посмотреть?» (с нынешним многократным увеличением количества каналов вопрос этот, увы, не исчез)... встреча с друзьями и неспешные, прыгающие с темы на тему беседы... случайное попадание под руку каких-либо старых записей и опять неизбежное погружение в воспоминания... Кому это всё не приходилось испытывать?

Подача вроде бы обыденной жизни обычного человека, и тут же — размышления по поводу этой жизни, и тут же — какие-то выводы, законы, даже аксиомы, исходящие из такого существования...

И, конечно же, перепады настроения, выписанные настолько ярко, живо, образно, что сетуешь, предвкушаешь (и вкушаешь!), меланхолируешь и негодуешь вместе с героем повествования...

Порою вслед за Феликсом Сорокиным, восклицающим «Ничего на свете нет лучше «Театрального романа», хотите бейте вы меня, а хотите режьте...», хочется повторить: «Ничего на свете нет лучше «Хромой судьбы»...»

«СИНЯЯ ПАПКА»

Как писал БНС в «Комментариях», вначале под «Синей Папкой», романом, который пишет Сорокин, Авторы имели в виду ГО. Затем: «...мы вспомнили о старой нашей повести — «Гадкие лебеди». Задумана она была в апреле 1966, невероятно давно, целую эпоху назад, и написана примерно тогда же. К началу 80-х у нее уже была своя, очень типичная судьба — судьба самиздатовской рукописи, распространившейся в тысячах копий, нелегально, без ведома авторов, опубликованной за рубежом и прекрасно известной «компетентным органам», которые, впрочем, не слишком рьяно за ней охотились — повесть эта проходила у них по разряду «упаднических», а не антисоветских. <...> Согласитесь, повесть с такой биографией вполне годилась на роль содержимого Синей папки. «Гадкие лебеди» входили в текст «Хромой судьбы» естественно и ловко, словно патрон в обойму. Это тоже была история о писателе в тоталитарной стране. Эта история также была в меру фантастична и в то же время совершенно реалистична. И речь в ней шла, по сути, о тех же вопросах и проблемах, которые мучили Феликса Сорокина. Она была в точности такой, какой и должен был написать ее человек и писатель по имени Феликс Сорокин, герой романа «Хромая судьба». Собственно, в каком-то смысле он ее и написал на самом деле». Вариант ХС с ГЛ АБС посчитали каноническим и решили, что в таком виде она и будет публиковаться. Вариант без ГО, но с отсылками к ГО был опубликован в первом, журнальном издании. Несколько раз ХС выходила без содержания Синей Папки, но отсылки в ней были все-таки к ГЛ. А вот ксерокопию одного из машинописных вариантов ХС с первыми главами ГО передал мне Роман Арбитман, который рассказывает о ней так:

Лето 1983 года. ДК «Россия» (Саратов). Аркадий Натаныч читает отрывок из ХС — Сорокин в писательском доме (Вы писатель? А как ваша фамилия? — Есенин (Тургенев), — ответил я...). Рукопись ХС с отрывками из «Града» — именно оттуда, из лета 83-го. Тогдашний знакомый Арктаныча, режиссер-любитель М. Ю. Ралль получил рукопись на прочтение и либо сам переснял ее, либо дал кому-то из знакомых почитать, и тот уже переснял... В общем, пленка дошла до меня то ли в 83-м, то ли в первой половине 84-го. До сих пор я считаю, что это — самый лучший вариант ХС. Когда читатель получает лишь отрывки из Синей папки, он способен дофантазировать степень шедевральности текста, и это, возможно, действительно ТО, ради чего стоит жить (реальный «Град», если бы его опубликовали в ХС полностью, такого впечатления, увы, не производит). А «Гадкие лебеди» — штука замечательная, но... Нельзя было мешать Виктора Банева с Феликсом Сорокиным. Никак нельзя. Слишком много неосознанных внутренних рифм, которые подтачивают оба образа... Я неоднократно уговаривал БНС публиковать ХС именно так — с главами из «Града» (не отменяя, само собой, полное издания «Града»...). Но ты же знаешь, какой мэтр упрямый. «Вы ничего не понимаете, Рома!» — и все1.


1 От объединения ХС и ГЛ пострадали оба романа. ХС написана усталым, измученным писателем, а ГЛ — писателем относительно молодым, активным, верящим, что «всё перемелется». И дух времени совсем другой. Это чувствуется по тексту, и достоверность Синей Папки резко падает. Сорокин мог бы написать такое в 1966-м. — В. Д.

В тексте собственно ХС из-за замены ГО на ГЛ изменениям подверглись лишь несколько отрывков.

Эпиграф, расположенный вместо заглавия на титульном листе Синей Папки, сначала был отрывком из «Апокалипсиса» («...Знаю дела твои...»), причем в журнальном издании источник («Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис)») указан не был, в варианте с ГЛ эпиграфом Авторы поставили отрывок из «Божественной комедии» («Я в третьем круге...»).

В конце первой главы, там, где Сорокин видит воображаемую картину описываемого им в Синей Папке мира, вместо видения Града:

Откинувшись на спинку дивана, впившись руками в край стола, я наблюдал, как на своем обычном месте, всегда на одном и том же месте, медленно разгорается малиновый диск. Сначала диск дрожит, словно пульсируя, становится все ярче и ярче, наливается оранжевым, желтым, белым светом, потом угасает на мгновение и тотчас же вспыхивает во всю силу, так что смотреть на него становится невозможно. Начинается новый день. Непроглядно черное беззвездное небо делается мутно-голубым, знойным, веет жарким, как из пустыни, ветром, и возникает вокруг как бы из ничего Город – яркий, пестрый, исполосованный синеватыми тенями, огромный, широкий – этажи громоздятся над этажами, здания громоздятся над зданиями, и ни одно здание не похоже на другое, они все здесь разные, все... И становится видна справа раскаленная Желтая Стена, уходящая в самое небо, в неимоверную, непроглядную высь, изборожденная трещинами, обросшая рыжими мочалами лишаев и кустарников... А слева, в просветах над крышами, возникает голубая пустота, как будто там море, но никакого моря там нет, там обрыв, неоглядно сине-зеленая пустота, сине-зеленое ничто, пропасть, уходящая в непроглядную глубину.

Бесконечная пустота слева и бесконечная твердь справа, понять эти две бесконечности не представляется никакой возможности. Можно только привыкнуть к ним. И они привыкают – люди, которыми я населил этот город на узком, всего в пять верст уступе между двумя бесконечностями. Они попадают сюда по доброй воле, эти люди, хотя и по разным причинам. Они попадают сюда из самых разных времен и еще более разных обстоятельств, их приглашают в Город называющие себя Наставниками для участия в некоем Эксперименте, ни смысла, ни задач которого никто не знает и знать не должен, ибо Эксперимент есть Эксперимент, и знание его смысла и целей неизбежно отразилось бы на его результате... У меня их миллион в моем Городе – беглецов, энтузиастов, фанатиков, разочарованных, равнодушных, авантюристов, дураков, сумасшедших, целые сонмища чиновников, вояк, фермеров, бандитов, проституток, добропорядочных буржуа, работяг, полицейских, и неописуемое наслаждение доставляет мне управлять их судьбами, приводить в столкновение друг с другом и с мрачными чудесами Эксперимента.


идет описание родного города Виктора Банева:

Откинувшись на спинку дивана, вцепившись руками в край стола, вглядывался я в улицы, мокрые, серые и пустые, в палисадники, где тихо гибли от сырости яблони... покосившиеся заборы, и многие дома заколочены, под карнизами высыпала белесая плесень, вылиняли краски, и всем этим безраздельно владеет дождь. Дождь падает просто так, дождь сеется с крыш мелкой водяной пылью, дождь собирается в туманные крутящиеся столбы, волочащиеся от стены к стене, дождь с урчанием хлещет из ржавых водосточных труб... черно-серые тучи медленно ползут над самыми крышами, а людей на улицах нет, человек – незваный гость на этих улицах, и дождь его не жалует.

У меня их здесь десять тысяч человеков в моем городе – дураков, энтузиастов, фанатиков, разочарованных, равнодушных, множество чиновников, вояк, добропорядочных буржуа, полицейских, шпиков. Детей. И неописуемое наслаждение доставляло мне управлять их судьбами, приводить их в столкновение друг с другом и с мрачными чудесами, в которые они у меня оказались замешаны...

Еще совсем недавно мне казалось, что я покончил с ними. Каждый у меня получил свое, каждому я сказал все, что я о нем думаю. И наверное, именно эта определенность постепенно подступила мне к горлу, породила во мне душное беспокойство и недовольство. Нужно мне было что-то еще. Еще какую-то картинку, последнюю, надо было мне нарисовать. Но я не знал – какую, и временами мне становилось тоскливо и страшно при мысли о том, что я так никогда этого и не узнаю.


В другом месте ХС, когда Сорокин пытается насильно заставить себя продолжить писать Синюю Папку, он печатает:

«ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЛЕДОВАТЕЛЬ».

Я уже давно знал, что вторая часть будет называться «Следователь». Я очень неплохо представлял себе, что происходит там в первых двух главах этой части, и потому мне понадобилось всего каких-нибудь полчаса, чтобы на бумаге появилось:

«У Андрея вдруг заболела голова. Он с отвращением раздавил в переполненной пепельнице окурок, выдвинул средний ящик стола и заглянул, нет ли там каких-нибудь пилюль. Пилюль не было. Поверх старых перемешанных бумаг лежал там черный армейский пистолет, по углам прятался пыльный табачный мусор, валялись обтрепанные картонные коробочки с канцелярской мелочью, огрызки карандашей, несколько сломанных сигарет. От всего этого головная боль только усилилась. Андрей с треском задвинул ящик, подпер голову руками так, чтобы ладони прикрыли глаза, и сквозь щелки между пальцами стал смотреть на Питера Блока.

Питер Блок, по прозвищу Копчик, сидел в отдалении на табуретке, смиренно сложив на костлявых коленях красные лапки, и равнодушно мигал, время от времени облизываясь. Голова у него явно не болела, но зато ему, видимо, хотелось пить. И курить тоже. Андрей с усилием оторвал ладони от лица, налил себе из графина тепловатой воды и, преодолев легкий спазм, выпил полстакана...»


В позднем варианте ХС Сорокин печатает:

«Часы показывали без четверти три. Виктор поднялся и распахнул окно. На улице было черным-черно. Виктор докурил у окна сигарету, выбросил окурок в ночь и позвонил портье. Отозвался незнакомый голос».


И далее, задумавшись, в следующие полчаса Сорокин правит записанное. В первом варианте: «...вставил от руки слово "скрепки" и добавил: "Питер Блок облизнулся"». Во втором: «вставил


с.126-129

«ВОЛНЫ ГАСЯТ ВЕТЕР»

ВГВ – последняя написанная АБС повесть в трилогии о Максиме Каммерере и одновременно последняя повесть цикла о Мире Полудня. Была еще задумка действительно завершающей цикл повести, снова о Максиме Каммерере, но реализовать ее не удалось. О наработках Авторов в этом направлении будет рассказано ниже, в главе «Белый Ферзь».

Сама же ВГВ дополнила панораму мира Полудня и биографии многих его представителей новыми фактами и описаниями, что дало очередной толчок хронологам мира Полудня. Отдельные события, описанные АБС в своих произведениях, различные хронологи или их группы трактовали по-своему. Широко известна концепция Сергея Переслегина, опубликованная частями в книгах «Миров братьев Стругацких». Альтернативная хронология, которая представлена в приложении1, была разработана Сергеем Лифановым и Евгением Шкабарней.


1 См. приложение. С. 418. – С. Б.

АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

О работе над ВГВ БНС в «Комментариях» пишет: «В истории написания этой повести нет ничего особенного и тем более сенсационного. Начали черновик 27.03.83 в Москве, закончили чистовик 27.05.84, в Москве же. Все это время вдохновляющей и возбуждающей творческий аппетит являлась для нас установка написать по возможности документальную повесть, в идеале – состоящую из одних только документов, в крайнем случае – из «документированных» размышлений и происшествий. Это была новая для нас форма, и работать с ней было интересно, как и со всякой новинкой. Мы с наслаждением придумывали «шапки» для рапорт-докладов и сами эти рапорт-доклады с их изобилием нарочито сухих казенных словообразований и тщательно продуманных цифр; многочисленные имена свидетелей, аналитиков и участников событий сочиняла для нас особая программка, специально составленная на мощном калькуляторе «Хьюлетт-Паккард» (компьютера тогда у нас еще не было); а первый вариант «Инструкции по проведению фукамизации новорожденного» вполне профессионально набросал для нас друг АНа – врач Юрий Иосифович Черняков...»

Но, как выясняется из архивных материалов, идея сделать повесть состоящей из отчетов, рапортов-докладов, записей бесед и реконструкций событий, написанных Каммерером, возникла у Авторов несколько позже – когда уже были написаны несколько вариантов текста, частично сохранившихся в архиве. Поначалу изложение ВГВ было обычным – повествовательным. По тому, что наличествующие страницы и главы, встречаемые в тексте, имеют нумерацию, а также по тому, что страницы, начинающие или завершающие сохранившиеся отрывки, зачастую обрезаны сверху или, соответственно, снизу, можно сделать вывод, что отдельные страницы этих вариантов были использованы для окончательной версии повести.

Поначалу АБС, вероятно, кроме общей концепции повести придумали значимые для них высказывания, реплики, споры и обсуждения, а затем уже вкладывали их в уста того или иного персонажа или переносили этого персонажа в другую обстановку, чтобы он произносил их другим собеседникам. Это можно увидеть в сохранившихся отрывках как минимум двух ранних черновиков.

Первый вариант. С. 29 – 38:


<...> энергетика – вот что самое странное.

Тора внимательно посмотрел на меня своими ореховыми глазами.

– Не выспался?

– Да нет, ничего, я там подремал немножко на солнышке...

– Хорошо, – произнес Тора и побарабанил пальцами по столу – Давай-ка пока отвлечемся от технологии, это не наше с тобой дело. Согласен?

Я уже довольно давно перестал понимать, что теперь наше дело, а что не наше. Это меня уже больше даже не раздражало. Я привык. Иногда мне даже казалось, что и сам Тора не очень хорошо представляет себе, где кончается наше дело и начинается не наше. Поэтому я с легким сердцем и чистой совестью сказал, что ему, Торе, виднее.

– Да, мне виднее, – сказал он легко. – А поэтому скажи мне, пожалуйста, Тойво, дружище: что тебе показалось самым странным, если отвлечься от технологии?

– Дисперсия реакции, – сейчас же сказал я то, что сформулировал для себя еще там, в Малой Пеше.

Губы Торо вытянулись дудкой, и я понял, что он сейчас съязвит, и поспешно добавил:

– Я имею в виду, что это только на первый взгляд была повальная паника. Так это выглядело только потому, что паникеры нашумели больше всех. Задали тон. А на самом деле, смотрите. – Я стал загибать пальцы. – Ну, Панкратов – Следопыт, человек бывалый, с ним все ясно. Бабушка Альбина. Конечно, в этом возрасте люди не пугливы...

– Ну-ну-ну, – сказал Тора. – Знаток.

– Ладно. Тем более. Она бывшая балерина, всю жизнь прожила на Земле. Более того. В больших городах, как правило. В условиях максимального комфорта. Тщательно оберегаемая от всех переживаний грубого порядка...

– Ну, хорошо, хорошо, – сказал Тора. – Убедил... Почти! – сейчас же добавил он, подняв палец.

– Теперь мальчик. Кир. Одиннадцать лет. Тут дело даже не в том. – Я стал загибать пальцы: – Панкратов, Альбина, мальчик Кир... в конце концов, и художница – хоть и напугалась вначале, но все же вернулась...

– Согласен, – сказал Тора. – Кстати, я не помню, там были еще дети?

– Были. У Григорянов двое детей – девяти и двенадцати лет. Эти напугались смертельно.

– Мальчики?

– Мальчик и девочка.

– Итак, дисперсия реакций, – произнес Тора с лицом, как мне показалось, нарочито каменным. – Бесспорно. Действительно, это бросается в глаза. А еще?

– А еще – сам характер паники, – сказал я. – И должен признаться, это не мне первому пришло в голову. Все-таки паника панике рознь. Эта паника, судя по результатам... То есть, судя по тому, что мне рассказали, это было, как если бы дьявол объявился в средневековой деревне. Полная потеря самоконтроля, причем устойчивая потеря. Ведь по крайней мере семеро бежали не только из Малой Пеши, они бежали с Земли!..

– Достаточно, – сказал он. – Понял. Это ты хорошо сказал: дьявол в средневековой деревне. Очень точное сравнение. Еще?

Я помотал головой.

– Больше ничего. Если там и было еще что-то замечательное, я не углядел.

Он кивнул и принялся молчать. Каждый раз после моего рапорта он довольно долго молчит: переваривает полученную информацию, сопоставляет ее с тем, что я упустил, и с тем, что мне не может быть известно, выстраивает свою версию события, и я не знаю, что еще происходит там, за этой гладкой смуглой маской с приятно приподнятыми уголками губ, весело и приветливо прищуренными глазами и широким лбом под коротким каштановым ежиком без единого седого волоса. В такие минуты он всегда напоминает мне какого-то древнего божка, лукавого и хулиганистого. От человека с таким выражением лица можно ожидать чего угодно. Например: он сейчас хохотнет, хлопнет в ладоши и воскликнет: «Слушай, они там придумали новый сорт пива! Пошли попробуем, а?» Или: он станет вдруг мрачным до черноты и процедит с отвращением: «Ни к черту, безобразно, давай начинать все с начала!» Но на самом деле, конечно, если я хоть что-нибудь в нем понимаю, если хоть чего-нибудь стоит опыт нашей с ним работы, он должен сейчас сказать: «Ну, и как ты все это объясняешь?»

Что ж, сегодня я готов к ответу. И кроме самой общей версии у меня есть для него подарочек с изюминкой. Я спрошу его: «Скажите, Тора, знаете ли вы, чем занимается Флеминг в Нижней Пеше?» В ответ он что-нибудь сострит или съязвит. Он, конечно, не




с.174-181
ванавтики или Высшие Курсы Бесприборной Акванавтики, медицинская комиссия Управления космофлота или Медицинская Комиссия управления космофлота, поправка или Поправка к «Закону об обязательной биоблокаде», улица Красных Кленов или улица Красных кленов, Повелитель Мух или Повелитель мух и т. п.

Любопытная ошибка проникла в некоторые издания. В инструкции по фукамизации единица измерения – гамма-моль. В некоторых изданиях – грамм-моль, что при грамотном подсчете несуразно1.


1 Единицы «грамм-моль» не существует. Видимо, редактор – автор этой безграмотной поправки – имел в виду просто моль (по-старому – грамм-молекулу). Но моль органической сыворотки имеет массу в сотни и тысячи граммов, поэтому в несчастных младенцев предлагается всадить («нуль-инжектором») несколько литров жидкости. Между тем, «гамма» – это на лабораторном жаргоне одна миллионная от обычно употребляемой единицы. Тогда всё сходится: счет идет на миллиграммы. – В. Д.

Кооперативные (позже – частные) издания изобилуют многочисленными опечатками и пропусками. Интереса они для данного исследования не представляют, ибо издатели в этом случае пользовались уже изданными вариантами произведений.

Правка в издании «Миров», позднее использованная и в собрании сочинений «Сталкера», была произведена Б. Стругацким. Правка эта по большей части точечная. К примеру, АНТЕНАТАЛЬНАЯ фукамизация заменена на ПРЕНАТАЛЬНУЮ. Или во фразе «Феодальный раб в Арканаре не поймет, что такое коммунизм, а умный буржуа триста лет спустя поймет и с ужасом от него отшатнется» БУРЖУА заменен на БЮРОКРАТ.

Во всех изданиях, кроме варианта в собрании сочинений АБС издательства «Сталкер», первое письмо Майи Глумовой датировано 125-м годом, письмо Каммерера – 101-м годом, письмо Атоса – 102-м, а второе письмо Майи Глумовой – 126 годом. При подготовке последнего собрания сочинений БНС исправил даты – добавил сто лет; получилось, соответственно: 225-й, 201-й, 202-й и 226 года. Происходящее, в самом деле, по всем хронологиям должно происходить уже в XXIII веке.


«ОТЯГОЩЕННЫЕ ЗЛОМ»

Повесть ОЗ задумывалась как произведение коллективного творчества. АБС в общем-то довольно неохотно шли на сотрудничество в плане написания чего-либо совместно с другими авторами. Такие произведения можно легко перечислить. Это «Пепел Бикини» – повесть о последствиях испытания водородной бомбы, написанная АНС совместно с Львом Петровым, и киноповесть «Семейные дела Гаюровых» о строителях в Таджикистане, совместное творчество АНС и Ниязи Фатеха. Это киносценарий «На исходе ночи», написанный К. Лопушанским и В. Рыбаковым при участии БНС. Но такой задумки, чтобы авторами выступали четверо, причем две пары братьев... Такого в литературе еще не было. В «Комментариях» БНС об этом пишет:

Впервые над этим романом мы начали думать еще в октябре 1981-го, когда возникла у нас с братьями Вайнерами странная, нелепая даже, но показавшаяся нам плодотворной идея написать совместный фантастический детектив – так сказать, «в четыре башки». Чтобы состоял этот детектив из двух частей – «Преступление» и, сами понимаете, «Наказание». Чтобы в части «Преступление» (условное название «Ловец душ») описывалась бы совершенно фантастическая и даже мистическая ситуация, как по некоему райцентру российской глубинки бродит никому не знакомый Бледный Человек (БЧ) и скупает живые человеческие души. Причем никто не знает (да и знать не хочет), что это, собственно, означает вообще, и как, в частности, понимать словосочетание «живая человеческая душа» в последней четверти двадцатого века. Писать эту часть должны были АБС, как специалисты по мистике-фантастике, а на долю Вайнеров приходилась при таком раскладе часть «Наказание», где Бледного Человека (в скобках БЧ) отлавливает милиция и соответствующие органы возбуждают против него уголовное дело. Что это будет за уголовное дело, в чем, собственно, можно обвинить «ловца душ» и по какой статье УК РСФСР судить – не было ясно никому из соавторов, и именно поэтому профессионалы Вайнеры очень всеми этими мистико-юридическими проблемами заинтересовались. <...>

Потом мы сосредотачиваемся на «Хромой судьбе» целиком и полностью, начинаем и заканчиваем ее, беремся за «Волны», начав, заканчиваем и «Волны» тоже, потом начинаем и заканчиваем сценарий «Пять ложек эликсира», и только лишь в феврале 1985 года снова возникает в наших рабочих записях Агасфер Кузьмич.

К этому моменту от «Союза четырех» осталось только несколько распечатанных на машинке страничек «Протокола собеседования двух пар чистых», приятные воспоминания о двух-трех встречах (в разное время и в разных составах) да смутные воспоминания о фонтанах идей, бивших в небо во время этих замечательных встреч. АБС с удовольствием листают странички протокола, перечитывают записи в дневнике четырехлетней давности, сюжет с «ловцом душ» симпатичен им по-прежнему, но теперь, когда идея фантастического детектива похерена и окончательно, чудится им в этом замысле нечто большее, чем просто история о толстеньком комичном Мефистофеле конца XX века.


Эти пять машинописных страниц сохранились в архиве:


ПРОТОКОЛ СОБЕСЕДОВАНИЯ 9.XI.81 ДВУХ ПАР ЧИСТЫХ

Райцентр. Действие описывается с 2-х точек зрения: это герой-следователь, естественно связанный с районными властями. С другой стороны – небольшой научный работник, он ведет действие со стороны «жертвы».

Ходит по р-ну некий Бледный Человек (БЧ) и покупает живые человеческие души. Что это значит – никто не знает, и знать не хочет. Равно никто не знает, что в наше время есть живая человеческая душа.

Но душа душе рознь и цена им — тоже различная.

Один, например, продает свою душу за загранкомандировку, другой — за должность в горторге, 3-й — за здоровье и половую мощь, 4-й — за бутылку через час после закрытия магазинов.

В конце берут БЧ, но в чем состав преступления? Необходим минимум вреда для потерпевшего?

Если бы БЧ ПРОДАВАЛ души, его можно окунуть как афериста, мошенника или спекулянта, или частного предпринимателя. Но он ПОКУПАЕТ.

Наверное, он при этом мошенничает, но КАК?

Договор скрепляется кровью. (БЧ должен иметь при себе фельдшерское приспособление для пуска крови.)

Состав преступления? Это должен обсуждать синклит юристов и властей, выдвигая различные идеи. Это — секретари, исполком, главный законник — прокурор, местный адвокат (он всегда у нас — второй прокурор), судья, даже местный юрисконсульт.

Итак, прокурор или следователь получает глупое возмутительное письмо, жалобу продавца раймага на то, что его обмишулили: он продал душу за то, что его назначат зав. горторгом, а ему дали всего лишь завмага. Просит разобраться в этом безобразии (позже выяснится, что с ним торговались).

Следователь вспоминает, что какой-то гул на эту тему уже был: анонимка старухи, подслушавшей, что ее враг продавал душу за бутылку.

И еще: в местной обсерватории ученый — трухлявый, дохлый очкарик, безумно талантливый, вдруг стал чудовищно здоровым верзилой... а потом помрачнел, потускнел и повесился... И, разбирая его архив, нашли неотправленное письмо — продав душу за здоровье, он полностью лишился интеллектуальной потенции. Конечно, иносказание — и бумагу подшили в дело.

Итак, продавец-пьянчуга. Но кто же его назначил? И как? И протокола вроде не было? Но протокол находят; и припоминают смутно, что был такой разговор о его назначении завмагом.

...Всё должно происходить после праздника, 9.XI или 3.V, с элементом флера — то ли похмелье, то ли и верно было...

Странный диапазон: от дремучей деревенской старухи-сплетницы с длинным носом на соседа, с которым не поделила огород, — до астронома.

Следователь начинает разбираться: да, старуха своими ушами слышала, как за бутылку «старорусской» сосед продал душу.

Пытаются втянуть в проблему 2-го секретаря, но он как-то странно жмется, увиливает, пока не приезжает вдруг: ребятки, прощаюсь, меня переводят в Центр.

А тут еще приехал человек с Лубянки, подозрительно приглядывается к Секретарю: ну-ка, ну-ка, расскажи, как было дело; и колет его (или нет).

Наконец, в разгар событий, берут БЧ.

В промежутке – допрос второго научника, друга астронома: он ведет ожесточенную торговлю за свою душу, погряз в это дело.

БЧ. Что он такое? И было ли что-нибудь? Посадили в КПЗ и обсуждают всем синклитом. Так есть ли состав преступления? Давайте его самого спросим.

Что это значит – продавать душу? Приезжий: неважно, что это значит – человека до самоубийства довели?!

Смута, нездоровые настроения, массовое беспокойство, переходящее в массовое волнение – это ли не состав?

Ударная глава – допрос. 1-й спрашивает (а 2-й молчит, он бы давно смылся, да приезжий его держит):

– Что вы потеряли в нашем районе? Из всех весей почему именно наш выбрали?

– А я не только в вашем. Меня сейчас одновременно подвергают допросу в ФБР, неприятности в Токийском Управлении, меня собираются сварить заживо на Баффиновой Земле...

– Что за чушь?! Вы что, присутствуете одновременно в нескольких местах?

– Да. В 23456 местах только на Земле. Да что далеко ходить?..

Раздается телефонный звонок из Москвы, просят капитана, и тот слышит голос БЧ:

– Вот, пожалуйста, вы меня слышите из Москвы. Но понять не пытайтесь, это выше ваших мозгов... – И вешает трубку.

Капитан:

– А кто вы такой?

– В вашей терминологии я ДЬЯВОЛ.

– Чушь, дьяволов не бывает.

– Хорошо, а покупать души – бывает?

– Тогда объясните, в чем заключается ЭТО?

— Представьте троглодита, который видит у вас на руках газету, но не понимает, что это такое. Так же и вы не поймете.

— Хорошо, но что вы делаете с людьми, у которых покупаете души? Что с ними происходит?

— А что происходит с жуком-плавунцом, которого зачерпнули ведром и перелили в другой пруд: он этого даже не заметил. То же самое происходит и с вашим братом, вреда никому не причиняется.

— А самоубийство?!

— Вы и сами прекрасно с этим справляетесь, через водку, например.

Для нас: БЧ — это Агасфер, Вечный Жид — тогда в нем есть посыл, заряд, сфера деятельности. Потому что читатель не любит необъясненного, и персонажи не поймут, а читатель должен получить наши объяснения, тем более что тут для нас открывается уйма возможностей.

Для этой цели полезен 2-й «потерпевший». Он построил теорию «клякс в тропосфере», но последние естественные открытия выяснили вдруг, что всё это — ерунда. И он просит БЧ ПОДПРАВИТЬ природу, чтобы она не опровергала его открытия. Душа его привлекательна для БЧ и тот торгуется, а ученому интересно, сможет ли БЧ изменить природу, и вообще, что он такое? Что хочет?

Тут важно: возможности БЧ не безграничны, и он может дать за каждую душу лишь определенную цену. (Продавцу предлагал магазин, но тот настаивал на торге. БЧ обещал «поговорить в сферах», но без гарантий. Уж больно недорога душа пьянчуги.) Нельзя переплачивать.

ВАЖНО И НОВО — столкновение с фантастическим не обычного человека, а — ВЛАСТИ.

Для синклита: в городке живут и работают три выпускника-одногруппника-университанта-юриста: адвокат, судьиха и прокурор. Живут в дичи, не с кем общаться, окромя друг друга, не могут. И в зависимости от характера вчерашних вечерних общений (выигрыш в шахматы, перепил, добился перевеса в ухажансе) решаются сегодняшние служебные вопросы.

ФИНАЛ. К чему мы выйдем? Наверное, к торжеству правосудия: БЧ должны судить и осудить, как и бывает... а он грустно смотрит вслед уезжающему порожнему «воронку», в котором его же якобы увезли.

НЕОБХОДИМО ОБЪЯСНИТЬ ЦЕЛИ ВИЗИТА БЧ, они не должны быть НЕПОСТИЖИМЫ.

Нужно объяснить ЦЕНУ ДУШИ. Зачем они – и плохие, и хорошие?

ПЛОХИЕ ему – прополка мира от сорняка. Он ведь Инспектор; и если попадаются хорошие души даже в плохой, свинской оболочке, БЧ в разгаре торга отказывается от сделки. Он пропалывает СВОЙ мир, который общий с НАШИМ.

Он не ищет добрых душ; да хороший человек и не отдаст своей души, разве что во имя чьего-то спасения, – что бы это понятие – душа – ни значило.

Наша мать не продала «мицвес» одному верующему еврею, который хотел за крупную сумму купить ее «добрые дела»:

– Зачем они вам?

Мать ответила:

– Вы же хотите купить? Значит, зачем-то надо!

Хотя была совсем нерелигиозна. «Мицве» – есть о чем пофантазировать.

Но наш БЧ скупает плохие, «мертвые» души.

ВАРИАНТ: Не покончил с собой астроном, а пошел в разгул. БЧ поменял его душу с пьяницей, на бутылку, тот выпил, наутро проснулся с ужасной пустотой, ужасом – пока не понял, что ему впервые в жизни не хочется опохмелиться. Не хотел до обеда, и вечером аппетит к выпивке утратил... Тоска. И он понял, что его жизнь без выпивки лишена всякого содержания и смысла. И повесился. Вне выпивки нет жизни. А астроном?..

Поступило заявление, что два городских хулигана поступили в горбольницу с телесными повреждениями. Их якобы избил астроном, но это вызывает изумление, поскольку сам хиляк, на костылях. Но выясняется, что он уже силач, гигант, и ничем кроме харева и пьянства не интересуется: его место должен занять 2-й потерпевший, а этот понял, что всю жизнь занимался херней, когда бытие так прекрасно! Избил хулиганов, наколол двух телок, раньше жрал дерьмо, теперь добыл парного мяса — отдельный срез — КАК ДОБЫВАЛ МЯСО.

ВСЕ наши продавцы душ должны выступать отчасти аферистами, поскольку точно знают, что попали на мудака, ибо души — нет, они торгуют паром, совершают самую выгодную сделку в жизни. А БЧ от всего этого очень грустит, и тоска его от души к душе нарастает.

ФОРМУЛИРУЕМ, что общая совокупность желаний продавцов душ — это и есть подсознательная мечта современного человека о СЧАСТЬЕ. Все вместе просят то, что должно образовать человеческое счастье. Итак, счастье — это ИДЕАЛ или НУЖДА?

Все продавцы наши — суть люди бездуховные. Нужен их список: выпивка, здоровье, должность, власть, деньги, бабы (а у баб?), одному нужен сталинский режим, где он начальником — и т. д.

Собакевич охотно составляет список душ подчиненных сослуживцев, которые он тщится продать БЧ. Ноздрев хватает то, на что глаза глядят.

А Плюшкин? Собственник, доведенный до остервенения, до потери здравого смысла, всё превращающий в говно.

Современный Манилов симпатичен — никому не желает зла. Хорошо бы поболтать с инопланетянином... и т. д. Бескорыстен.

Нужен ПЕРСОНАЖ-ВРУН. Это широко распространенный тип, главным образом — бескорыстный. Врут, потому что надо о чем-то говорить. Ноздрев может позвать слуг, чтобы выпороть гостя, но БЧ-то точно знает, что слуг вовсе нет. Он тонко намекает, что у него тайные связи с ГБ, и с другой стороны — с уголовниками, если надо кого-то прирезать, например. Он же связан и с диссой: может переправить рукопись или достать почитать запретных книжек. Он инженер в РЖУ: вместо своей души предложит БЧ квартиру или что-нибудь еще, и все вранье. Не властен над собой, стихия вранья волочит его за собой.

Или он — директор подгороднего совхоза-миллионера. Разговор о метафизике, бессмертии — перемешан с удобрениями, урожаем и навозом. БЧ предлагает сделать его замминистра сельского хозяйства, но спохватывается, что министра и двух членов коллегии, а также всех начальников главков он уже назначил.




с.240-241
ЗАМЫСЛЫ

Как было показано в этом исследовании, АБС старались не оставлять написанные ими материалы неиспользованными, и то, что со временем не удавалось воплотить в отдельное произведение, шло в дело: пусть то были отдельные отрывки, интересно задуманные герои или нетривиальные ситуации.

Конечно, что-то так и осталось нереализованным, и некоторые заметки попали в папку архива с надписью:

Огрызки черновиков: ТББ, ВНМ, Кракен

Замыслы (Три богатыря, Повесть о Горбовском, Родился завтра)


Материалы по ТББ и ВНМ рассматривались в соответствующих разделах этого исследования. «Кракен» — незаконченная повесть «Дни Кракена» и план сюжета раннего варианта этой повести — был помещен в 11-й том собрания сочинений АБС издательства «Сталкер» (в раздел «Неопубликованное»). «Три богатыря» (заметки для исторической повести, которую хотели написать Авторы) и «Повесть о Горбовском» («Родился завтра») рассматриваются здесь.

«ПОВЕСТЬ О ГОРБОВСКОМ»

Материалы к «Повести о Горбовском» («Родился завтра»), сохранившиеся в архиве, интересны не только сами по себе (ознакомившись с ними, можно представить себе, о чем было бы написано еще одно произведение АБС), но и тем, что с их помощью можно проникнуть на кухню писателей, узнать, как сочинялись сюжет и фабула, продумывались основные персонажи, строилась последовательность изложения и, конечно, какие идеи думали обозначить Авторы в этой повести, а значит, и какие вопросы интересовали их в то время.

Сохранилось описание общей фабулы:

К ПОВЕСТИ О ГОРБОВСКОМ

Только пусть это будет не тот Горбовский. Надо создать немного другой образ.

Надо изыскать случай, по которому к Горбовскому одновременно собираются несколько человек — либо день рождения Горбовского, либо день его похорон, либо день его торжества, либо его судилища.

Как бы то ни было, к Горбовскому собираются к примеру пять человек: трое мужчин и двое женщин. Назовем их:

1. Марта.

2. Катерина.

3. Поль.

4. Иван.

5. Кобольд.

Из них:

1. Поль — приятель юношеских лет Горбовского. Не виделись уже тридцать лет, но переписываются и любят друг друга. Никого из собравшихся не знает.

2. Марта — женщина, любившая Горбовского и отвернувшаяся от него из-за его трусости, как ей показалось. Любит его до сих пор. Из самолюбия ошибки своей не признает. Никого из собравшихся не знает.

3. Иван — верный друг Горбовского, ученик его, пришел почтительно приветствовать. Знает Катерину. Вместе летали.

4. Катерина — бывшая жена Горбовского. Ушла от него, не выдержав напряжения от его вечных полетов за гибелью. Не понимает Горбовского. Сидит на покое, ростит сыночка от Горбовского. Знает Ивана и не любит его. Знает Кобольда.

5. Кобольд — человек «надо». Без поэзии. Сухая железная вера в науку, все, что ей «надо» — добыть любой ценой. Жертвами и прочим.



с.246-249

фестоны мелкого щебня и песка, и все это было покрыто скрученными фестонами вырванного с корнем саксаула.

— Саша, — позвал Антон в микрофон.

— Да, — отозвался Саша. Он сидел в рубке управления танка где-то в двадцати метрах над головой Антона.

— Саша, ты хочешь кушать?

— Спрашиваешь! — сказал Саша. — Это ты, Антон? Четыре желудка из пяти у меня пусты.

— Ну вот и хорошо, — сказал Антон. — Ваша мать пришла, молочка принесла. Открой ротик, Саша.

Брюхо танка раскрылось пополам. По спектролиту забарабанили осколки сталактитов. Антон подал вездеход вперед и, приподнявшись на сидении, оглянулся. Из угольно-черных недр танка высунулись, блестя в свете прожектора, стальные трубы с магнитными присосками, впились в переднюю цистерну и рывком подняли ее.

— Ну как? — спросил Антон. — Вкусно?

Было слышно, как Саша пыхтит, манипулируя механической рукой. На освободившуюся платформу грохнулась пустая цистерна. Автопоезд качнулся. Антон, не глядя, подал вездеход еще немного вперед. Снова блеснули стальные трубы, и вторая цистерна исчезла в брюхе танка.

— Еще? — спросил Антон.

— Давай еще, — отозвался Саша.

— Только не грохай так порожняк, — попросил Антон. — Ты мне платформы разобьешь.

Саша с грохотом сбросил вторую пустую цистерну и сказал:

— Платформы — это мертвая материя. Почему мы все так заботимся о мертвой материи и забываем о живой?

Антон присвистнул. Саша втянул в танк третью цистерну и продолжал:

— Даже ты. Ты же отлично знаешь, что я умею работать. Ты прекрасно знаешь, что я не роняю порожняк, а бросаю. Но беспокоят тебя только платформы, коим цена — дерьмо.

Третья порожняя цистерна аккуратно легла на платформу. Автопоезд даже не вздрогнул.

— Ты опять собой недоволен? — спросил Антон сочувственно.

Брюхо танка закрылось.

— Спасибо, — сказал Саша. — Заезжай.

Антон тронул вездеход и повел автопоезд между двумя рядами бешено вращающихся буров. Двенадцать буров, по шесть с каждой стороны. И каждый выгрызает колодец глубиной в двадцать метров, а потом в колодец заливается воняющий тухлыми яйцами раствор, который застывает, образуя гигантскую сваю. Вся магистраль Трансгобийского шоссе будет стоять на этих сваях — сто свай на километр. Танк пожирал невообразимые количества раствора — в хвосте колонны медленно тащился передвижной завод, непрерывно изготовляющий раствор.

Поезд выехал из-под танка. Поперек магистрали свирепый ветер нес тучи песка и пыли вперемешку со снегом. Гусеницы вездехода лязгали по неровному застывшему бетону, уминая черные от окалины железные прутья. Сквозь мутную мглу далеко впереди маячили красные хвостовые огни плитоукладочного агрегата. По сторонам трассы еле видные в темноте, громоздились черные кучи щебня. По ним что-то ползало, светя маленькими фонариками.

«К плитоукладчикам мне, пожалуй, и не нужно, — думал Антон. — Цемент им завезли вчера». И вдруг ему очень захотелось к плитоукладчикам. Там работали девушки, и они очень любили его. «Минут на десять можно, — решил Антон. — Заброшу им немного шоколаду». Интересно, что опять приключилось с Сашкой? Впрочем, он всегда такой — недовольный. Только один раз я видел его довольным. Нет два раза. Первый раз, когда он нашел дохлого олгой-хорхоя. А второй — когда Галина позволила ему поднести чемодан. Но все же, зачем платформы ломать? «А в этом ведь что-то есть, — подумал он. — Нам всегда прежде всего бросается в глаза внешние результаты поведения человека, даже когда он ведет себя через машину. Интересно, научатся когда-нибудь люди точно определять душевное состояние человека по характеру разрушений, которые этот человек наносит окружающей мертвой материи?»

В лучах фар вдруг появилась черная фигура, ужасно размахивающая руками. Антон изо всех сил нажал на тормоза и успел только мимолетно подумать: «Ну, теперь всему конец». Но он не зажмурился и, только вцепившись в руль, изо всех сил откинулся на сидение. Он услышал, как позади загрохотали цистерны. Вездеход занесло и поставило поперек дороги. Человек исчез — может быть, под гусеницами. «Сволочь», — подумал Антон, с трудом отклеиваясь от спинки сидения. Он был весь мокрый от напряжения и ужаса. В фонарь забарабанили. Антон непослушной рукой откинул дверцу, и в кабину сейчас же ворвался ледяной ветер. На зубах захрустела пыль. В дверь всунулся человек в полушубке в меховом капюшоне, надвинутом на глаза. Нижняя часть его лица была закутана пестрым шарфом.

— Браток, — сказал человек хрипло. — Закурить есть?

Антон застонал, взял человека за яркий шарф и втащил его в кабину.

— Что, дует? — участливо спросил человек. — Так ты закрой, закрой фонарь. Я не тороплюсь.

— Что же это ты? — сказал Антон шепотом. — А?

Человек, вертя головой, выпростал подбородок из шарфа.

— Тут впереди завальчик, — сказал он добродушно, — сейчас мы его раз-два разберем, и поедешь дальше.

Антон посмотрел на шоссе. Там ничего не было видно, кроме беложелтых струй метели.

— Ну что мне с тобой делать? — спросил он спокойно.

— Тормоза у тебя неважные, — сказал человек. — Тормоза должны быть — нажал, и стоишь, как столб. Высокий, и стройный, и вкопанный.

— Откуда завал? — спросил Антон.

— Опрокинулся там один.

— Наверное, ты его останавливал, — сказал Антон.

— Нет, сопляк какой-то. Занесло на ровном месте. Так как насчет закурить?

— Я не курю, — сказал Антон.

— Понимаю. Жаль. А что если мы сделаем так? Вездеход у тебя хороший, отцепим его и растащим этого товарища, который завалил дорогу.

— Да кто он такой?

— Заправщик, вроде тебя.

Антон подумал.

— Нет, — сказал он. — Свяжись с диспетчерской, пусть вышлют тягач. Меня ждут.

— Та-ак, — Человек принялся натягивать шарф на физиономию. — В диспетчерскую мы звонили. Тягачи в разгоне. Ну да ладно, приятель. Спасибо за ласку.

Он стал шарить рукой дверь.

— Выпусти-ка меня.

Антон опустил дверь.

— Прощай, голубок, — сказал человек и полез вон. Антон подождал, пока он спрыгнет на дорогу, и закрыл фонарь.

«Все-таки надо было дать ему по зубам, — думал Антон, разворачивая вездеход. — Дурак и нахал». Он осторожно объехал вездеход, лежащий на боку. «Ну так и есть — Гришенька Скворцов. Опять трепался по радио со своими кисками».

— Скворцов, — окликнул он в микрофон.

— Я, — угрюмо пробасили в ответ.

— Где твой поезд?

— Под плитоукладчиком остался.

От опрокинутого вездехода отделилась темная фигура. Фигура слегка хромала.

— Кого подвозил? — осведомился Антон.

— Да понимаешь, — Скворцов забрался на гусеницу и приплюснул лицо к спектролиту снаружи. — Девчонки, понимаешь, упросили. Отвези мол к Саше...

— Отвез?

Скворцов только вздохнул.

— Павел узнает — выгонит с трассы, — сказал Антон. — Шляпа ты, Скворцов.

— У меня нежное сердце, — угрюмо сообщил Скворцов. — Я не могу отказывать девушкам.

— Что это за кретин там с тобой?

— Это? — Скворцов оглянулся и несколько секунд смотрел куда-то в темноту. — Это журналист один из Москвы.

— То-то я его никогда не видел, — сказал Антон. — Что ему надо?

— Не знаю. Таскается по трассе со вчерашнего дня. Подвиги ищет.

— А ты бы его подальше...

— Да ну, связываться еще. Слушай, Тоша, у меня к тебе громадная просьба. Когда будешь возвращаться, оттащи мой порожняк к хвосту.

— Хорошо, — сказал Антон и включил двигатель. — Шляпа ты все-таки, — повторил он.

— А ты бы что — не подвез?

— Я бы подвез, но я бы не опрокинул вездеход.



с.254-255

чале XXII века еще была жива и провожала сына на Цифэе, когда Горбовский и Бадер уходили к Трансплутону. «"Август, а у вас есть мама?" Да, он так и сказал: "мама". Не мать, не муттер, а мама».

ГОРБОВСКИЙ-V — НАШ Леонид Андреевич Горбовский. Родился во второй половине 2030-х годов. Такая дата рождения Л. А. (а не, скажем, 80-е годы XX века), помимо ссылок на его возраст в ДР и в ВГВ, косвенно подтверждается еще одними словами из ВГВ: «Странники, Странники, — почти пропел Горбовский. Он лежал теперь, натянув на себя плед до самого носа. — Надо же, сколько я себя помню, с самого детства, столько идут разговоры об этих Странниках...» Заметим, что слово «Странники» впервые было произнесено около 2026 г., когда в недрах Марса земляне обнаружили пустой тоннельный город из янтарина.

Конечно, такая реконструкция «рода Горбовских» не более чем версия. Вольная трактовка данных черновика с домысливанием недостающих звеньев. Тема для дискуссии, коей, повторим, много лет... «Предков всегда интересует, какими они будут, а потомков — как они стали такими».

И еще: «Он был как из сказки: всегда добр и поэтому всегда прав. Такая была его эпоха, что доброта всегда побеждала. "Из всех возможных решений выбирай самое доброе"».

Почему — был? Горбовский есть. И будет. Пока будут Полдень и живущие в нем (и им) люди. И только потом, если не появится Петр Петрович, откроем люки.

ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

В различных интервью АБС неоднократно высказывали свое желание написать добротный исторический роман. При этом они указывали на похожесть исторической и фантастической литературы (АБС. От чего не свободна фантастика. — Литературное обозрение. — 1976. — № 8):

В известном смысле она [жанровая специфика фантастики — С. Б.] сродни специфике исторического романа. Исторический роман, как правило, рассказывает о том, что и как могло бы произойти, но в рамках определенных исторических и социальных представлений. Фантастический роман тоже рассказывает, что и как могло бы произойти, но в рамках определенной фантастической гипотезы или фантастического допущения. Для обоих жанров характерно возрастание меры и роли условности (по сравнению, скажем, с бытовым романом), что объясняется, во-первых, принципиальным недостатком информации у автора, и, во-вторых, необходимостью приблизить описываемые события к читателю-современнику, к его реальной жизни, его мировоззрению и мироощущению.



Неоднократно Авторы обговаривали повесть о жизни отца: «Еврей Натан» — роман в манере Фейхтвангера о революции, гражданской войне и Большом Терроре. Дальше разговоров дело так и не пошло, хотя книга, основанная на биографии отца братьев Стругацких была бы и интересна, и поучительна. Как рассказывал об отце БН в «Комментариях»: «Он был честнейшим и скромнейшим человеком. Он был верным большевиком-ленинцем, безукоризненно выполнявшим любую работу, на которую бросала его партия. Никаких особо высоких постов никогда не занимал, но во время и сразу после Гражданской, по утверждению мамы, «носил на френче два ромба. По тому времени это чин генерала». Потом в Батуми, после демобилизации, был редактором газеты «Трудовой Аджаристан». Потом в Ленинграде — сотрудником Главлита. Потом в 1933 (в день моего рождения!) брошен был на сельское хозяйство — начальником политотдела Прокопьевского зерносовхоза в Западной Сибири. А в 1936 году назначен был «начальником культуры и искусств города Сталинграда». (Видимо, заведующим отдела культуры то ли горкома партии, то ли горисполкома.) Здесь в 1937 году его исключили из партии — формально за антипартийные и антисоветские высказывания («заявлял, что Н. Островский — щенок по сравнению с Пушкиным, и утверждал, что советским художникам надо учиться у иконописца Рублева»), а фактически за то, видимо, что стоял у тамошнего начальства поперек горла: «запретил бесплатные ложи и первые кресла для начальства, ввел для начальства платный вход в театр и кино, отменил всяческие начальственные льготы, изучил бухгалтерию, обнаружил незаконные перерасходы, ложные накладные» и пр. Как я теперь понимаю, — чудом избежал ареста и уничтожения, ибо сразу же уехал в Москву хлопотать о восстановлении и хлопотал об этом всю оставшуюся жизнь. В июне 1941-го пришел в военкомат, но в действующую армию его не взяли — 49 лет и порок сердца. А в ополчение — взяли, уже в конце сентября, когда блокада стала свершившимся фактом, и он успел еще повоевать на Пулковских высотах, но в январе 1942-го был комиссован вчистую — опухший от голода, полумертвый, с останавливающимся сердцем».

Хотели они написать и «современную былину» в манере популярного теперь Михаила Успенского — о приключениях былинных богатырей в реальных исторических реалиях. Этот исторический роман Авторами тоже не был написан. Но в архиве АБС сохранились заметки, проливающие свет на замысел «былины»:

Выехали в 1146 г., когда после смерти черниговского узурпатора Всеволода II Ольговича (1139 — 46) в Киеве началась резня. Попали в Галич при Владимирко Володаревиче (Галицкое кн-во) (1141 — 1153). Затем направились в Краков. В Кракове встретились с арабом Идриси (стр. 435). Здесь княжит Владислав II (по Статуту Болеслава Кривоустого 1138 г.), внук по матери Святопулка (киевского). Бежал из Польши как раз в это время. Они встретили его кавалькаду. В Опаве сталкиваются с маркграфом моравским, затем едут в Прагу, где княжит Владислав II — готовится стать королем. Но сам князь таскается с Барбароссой в Италии, вымаливает себе королевский титул. Масса немцев в Праге. В Германии императорствуют Штауфены (Гогенштауфены) из герц. Швабия.

Рассказы:

о саксонских восстаниях

об отражении тевтонов у зап. славян

о крестовом походе бедноты

Встреча с молодым Барбароссой (род. 1125) в Страсбурге. Столкновение с Конрадом III, ведущим 2-й крестовый поход. Конрад — основатель Гогенштауфенов (1093 — 1152).

Во Франции — сожжение на кострах.

2 рисунка из 17-ти (в книге - черно-белые)



Схема расположения трупов членов экспедиции при
возвращении Андрея и Изи из рекогносцировки (ГО).



Карты походов героев исторического романа (не реализовано)


с.258-269

Проработка Авторами последних десятилетий XII века потом отразилась в предисловии АНС к «Сказании о Ёсицунэ», озаглавленному «Инструкция к чтению»:

Время действия — последние десятилетия XII века.

Небесполезно вспомнить, что происходило в это время в мире.

Русь. Грандиозная держава, созданная столетие назад Владимиром Мономахом, распалась. Грозные междоусобицы сотрясают страну. В 1169 году галичане, владимирцы и суздальцы громят Киев.

Китай. Устоялась граница по великой реке Янцзы между чжур-чженьским государством Цзинь и китайской Южно-Сунской империей. Цзинь грызется с Южным Суном, а над их головами, в междуречье голубого Керулена и золотого Онона, свирепый Темучжин1 уже ломает «бескровно» хребты непокорным родичам и вождям татар и меркитов.


1 Впоследствии Чингисхан. – АНС.

Европа. Пошел третий крестовый поход. Потея от жары и страдая от паразитов под миланскими панцирями, высаживаются в многострадальной Акре Ричард Львиное Сердце, Филипп-Август и Фридрих Барбаросса. Поздно. Уже потеряно графство Эдесса и королевство Иерусалим, а там на очереди остров Крит и (правда, столетие спустя) графство Триполи, и княжество Антиохия, и все прочее.

Америка, Африка... Автор извиняется перед читателем: не хватает эрудиции. Впрочем, надо думать, там тоже громят, режут и жгут...




«БЕЛЫЙ ФЕРЗЬ»

Замысел романа «Белый ферзь» (другое название — «Операция "Вирус"») был загадкой для любителей творчества АБС (а особенно — для исследователей мира Полудня) много лет. Читатели, не хотевшие поверить, что этот роман так и не написан, атаковали Авторов вопросами о нем постоянно, до тех пор, пока БНС не изложил идею, основной сюжет (и главное — финал) ненаписанного романа в сборнике «Время учеников». Позже этот же текст был дан в «Комментариях» БНа в собрании сочинений АБС «Сталкера»:

Осталась <...> недописанной одна из задуманных в рамках Полуденного цикла историй — история проникновения Максима Каммерера в таинственные недра страшной Океанской империи.

Об этом ненаписанном романе среди фэнов ходят легенды, мне приходилось слышать рассказы людей, которые точно знают, что роман этот был по крайней мере наполовину написан, пущен авторами «в народ», и кое-кто даже лично держал в руках подлинную рукопись... Увы. Роман этот НИКОГДА НЕ БЫЛ НАПИСАН, он даже придуман не был как следует. Вот как выглядит его самый общий предполагаемый план:

1. Пролог. Гнилой Архипелаг.

2. Ч. I. Прибрежная зона.

3. Ч. II. Леса и поля.

4. Ч. III. Солнечный круг.

5. Эпилог.

Действие романа должно было происходить где-то вскоре после событий «Жука в муравейнике», лет через пяток после этого и задолго до времен Большого Откровения. Пролог разработан действительно в деталях. БН мог бы написать его за несколько дней (это всего десяток страниц), но ему не хочется этим заниматься: неинтересно, да и ни к чему. Часть 1 продумана хорошо, известны основные эпизоды, но без многих и многих существенных деталей. Часть II — ясна в общих чертах и с некоторыми эпизодами. Часть III — в самых общих чертах. Известен только один эпизод из этой части, заключительный (см. ниже — из предисловия БН к сборнику «Время учеников»). Что же касается эпилога, то это по идее должно было быть что-то вроде итогового комментария, скажем, Гриши Серосовина (или другого какого-нибудь комконовца) по поводу всего вышеизложенного. Но здесь нет даже самых общих наметок.

В предисловии к сборнику «Время учеников» БН писал об этом романе примерно следующее:

«В последнем романе братьев Стругацких, в значительной степени придуманном, но ни в какой степени не написанном; в романе, который даже имени-то собственного, по сути, лишен (даже того, о чем в заявках раньше писали «название условное»); в романе, который никогда теперь не будет написан, потому что братьев Стругацких больше нет, а С. Витицкому в одиночку писать его не хочется, — так вот в этом романе авторов соблазняли главным образом две свои выдумки.

Во-первых, им нравился (казался оригинальным и нетривиальным) мир Островной Империи, построенный с безжалостной рациональностью Демиурга, отчаявшегося искоренить зло. В три круга, грубо говоря, укладывался этот мир.

Внешний круг был клоакой, стоком, адом этого мира — все подонки общества стекались туда, вся пьянь, рвань, дрянь, все садисты и прирожденные убийцы, насильники, агрессивные хамы, извращенцы, зверье, нравственные уроды — гной, шлаки, фекалии социума. Тут было ИХ царствие, тут не знали наказаний, тут жили по законам силы, подлости и ненависти. Этим кругом Империя ощетинивалась против всей прочей ойкумены, держала оборону и наносила удары.

Средний круг населялся людьми обыкновенными, ни в чем не чрезмерными, такими же как мы с вами — чуть похуже, чуть получше, еще далеко не ангелами, но уже и не бесами.

А в центре царил Мир Справедливости. «Полдень, XXII век». Теплый, приветливый, безопасный мир духа, творчества и свободы, населенный исключительно людьми талантливыми, славными, дружелюбными, свято следующими всем заповедям самой высокой нравственности.

Каждый рожденный в Империи неизбежно оказывался в «своем» круге, общество деликатно (а если надо — и грубо) вытесняло его туда, где ему было место — в соответствии с талантами его, темпераментом и нравственной потенцией. Это вытеснение происходило и автоматически, и с помощью соответствующего социального механизма (чего-то вроде полиции нравов). Это был мир, где торжествовал принцип «каждому — свое» в самом широком его толковании. Ад, Чистилище и Рай. Классика.

А во-вторых, авторам нравилась придуманная ими концовка. Там у них Максим Каммерер, пройдя сквозь все круги и добравшись до центра, ошарашенно наблюдает эту райскую жизнь, ничем не уступающую земной, и общаясь с высокопоставленным и высоколобым аборигеном, и узнавая у него все детали устройства Империи, и пытаясь примирить непримиримое, осмыслить неосмысливаемое, состыковать нестыкуемое, слышит вдруг вежливый вопрос: «А что, у вас разве мир устроен иначе?» И он начинает говорить, объяснять, втолковывать: о высокой Теории Воспитания, об Учителях, о тщательной кропотливой работе над каждой дитячьей душой... Абориген слушает, улыбается, кивает, а потом замечает как бы вскользь: «Изящно. Очень красивая теория. Но, к сожалению, абсолютно не реализуемая на практике». И пока Максим смотрит на него, потеряв дар речи, абориген произносит фразу, ради которой братья Стругацкие до последнего хотели этот роман все-таки написать.

— Мир не может быть построен так, как вы мне сейчас рассказали, — говорит абориген. — Такой мир может быть только придуман. Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал — до вас и без вас, — а вы не догадываетесь об этом...

По замыслу авторов эта фраза должна была поставить последнюю точку в жизнеописании Максима Каммерера. Она должна была заключить весь цикл о Мире Полудня. Некий итог целого мировоззрения. Эпитафия ему. Или — приговор?..»



Пытливые читатели и после этого не оставили БНа в покое, задавая ему в офлайн-интервью на сайте «Русская фантастика» многочисленные вопросы о «Белом Ферзе». И если вопросы, касающиеся авторства «Белого Ферзя», сошли на нет (БН как-то упомянул о том, что у одного из авторов «Времени учеников» есть желание написать эту повесть вместо Авторов), то из ответов на другие вопросы можно узнать еще о некоторых подробностях этого замысла:

По поводу Белого Ферзя и ВГВ. Насколько я понимаю, хронологически ВГВ следует за БФ (Максим уже и Биг-Баг, и Ферзь). Судя по «Комментариям...», БФ должен был «закрыть» собой цикл о Мире Полудня — после такого финала («Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал») развивать эту тему уже нельзя. С одной стороны. С другой стороны, насколько я понял из тех же «Комментариев», «Белый Ферзь» продолжал обсуждаться и после написания и издания ВГВ. Которая сама по себе звучит последним аккордом. Не могли бы Вы объяснить эту, на первый взгляд, нестыковку — что хронология описываемых событий оказалась разорвана в «логической цепи прочтения»?

Андрей Быстрицкий. Quebec, Canada — 08.02.00

БНС: Нет, мы не видели здесь никакой нестыковки. Действие БФ должно было происходить через пяток лет после событий ЖВМ и лет за 20 до событий ВГВ. По нашему замыслу, в центре Островной Империи Мак испытал сильный психологический шок и не любил об этом вспоминать, а тем более – рассказывать. Но – не более того. Мы много ломали голову, пытаясь найти наиболее выигрышную форму для БФ: завещание Максима; или засекреченный в свое время отчет его; или композиция из сухих отрывочных рассказов Мака самым ближайшим из своих друзей... Теперь это уже неважно. Ясно только, что никакого хронологического «скачка» мы бы, разумеется, не допустили.



О прологе БФ более подробно БНС рассказывал «люденам» в 98-м году:

Там ведь как эту операцию «Вирус» собирались проводить? Создали наведенное сознание у нашего несчастного Максима. Сделали его жителем... <...> Пересадили ему сознание пандейского инженера по счетно-аналитическим машинам, который потерпел кораблекрушение в океане и оказался спасен какими-то странными людьми, совершенно непонятными. Один из которых как две капли воды был похож на Абалкина: длинноволосый и так далее и так далее. И вот этот самый... как его... Капсукас зовут? И вот этот самый несчастный Максим. Хохма заключалась в том, что этот самый Капсукас, инженер, он страшный трус. Патологический трус. Да еще и испытавший страшное совершенно потрясение во время кораблекрушения. Он сидит и всего боится. Ему страшно на этом острове. Это островок в так называемом Гнилом Архипелаге, южная часть Островной Империи. Кругом гниющее море на многие десятки километров вокруг. В зарослях бродят совершенно жуткие дикари, беспощадные, как капкан, готовые в любой момент прийти. У него в сознании сидят эти самые таинственные люди, которые его вытащили из пучины моря и у которых здесь вот, в хижине, в самодельной хижине загадочная и таинственная лаборатория с какими-то мигающими экранами, в которых он, инженер, ничего не понимает. И он там сидит, боится в хижину идти. Жратва есть только в хижине, консервы. Он туда идет, только когда умирает от голода, а в остальное время сидит на берегу и ждет, что, может, подойдет судно какое-нибудь... кто-нибудь его спасет... И вот в один прекрасный момент из этого гнилого моря вдруг поднимаются две [1 слово нрзб — С. Б.]. Это офицеры-подводники. Белая субмарина. Эти офицеры-подводники подходят к этому Капсукасу и начинают обращаться с ним так, как офицеры-подводники Океанской Империи обращаются со всеми неокеанцами. И в тот самый момент, когда ужас Капсукаса достигает неописуемого уровня, по всем законам наведенной психики происходит срыв — он превращается в Максима. Это надо было сделать для того, чтобы не успели убить. Океанские офицеры оказываются, естественно, землянами, которые проводили этот эксперимент только для того, чтобы выяснить, насколько высок этот самый уровень. Уровень оказался слишком низким. Капсукас настолько труслив, что его сознание исчезло в тот момент, когда жизни его еще ничего не грозило. Ну вот и они его, этого самого Максима, снова в этой самой хижине... снова загоняют ему Капсукаса в мозг, снова они уходят в море, а Капсукас остается ждать своей страшной участи. И вот начало... вот такой пролог, который в принципе можно было написать, там на десять страниц текста всего. После чего приходит настоящая подводная лодка, которая его забирает. Его отвозят в Океанскую Империю, доставляют в штаб, естественно, в контрразведку, где ему делают немедленно ментоскопирование и, рассматривая его ментограммы, видят там Абалкина. В его воспоминаниях видят Абалкина, искусственного Абалкина. Они ведь знают Абалкина, они помнят эту историю, таинственную, загадочную историю, когда шифровальщик штаба флотилии «Ц» вдруг оказался шпионом.

Ну вот с этого момента начинается раскрутка. Начинают его раскручивать. А раскручивают его очень простым образом: ему дают прослушивать магнитофонные записи, его допрашивают, и постепенно Максим понимает, что там происходило.

По идее, дальше офицер должен был оказаться садистом, который хочет выкачать всю информацию из этого самого Капсукаса, хочет с ним подразвлечься, и в этот момент ментомаска Капсукаса исчезает, Максим становится Максимом, судьба офицера ужасна... А Максим через пролив, отделяющий береговой остров от следующего большого острова, через залив, населенный всякой ядовитой сволочью... Там даже висят огромные плакаты, предупреждающие не погружаться в воду: «Твоя жизнь нужна Империи»... Максим переправляется, и вот там начинается его путешествие...



В офлайн-интервью БН писал о предполагаемом авторе «Белого Ферзя»: «Я передал ему те (немногочисленные) заметки, которые у меня сохранились, но я вовсе не уверен, что эти заметки будут хоть как-то использованы».

Неизвестность об использовании сохранившихся заметок, как и неизвестность вероятности выхода этого романа вообще позволяет опубликовать эти материалы в настоящем исследовании. Их действительно очень мало:

ОПЕРАЦИЯ «ВИРУС»

Три вопроса повторяются неизменно: что в человеке является собственно человеческим? Как он приобрел это человеческое? Как можно усилить в нем эту человеческую сущность?

Дж. Брунер «Психология познания»

(Изд-во «Прогресс», Москва, 1977, стр. 387)



Глава I. Гнилой архипелаг

...Окна забраны крашеными металлическими решетками. Выходят на проспект Пограничных войск. Второй этаж. Два светлых зала. Шесть сортировок, четыре довоенных хонтийских мультипляйера, четыре табулятора (огромные черные электрические арифмометры... бегемоты-саркофаги... железное чавканье вращающихся двенадцатиразрядных счетчиков... чвак-чвак-чвак и – гррумдж! – печатающее устройство). Гррумдж, гррумдж... И пронзительно, словно в истерике, хохочет Мелиза Пину, – смешливая, хорошенькая и глупая, как семейный календарь...

Иллиу Капсук поднимает тяжелую голову, озирается. Ничего не изменилось вокруг. Здесь никогда ничего не меняется. Только день превращается в ночь, а ночь, мучительно переболев темной, влажной жарой и москитами, переходит в день, больной слепящей влажной жарой и гнусом. Маслянисто гладкая жирная вода впереди, насколько хватает глаз, мертвое вонючее марево над болотом позади – двести шагов до края джунглей, до неподвижной пестрой стены, красно-белесо-желтой, как развороченный мозг...

Гнилой Архипелаг. Мертвое, сожранное водорослями море. Мертвая, сожранная, убитая джунглями и соленой трясиной суша...

«Иллиу Капсук. Иллиу Баратма Капсук...»

Он снова ловит себя на том, что все время повторяет свое имя. Он словно боится его забыть. Вполне обоснованное опасение. Он знает, что уже забыл многое и многое. Он болен. Здесь все вокруг больное. А все здоровое, что попадает сюда, становится больным. Гудит, звенит и кишит гнусом влажный больной воздух. И больная кровь гудит, звенит и кишит какой-то дрянью — в голове, в жилах, в распухших ушах...

Описание аварии теплохода-лайнера.

Описание Гнилого архипелага — тянется на шестьсот миль с юга на север до самой Островной Империи.

Описание острова — странный Дом. Аборигены-островитяне, вооруженные отравленными метательными дисками, охотники на людей, окраинная стража Империи.

Цель эксперимента — проверить психовыключение: ужас смерти должен возвращать Максиму личность.

Они вошли в воду. Буро-коричневая каша водорослей неохотно раздавалась под ногами. Она воняла. Это не было похоже на море. Это не похоже было даже на застоявшуюся вековую трясину. Это был разлив лопнувшего городского коллектора.

Тот, что был помоложе, натянул налицо маску и обернулся. На прощанье. Заместитель заведующего расчетным отделом фирмы «Пиво АРОМА» по-прежнему сидел на вонючем песке, в прежней нелепой позе и трусливо, искоса, так, чтобы было незаметно, наблюдал за ними.... Иллиу Капсук. Иллиу Баратма Капсук. Инженер-эксплуатационник по счетно-аналитическим машинам из Мелиты... Глаза у него были, как два издыхающих головастика.

— Господи, — сказал тот, что был помоложе. — До чего же это страшно, если подумать...

— А ты не думай, — сказал тот, что был старше. Он сказал это сердито: он натягивал свою маску, и борода мешала ему — цеплялась и путалась в пальцах, словно живое упрямое и непокорное существо.


ОТЧЕТ

Операция: «ВИРУС»

Статус: ИСПОЛНИТЕЛЬ

Имя: МАКСИМ КАММЕРЕР

Псевдоним постоянный: –

Псевдоним временный: БЕЛЫЙ ФЕРЗЬ

СОДЕРЖАНИЕ:

1. Постановка задачи.

2. Подготовка.

3. Операция, фаза 0.

4. Операция, фаза 1.

5. Операция, фаза 2.

6. Операция, фаза 3.

7. Выход из операции.

8. Выводы.

1. ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ

Основными посылками подготовки операции были, во-первых, полное отсутствие ясности в истории гибели...... – псевдоним Тристан, – и во-вторых, систематическая нехватка информации относительно Островной Империи, будь то информация о социальном и административном устройстве, экономическом положении, внешней и внутренней политике, религии, науке, культуре – фактически обо всем.

В соответствии с этими посылками, а также учитывая исключительную сложность и опасность любой попытки внедрения и даже просто самого поверхностного сбора информации, была установлена следующая приоритетность в постановке задач:

A. Выяснение обстоятельств гибели Тристана.

Б. Попытка собрать новейшую информацию о Побережье, в пределах военной зоны.

B. Попытка проникновения вглубь территории Империи и попытка сбора любой информации относительно внутренних районов.

Поскольку относительно реалистичным считалось только решение задачи А (задача Б могла быть решена лишь в случае исключительно удачного стечения обстоятельств, задача же В изначально рассматривалась лишь как фантастическая), все разработки по подготовке операции сосредоточены были именно на этой задаче.

2. ПОДГОТОВКА

Для создания предпосылок успешного решения задачи А надлежало предусмотреть выполнение следующих необходимых условий:

1. При первом контакте исполнителя с имперскими служащими не происходит боевого столкновения, которое означало бы провал операции в самом ее начале. С подавляющей вероятностью такими служащими должны были оказаться имперские подводники, реакция которых на любого чужака практически однозначна — желание унизить и уничтожить. Однако и при контакте с другими служащими (рыбачьи команды, охотники, дикие пограничники) опасность превращения первого контакта в боевое столкновение чрезвычайно велика.

2. В случае мирного исхода первого контакта (исполнителя не пытаются убить, а просто берут в плен) у имперских служащих возникает желание (необходимость) передать пленного службе безопасности. Если пленного, например, превратят в раба, это хотя и не прервет операцию, но значительно ее осложнит.

3. Служба безопасности после первого же ментоскопирования пленного должна заинтересоваться им, причем, именно в плане случая с Тристаном. Представляется чрезвычайно маловероятным, чтобы случай с Тристаном (провал Гурона) не оставался бы загадкой для имперской СБ и по сей день.

Оптимальным образом эти условия могли быть удовлетворены применением соответственно подобранной ментальной маски.

Натурщик — Иллиу Баратма Капсук. Гражданин Пандеи. 39 лет. Женат, двое детей. Инженер-эксплуатационник по счетно-аналитическим машинам. Заместитель заведующего расчетным отделом фирмы «Пиво АРОМА», Пандея.

Спасен при кораблекрушении. Патологический трус, вдобавок еще слегка повредившийся от пережитого ужаса.

Контрольный тест: «Этот человек выдает себя за вас. Попробуйте каверзными вопросами разоблачить его».

Треть ответов: не знаю, не помню, что-то брезжит, но точно ответить не могу. Треть: правильные, но с изъянцем. Треть: абсолютно верные, причем о таких вещах, которые никому постороннему не могут быть известны. Диагноз: человек, страдающий частичной потерей памяти, как следствие мощного стресса.

На маску Капсука наложены фальш-воспоминания, в которых фигурирует Гурон-Абалкин.

Остров оборудуется фальшь-лабораторией. Лже-Капсукас убежден, что его спасли и привезли на этот остров некие странные люди (в том числе и Гурон). Последний раз они были здесь на острове три недели назад, с тех пор Капсукас их не видел — воровал из лаборатории-пещеры консервы, но сам там жить боялся, отсиживался в хижине на берегу.

(Почему дикари-пограничники не видели «странных людей»? Вышли на это место с опозданием? А может быть, куплены странными людьми? А может быть, перебили их, а теперь скрывают, боясь наказания? К сожалению, ментоскопирование дикарей не дает однозначных результатов. Да и заполучить их на ментоскопирование не просто!)

На самом деле, дикари-пограничники ВИДЕЛИ странных людей, причем один из них выглядел как Гурон — это были прогрессоры, занимавшиеся оборудованием пещеры-лаборатории. Другое дело, что информация по этому поводу у СБ только вербальная, дикари плохо поддаются ментоскопированию.


«ЭКСПЕДИЦИЯ В ПРЕИСПОДНЮЮ»

ЭВП принято считать современной сказкой — такие сказки могли бы сочинять в Мире Полудня. Хотя на самом деле ЭВП дает более широкую картину. Когда ЭВП появилась в печати, многие, вероятно, ломали голову над ее загадками: профессор Ванькингартен — ЗМЛДКС, «прен-цен-дент» — ПНВС, многочисленные отсылки к Миру Полудня... Многие считали, что Ярославцев — это не АБС, а какой-то талантливый пародист, который «прошелся» по всему творчеству АБС.

АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

Как известно, ЭВП реализовалась из задумок сценария мультфильма, так и не сделанного. БНС в «Комментариях» пишет: «В январе 1972 года мы начали писать сценарий мультфильма под названием «Погоня в Космосе». Сценарий этот сначала очень понравился Хитруку, через некоторое время — Котеночкину, но потом на него пала начальственная резолюция (в том смысле, что такие мультфильмы советскому народу не нужны), и он перестал нравиться кому бы то ни было. И вот тогда АН взял сценарий и превратил его в сказку».

В архиве сохранилась заявка от Авторов:

В киностудию «Мультфильм»
от А. Стругацкого и Б. Стругацкого


ЗАЯВКА

Предлагаем заявку на сценарий полнометражного рисованного цветного фильма «По следам "Космического Негодяя"» (назв. условное).



с.318-325
«ПОИСК ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ»

1965, декабрь. То же произошло с ученым, которому передал шеф героя по матинституту его работу. Ученый, побеседовав, решил двигать героя на международные конференции и «взорвался»...



Впервые ПП был опубликован в журнале «Звезда» в 1994 – 95 годах. Затем он печатался в собраниях сочинений (издательства «Текст» – в дополнительном томе; «Мирах братьев Стругацких», издательства «Сталкер»). Были и отдельные издания, но крайне редкие. Тексты этих изданий практически отличий не имеют, разве что журнальный вариант немного сокращен.


«БЕССИЛЬНЫЕ МИРА СЕГО»

БМС, пожалуй, самый трудный роман из всего, написанного АБС, для понимания после одноразового прочтения. Мозаика повествования, наложенная на мозаику персонажей (пара часов из жизни одного персонажа, пара часов из жизни другого, потом о ком-то вообще третьем и четвертом, где только упоминается первый...), причем даже персонажей зачастую нужно угадывать (там было имя, здесь — прозвище, а потом вообще — только по манере поведения угадывается снова он же), задает читателю не одну загадку. И прочитав роман в первый раз, видишь, скорее, яркие эпизоды, искрометные фразы, кусочки глубоких рассуждений, но затрудняешься не то что выделить главную идею, а даже определить основную линию повествования. О ком этот роман? О Вадиме? Или о сэнсее? О чем этот роман? О победе или поражении? Вообще — пессимистичен этот роман или, наоборот, оптимистичен? Ведь удалось же Вадиму повернуть свою «трубу»!..

И только перечитав (и не один раз), подумав, отложив на время и перечитавши заново, понимаешь и главную идею романа, и множество других, второстепенных, но не менее важных... Угадываешь даже причины, породившие этот роман.

Пожалуй, главная причина, из-за которой Автор взялся за этот роман, — это разочарование. Разочарование от несбывшихся надежд. И от общесоциальных — казалось, что, обретя свободу, наш народ теперь семимильными шагами устремится к лучшему будущему — увы, пятнадцать лет прошло, а где мы? И руководители нашлись грамотные, знающие, видящие далеко вперед и рисующие правильный путь — но за полтора десятка лет они так и не нашли общего языка не то что с народом — даже друг с другом!

Вероятно, какую-то часть этого общего разочарования добавили и «семинаристы» (члены литературного семинара, который не один и не два десятка лет ведет БНС). Даже, может быть, не именно «семинаристы», а вообще — сегодняшняя литература. Тогда, при давлении советской власти, при несвободе, при невозможности сказать прямо то, что думаешь, казалось — дай этим творцам условия, и один за другим будут появляться шедевры, один другого краше, один другого глубже... Увы! Удачные произведения есть, а вот потрясающих...

И вспоминаются (по аналогии с самим романом, битком набитым скрытыми цитатами) почему-то: «На сколько лет Россия отстала от Японии в компьютерных технологиях? — Навсегда». И уже не смешно, а страшно становится от известной фразы Жванецкого: «Большая беда нужна». Ведь в романе именно по Жванецкому: жил себе Вадим, не тужил, поглядывал в свою трубу да удивлял окружающих... Пока не пригрозили физической болью да увечьями. Тогда напрягся и сделал то, что считал для себя невозможным. Даже сам сэнсей не очень-то напрягался, пока не появилась Злобная Девчонка.

И понимаешь, что ничто уже этот мир не спасет — ни опекуемый Вова (будет он за большие деньги ставить диагнозы избранным; даже лечить — это уже лишнее, и на диагнозах можно хорошо заработать, чтобы комфортно жить), ни будущий Учитель Алик (и этот устроится в какой-нибудь супер-элитной школе, чтобы учить опять же детей избранных; если не сопьется или не ударится в какой-нибудь меньший талант, как Великий Математик).

Казалось бы, роман насквозь пессимистичен — ничто не поможет, никто не спасет... «О проклятая свинья жизни!..» Но большая литература тем и отличается от «легкого чтива», что ставит перед читателем проблему, толкает его на размышления по этому поводу, не дает ему чувствовать себя комфортно.

Так, может быть, об этом и роман? И обращение к читателю можно было бы сформулировать так: «Если ты с какого-то периода времени чувствуешь себя комфортно, берегись — ты застрял на какой-то ступеньке (которая мягкая и где не дует), а ведь ты способен на гораздо большее, ты не исчерпал своих возможностей, остановкой ты хоронишь свой талант...» И именно поэтому БМС нельзя считать пессимистическим романом, одой разочарованию. Он дает импульс к дальнейшему развитию, не дает застыть, остановиться, успокоиться...

СТРУКТУРА И ОСНОВНЫЕ ПЕРСОНАЖИ БМС

Поскольку произведения АБС читаны и перечитаны неоднократно Уважаемым Читателем (во всяком случае, тем читателем, которому предназначаются все четыре тома «Неизвестных Стругацких»), было бы глупо перед рассмотрением изменений в рукописях и публикациях очередного произведения напоминать читателю фабулу, сюжетную линию или перечислять основных действующих лиц рассматриваемого текста. «Это и так все знают!» было бы реакцией на попытку объяснить очевидное.

Для БМС сделано исключение по двум причинам. Во-первых, это самое свежее, недавнее произведение, которое было опубликовано уже в период перенасыщенности книжного рынка, когда даже ознакомиться со всем, что хотелось бы прочесть, не хватает времени. (Предлагаю вспомнить Уважаемому Читателю, часто ли он перечитывает даже понравившиеся ему книги.) Во-вторых, произведение действительно настолько мозаично построено, что порой трудно сразу сообразить «кто, куда и зачем».

Для читателя, который сам разобрался во всех хитросплетениях сюжета и с легкостью соотносит все ФИО персонажей романа с их прозвищами и умениями, эта главка окажется лишней, и он может далее сразу переходить к «Архивным материалам». Для тех же, кому не мешает напомнить, – нижеследующее.

ОСНОВНЫЕ ПЕРСОНАЖИ

Если в первом романе С. Витицкого присутствовал главный герой, а остальные персонажи, события и само время соотносились с ним, определялись по нему, то в БМС главного героя как такового нет.

Условно основных персонажей БМС можно разбить на три группы.

Это люди («Да полно, люди ли это?»), связанные с экспериментами сталинской эпохи:

– сэнсей, он же Стэн Аркадьевич Агре, он же Сынуля, испытуемый «на бессмертие». В настоящее время (время событий повести) он продолжает «жить вечно» (замедленное старение) и пользоваться еще одним талантом, пробужденным экспериментами: возможностью видеть в детях зачатки их талантов;

– Алексей Добрый, он же Колошин Алексей Матвеевич, он же Великий Целитель, он же Лешка-Калошка, тоже один из испытуемых. В результате экспериментов «жить не старея» не получилось, однако появился талант – лечить людей, даже поднимать полумертвых людей на ноги. Внешне напоминает Салмана Радуева;

– Страхагент, он же Лахесис, он же главврач спецлаборатории, где проводились эксперименты, в настоящее время он предстает владельцем хосписа, где содержится супруга сэнсея. Он же пытается уговорить сэнсея принять участие в открытии таланта Злобной Девчонки (будущего Сталина или Гитлера).

Вторая группа персонажей – оттестированные сэнсеем люди, за которыми он потом наблюдал, способствовал развитию их таланта (вплоть до назначения воспитателя). В основном, эта группа активно общается между собой (раньше – чаще, сейчас – поменьше), но есть и исключения. Компания бывших учеников сэнсея (драбанты, спецназ, старая гвардия, деды), поддерживающая контакт между собой:

– Резалтинг-Форс, он же Христофоров Вадим Данилович. Талант – видеть «волю народа», составляющую миллионов воль. Умением в профессиональной деятельности не пользуется. Работает астрономом;

– Полиграф, он же Костомаров Юрий Георгиевич. Талант – со стопроцентной вероятностью определяет, ложь говорят или правду. Талантом пользуется в своей работе. Работает в частном детективном агентстве «Поиск-стеллс»;

– Винчестер, он же Пачулин Роберт Валентинович, он же Боб, Робби, Робин. Талант – абсолютная память. Работает секретарем (сиделкой, поваром и т. п.) у сэнсея;

– Тенгиз, он же Психократ, Сверхбоец, Великий Мэн. Главный талант – умение гипнотически повелевать человеком;

– Страхоборец, он же Белюнин Андрей Юрьевич. Основной талант – бесстрашие, основанное на инстинктивном выборе правильного, наиболее безопасного пути;

— Благоносец, он же Богдан. Талант — приводить человека в здоровое состояние духа и тела;

— Велмат, он же Вул Матвей Аронович, он же Великий Математик. Основной талант (математика) сменил на другой — диссидента;

— Вельзевул, он же Костя, он же Вэлвл, Главатль, Дуремар, Повелитель Мух, Рмоахал и Тольтек. Талант — повелевать животными;

— Мариша, Маришка, она же Мать. Талант — идеальный воспитатель дошкольников.

Остальные бывшие «ученики», которые с общей компанией почти или вообще не общаются:

— Ядозуб, он же Петелин Григорий, он же Олгой-хорхой. Талант — убивать ненавистью;

— Эль-де-през, он же Сергей Вагель, он же Серж, Серега, Серый, Щербатый, он же идеальный бодигард. Талант — чувствовать опасность. Работает охранником у Аятоллы;

— Аятолла, он же Хусаинов Хан Автандилович. Талант — психократ с последействием. О его принадлежности к «ученикам» никто из компании даже не подозревает.

СЮЖЕТНЫЕ ЛИНИИ

Сам роман состоит из трех сюжетных линий.

Основная линия, которой посвящено в романе более всего места, — появление у Резалтинг-Форса (Вадима) таланта не только видеть предпочтения народа, но и изменять их. Аятолла по просьбе сэнсея «наезжает» на Резалтинг-Форса с требованием изменить голосование по будущему губернатору. Вадим, не подозревая о таком своем умении, зовет на помощь «драбантов» — защитить и уберечь от расправы. Каждый помогает по-своему: Тенгиз (Психократ) пытается узнать подходы к Аятолле у его подчиненных; Страхоборец собирает информацию о том же Аятолле (предпочтения и фобии); Велмат заботится о впавшем в отчаяние Вадиме; Благоносец с помощью своего опекуемого Вовы приводит Вадима в адекватное психическое и физическое состояние; Вельзевул напускает на Аятоллу разных (но страшных для Аятоллы) насекомых; Мариша координирует и вдохновляет всех на общем собрании, посвященном проблеме Вадима. Винчестер сообщает «драбантам» резюме по сэнсею: помогать Вадиму он не будет. Полиграф подтверждает (оценивает на правду) заявление Аятоллы, что Вадима он трогать более не будет.

Сам же Вадим спокоен и весел не из-за помощи Благоносца или психического воздействия Аятоллы – он «повернул трубу», он изменил «волю народа», в губернаторы выбирают не Генерала, а Интеллигента, хотя стать губернатором ему не суждено. Несмотря на охрану во главе с Эль-де-презом, предоставленную Аятоллой, Интеллигента убивает Ядозуб, на которого подействовали не столько страдания Вадима, сколько разговор с Тенгизом и копящаяся в нем ненависть, готовая выплеснуться на кого угодно.

Вторая сюжетная линия тоже рассказывает о «наезде». В этом случае Страхагент требует от сэнсея всерьез заняться Злобной Девчонкой, в которой сэнсей видит будущего диктатора. Страхагент уверен в том, что она спасет мир (по его мнению, современному миру необходим диктатор), сэнсей – что она мир погубит. Страхагент обещает сэнсею в случае согласия вылечить его супругу. Сэнсей же видит спасение мира только в новом подопечном, сыне Аятоллы, будущем Великом Учителе. Поэтому обращается за помощью супруге к Алексею Доброму – когда-то они вместе были подопытным материалом в спецлаборатории.

Третья линия – почти незаметная (какой, собственно, ей и положено быть) посвящена интересу тайных государственных спецслужб к сэнсею. Герман Тихонович – представитель «конторы» (компетентной организации), заказавший Винчестеру текст, информацию о сэнсее – упоминается в романе только один раз: с напоминанием об этом приходит отец одного из детей, оцениваемых сэнсеем. Но в романе немало места уделяется самим запискам Винчестера о сэнсее.

Можно сделать вывод, что спецслужбы интересуются не только и не столько сэнсеем, сколько вообще результатами когда-то проводимого эксперимента, но это уже из другой области. Из области предположений, а уж чего-чего, а этого (возможности предполагать) роман дает предостаточно.

СТРУКТУРА РОМАНА

Сам роман состоит из одиннадцати глав и шести лирических отступлений (после 1-й, 2-й, 3-й, 5-й, 6-й и 10-й глав). Каждая глава имеет, помимо нумерации, два заголовка. Первый сообщает о времени происходящего, второй — либо сообщает об основном персонаже этой главы, либо представляет собой то, что вообще-то и принято считать названием.

Только пробежавшись по заголовкам, можно выяснить, что, кроме первой главы, действие которой происходит в сентябре, все остальные главы рассказывают об одной неделе декабря (со второго понедельника до третьего).

«Глава первая. Сентябрь. Вадим Данилович Христофоров по прозвищу Резалтинг-Форс». Резалтинг-Форс в экспедиции на Кавказе. К нему прибывают люди от Аятоллы (Эраст Бонифатьевич, Кешик-Голем и Лёпа) со вторым напоминанием-предупреждением о том, чтобы на выборах губернатора победил не Генерал, а Интеллигент.

«Лирическое отступление № 1. Отец Тимофея Евсеевича». Рассказы Тимофея Евсеевича (напарника Резалтинг-Форса по экспедиции) об отце, записанные Резалтинг-Форсом в свой дневник.

«Глава вторая. Декабрь. Второй понедельник. Юрий Георгиевич Костомаров по прозвищу Полиграф Полиграфыч». Описывается рабочий день Полиграфа. Разговор Работодателя с «бой-бабой» от клиента, разбитого радикулитом, и разговор Работодателя с Епанчиным о марках Полиграф проверяет «на правду».

«Лирическое отступление № 2. Отец Тельмана Ивановича». Рассказ о встрече Епанчина-отца со Сталиным и последующих за этим действиях Епанчина, связанных с марками.

«Глава третья. Декабрь. По-прежнему второй понедельник. Малое Мотовилово». Продолжение рабочего дня Полиграфа — поездка в Малое Мотовилово к Алексею Доброму и рассказ последнего о спецлаборатории в сталинские времена.

«Лирическое отступление № 3. Главврач, Папаша Сынули». Рассказ о беседе главврача спецлаборатории с Большим Начальником (наблюдающим за спецлабораторией генералом).

«Глава четвертая. Декабрь. Среда. Ночь патриарха». Записки Винчестера о сэнсее (описываются его привычки, родственники, друзья), которые читает сам сэнсей ночью и делает поправки.

«Глава пятая. Декабрь. Четверг. Роберт Валентинович Пачулин, по прозвищу Винчестер». День работы сэнсея и Винчестера. Сэнсей знакомится с Аликом, сыном Аятоллы. Во время обеда,


с.418-421

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1

Е. Шкабарня-Богославский, С. Лифанов

СРЕДНИЙ ПОЛДЕНЬ ПО ГРИНВИЧУ

Так возникла «связь времен», дьявольски нам симпатичная. При этом мы никогда (или почти никогда) не занимались хронологией нашего Мира специально, так что теперь несчастные «людены» вынуждены совершать буквально героические подвиги, чтобы «подтянуть» здесь и «распустить» там — во имя единства истории, о которой авторы в свое время не позаботились.

Б. Н. Стругацкий,
офлаин-интервью, март 1999 г.



Известно, что хронологический порядок произведений, вошедших в первые пять томов «Миров братьев Стругацких» (произведения Полуденного Цикла), был установлен непосредственно Б. Н. Стругацким. Вот этот порядок или «хронология Стругацкого»:

– СТРАНА БАГРОВЫХ ТУЧ, ПУТЬ НА АМАЛЬТЕЮ, СТАЖЕРЫ;

– ХИЩНЫЕ ВЕЩИ ВЕКА, ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ (ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ, ЗАБЫТЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ, ИСПЫТАНИЯ «СКИБР», ЧАСТНЫЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ, ШЕСТЬ СПИЧЕК, БЕДНЫЕ ЗЛЫЕ ЛЮДИ), ПОЛДЕНЬ. XXII ВЕК;

– ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ, ПОПЫТКА К БЕГСТВУ, ДАЛЕКАЯ РАДУГА;

– ОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ, МАЛЫШ;

– ПАРЕНЬ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ, БЕСПОКОЙСТВО, ЖУК В МУРАВЕЙНИКЕ, ВОЛНЫ ГАСЯТ ВЕТЕР.

Тем не менее, исходя из анализа текстов, представляется возможным предложить иной, в значительной степени отличный от «хронологии Стругацкого», порядок произведений АБС с точки зрения хронологии происходящих в них событий.

Но сначала немного о датах. В произведениях Полуденного Цикла Авторы применяют семь (или пять — это смотря как считать) различных вариантов датировки событий:

1. Общепринятая, традиционная датировка: «2017 год» — старт экспедиции «Таймыр — Ермак», ПХХIIВ; частично — «19.. год» в СБТ1.


1 Или, к примеру, повесть «Извне» (И), где, несмотря на подобным же образом «затененный» Авторами «19..» год, события датируются абсолютно точно – август-сентябрь 1956 г. Дело в том, что «офицеры Н-ской» части выехали на штурм сопки в субботу, 1-го сентября. Такая комбинация даты и дня недели – 1 сентября, суббота – случалась в: ...1934 г., 1945 г., 1951 г., 1956 г., 1962 г., 1973 и т. д. годах. Очевидно, что 1951 г. – слишком рано для И (уже известна, например, водородная бомба), а 1962 г. – поздно (человек уже полетел в космос), значит – 1956 г., что, в общем-то, подтверждают и черновики И. (Вопрос же «А какое отношение «Извне» имеет к Полуденному Циклу?» оставим пока открытым.) – Е. Ш.-Б.

2. Датировка событий «от начала XX века» (подвариант № 1 стандартной датировки) — например, «99 год» [т. е. 1999 г. – Авт.]. исследование экипажем «Хиуса-8» аморфного поля на северном полюсе Урана, С.

3. Датировка «от начала XXI века» (подвариант № 2 стандартной датировки) — например, «119 год» [там же рядом и 2119 г. — Авт.], возвращение «Таймыра», ПХХIIВ.

4. Датировка «от начала XXII века», а именно:

– все двухразрядные даты в ЖВМ и ВГВ: «78 год» [т.е. 2178 г. — Авт.] — операция «Жук в муравейнике»; или «99 год» [т. е. 2199 г. — Авт.] — события БО (подвариант № 3 стандартной датировки);

— трехразрядные даты в ВГВ: «101», «102», «125» и «126» годы [т. е. 2201-й, 2202-й, 2225-й и 2226-й гг. – Авт.]1.

5. Датировка «от Октябрьской революции 1917 года» — все даты в М (или примыкающей к Циклу условно ЭВП): например, «234 год» [т. е.: + 1917 г. = 2151 т. — Авт.], гибель «Пилигрима».

6. Датировка «по юлианскому дню», т. е. «юлианский день двадцать пять сорок два девятьсот шестьдесят семь» — открытие планеты Саула, ПКБ.

7. Локальные, местные датировки, в т. ч.:

а) «экзотические» варианты: «год Весов» в ХВВ или «год Воды» в ТББ;

б) конкретные, но неидентифицируемые даты — например, «84 год» на Саракше, ОО.

Хронология произведений Полуденного Мира

Чрезвычайное происшествие (ЧП) — 1989 г.

События происходят через три года после гибели на Каллисто экипажа американского корабля «Астра-12», которое датировано в СБТ — 5 лет назад.

Другие версии: конец 1990-х гг. — совместная хронология В. Казакова и С. Лифанова.

Страна багровых туч (СБТ) — 1991 г., эпилог — 1992-94 гг.

Действие повести разворачивается за 10 лет до ПНА (по первоначальной (позже исправленной) версии АБС — в 1985 году). Точных дат в СБТ нет, есть «затененные» даты вида «19.. год» и много «шлейфовых», производных дат2.


1 Работая над хронологиями, никто, насколько я знаю, из «люденов» не сомневался именно в такой интерпретации. Отметив сей факт, остается выразить сожаление, что он почему-то никем не был зафиксирован документально ранее, что не привело бы к породившим дискуссии «исправлениям» хронологии в ПСС. — С. Л.

2 Подробную хронику событий СБТ и принципы расчета дат «быковско-жилинской тетралогии» можно найти в эссе С. Лифанова «Планета Венера, 1991, август — сентябрь: хроника одной экспедиции» (журн. «Уральский следопыт», 1991, № 10). Кажется, это первая из опубликованных в широкой прессе работ по хронологии Полуденного цикла. — Е. Ш.-Б.

Путь на Амальтею (ПНА) — 2001 г.

События происходят через 2 года после исследования экипажем «Хиуса-8» атмосферы Урана, которое точно датировано в С: в 99 [т. е. в 1999. — Авт.] году экспедиционная группа Дауге — Юрковского открыла и исследовала бомбозондами т. н. аморфное поле на Северном полюсе Урана (2-й вариант датировки событий).

Песчаная горячка (ПГ) — около 2005 — 2010 гг.

Точных дат в рассказе нет; можно предположить, что описанные события относятся к периоду 1991 — 2011 гг., для которого характерно, в частности, присутствие на Венере т. н. «аутсайдеров» (см. «Венера. Архаизмы» в «Неопубликованном» из СС «Сталкера»). Возможны и другие варианты датировки ПГ, например, конец 1990-х гг.

Стажеры (С) – 2011 г.

События происходят спустя 10 лет после ПНА.

Частные предположения (ЧПП) — 2018 г.

Дата определяется возрастом и фактами биографии Валентина Петрова (особенно из первого, как бы «неканонического», варианта рассказа, опубликованного в журнале «Знание — сила» и сборнике «Альфа Эридана»). Подтверждением близости по времени экспедиций «Таймыра» (2017 г.) и «Муромца» (2018 г.) служит и то, что цели этих экспедиций были, в общем-то, весьма схожи, а именно: исследование свойств пространства-времени при околосветовых скоростях и произвольно меняющихся ускорениях. Вот только результаты были получены прямо противоположные.

ЧПП — самое сложное для хронологической интерпретации произведение Полуденного Цикла. Все дело в том, что упомянутые в этом же рассказе две другие экспедиции к звезде Тайя — Антона Быкова на «Луче» (старт, якобы, в 2016 г.) и Леонида Горбовского на «Тариэле» (старт в 2017 г.) — не могли состояться именно в эти годы из-за возраста героев (Горбовский, например, появится на свет только в 2030-х годах) и, скорее всего, имели место в конце 2060-х — начале 2070-х годов. Таким образом, мы предлагаем считать звездную экспедицию Вали Петрова на «Муромце» Третьей (она и в рассказе третья) — после Первой Межзвездной Василия Ляхова на «Хиусе-Молния» (2005 г.) и экспедиции «Таймыра» (2017 г., вероятно, — Второй Межзвездной).

Другие версии: М. Назаренко — вторая половина XXI века (авторская хронология); С. Переслегин — 2054 г. (экспедиция А. Бы

с. 502-503

ПРИЛОЖЕНИЯ

Колонии землян
на планетах с ВЦ
Странники на планетах
с ВЦ
ПандораПандора
ТагораТагора
СаулаСаула
Надежда (скорее, да)Надежда
Панта (скорее, да)неизвестно
Леонида (скорее, да)неизвестно
-Ковчег

(Ковчег в данном случае не в счет по понятным причинам, тем более, что орбитальную станцию мы там все равно оставили, а спутник-автомат Странников разобрали по винтикам.)

Колонии землян – 3

Таким образом, приоритеты землян в случае образования ими колоний (CL) на планетах с ВЦ распределялись следующим образом: в первую очередь – Странники (S) и все, что с ними связано, затем – гуманоидность местной цивилизации (Н), а уж потом – наличие «дружественного» контакта (С) с той или иной ВЦ. С учетом неизвестных нам факторов (у1 ...уn) и особенностей, связанных с голованами (HD), «колониальная формула» («Второе правило Е'Щекна – Фокина») для планет с ВЦ приобретает следующий вид:

CL=F3(SH;C – 2158HD2196) + F4(y1...yn)

«Это была сплошная и непроницаемая высшая ксенопсихология, в которой я, как и всякий нормальный гуманоид индекса ноль, не разбирался абсолютно. И не надо». (Стась Попов.)


Приложение 2



(Предоставлено М. Лемхиным)

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий

«ВОЗЛЮБИ ДАЛЬНЕГО»

(фантастическая повесть)

Новая повесть братьев Стругацких представляет собой шаг в несколько иную область литературы, еще не обжитую этими молодыми талантливыми писателями. Это произведение – тоже молодо, талантливо, интересно, весело, а порой и парадоксально, как лучшее из их «литературного наследия» – из того, что было ими опубликовано. Но как всякое завоевание нового, связанное с преодолением больших трудностей, это необходимо бывает сопряжено с известными затратами и потерями. Кое-где авторы не довели до завершения свой замысел, а иногда допустили и прямые просчеты – вполне извинительные, но все же требующие внимательного рассмотрения, а порой и исправления.

Концепция авторов не вполне ясна, поскольку она в повести не завершена. Целесообразно поэтому развернуть ее логически, чтобы найти в ней изъяны (если они есть), и уже с основанием потребовать от А. и Б. завершения своего замысла.

Трое героев – Вадим, занимающийся лингвистикой (кстати сказать, слово «структуральный» – слишком буквальный перевод с английского, у нас говорят структурная лингвистика), Антон, звездолетчик, и Саул Репнин, журналист, прибывший из двадцатого века (действие повести происходит в двадцать четвертом), отправляется в экспедицию к системе звезды Е. Н. 7031, где на одной из планет обнаруживает целый ряд странных явлений.

В описании этих событий чувствуется некоторое влияние «Эдема» Станислава Лема. Впрочем, это сходство чисто внешнее: у польского писателя алогичность того, что видят наблюдатели с земли так и остается неразгаданной, да и не может быть объяснена никогда, поскольку сталкиваются культуры несовместимые. У братьев Стругацких иное (по крайней мере – по замыслу): социальный строй на планете Саула (как они ее называют), представляет собой что-то вроде смеси между феодализмом и фашизмом, и это кажет-