вернёмся в библиотеку?
«Москва» №6 — 1960

Жак Бержье

Секретные агенты
против секретного оружия


Продолжение. Начало — в № 5

Война, ваша милость, смешная игра:
Сегодня богатство, а завтра дыра,
Иные играют в войну босиком,
Иные в полете, иные ползком.
Но если бессмертна причина войны,
Мы тоже бессмертием облечены...

Луи Арагон. «Песня об осаде Лярошели».

Виллербанн — одно из индустриальных предместий Лиона. В нем есть несколько небоскребов довольно скромного вида, но все же отличающих Виллербанн от остального лионского пейзажа.

Неподалеку от этих небоскребов находится заведение, где содержатся слепые, глухонемые и умственно отсталые дети. В этом здании суждено было разыграться историческим событиям, в какой-то мере определившим ход войны.

Рене и Маргарита Пелле, руководившие этой школой, вступили в группу Марко Поло.

Они согласились создать у себя командный пункт, место для хранения архивов и подготовки почты, проще говоря — нашу «Централь».

Когда она была обнаружена и разгромлена, немцы дали ей название «Блинденгейм», что по-немецки обозначает «Убежище для слепых».

Помещение убежища, где никогда не прекращалась деловая толчея, с точки зрения конспирации было идеальным во всех отношениях.

Некоторые преподаватели и слепые ученики училища знали о подпольной работе, которая в ней проводилась. Они самоотверженно рисковали своими жизнями ради дела, и многие погибли.

В мирное время школа была не только учебным заведением для неполноценных детей, но и одним из центров так называемого «расширенного скаутизма».

Так именовалось движение, имевшее целью ознакомить с принципами скаутизма тех подростков, которые из-за физических недостатков или увечий не могли участвовать в обычных скаутских организациях.

Федерация юных разведчиков1 поддерживала эти попытки. Она шефствовала над училищем и даже организовала в ее стенах небольшую группу слепых разведчиков. Несколько зрячих разведчиков — мальчиков и девочек — участвовало в повседневной жизни школы. Они во время войны тоже втянулись в работу нашей подпольной группы.

1Французская Федерация юных разведчиков — буржуазная молодежная организация скаутского типа, имевшая до войны огромное распространение.

Кроме того, множество людей, не имеющих никакого понятия о наших нелегальных занятиях, также было вовлечено в то дело, которое позднее называлось «Дело Блинденгейм».

Убежище состояло из двух отдельных строений, расположенных в просторном саду, опоясанном стеной с несколькими выходами. Некоторые воспитанники жили в убежище, так же как и кое-кто из преподавателей. В дальнейшем к постоянным обитателям школы прибавилось несколько участников нашей группы, не имевших жилья или опасавшихся им пользоваться. Большинство воспитанников и преподавателей жило в городе.

Среди непрерывного потока родителей, преподавателей, поставщиков продуктов было чрезвычайно удобно принимать в убежище секретных агентов, съезжавшихся со всех концов Европы. Нас посетили там пятнадцать или двадцать приезжих, и никто ничего не заподозрил; катастрофа пришла совсем с другой стороны.

Все основные службы нашей подпольной организации: машинописное бюро для размножения документов, фотолаборатория, группа изготовления микрофильмов, рисунков, распределения денег и прочего осуществлялись секретарями, живущими в здании школы и покидающими его крайне редко.

Два радиопередатчика с позывными «Вильям Пауэлл» и «Кармен Миранда», работая почти круглосуточно, обеспечивали связь с Лондоном.

Кроме того, Верн, вступив в группу Марко Поло, сохранил собственный передатчик большой мощности и, кроме Лондона и Алжира, на ультракоротких волнах сносился со Швейцарией.

С февраля по июнь 1943 года наша организация распространилась по Франции, Германии, Бельгии, Голландии, Испании, Швейцарии, оккупированным скандинавским странам, Швеции и Италии.

Общее руководство осуществлял Сен-Гacт, а сбор материалов, их редактирование и т. д. проводилось в школе по указаниям Рене Пелле. Не разгружая себя от работы по школе (да еще в военных условиях!), Рене и Маргарита Пелле ухитрялись выполнять одновременно труднейшие задания «Централи».

Они спали от двух до четырех часов в сутки, но посылки всегда уходили вовремя и вести из Лондона были аккуратно приняты. В указаниях из Англии могло быть все что угодно, — от требования прошлогодней телефонной книги до приказа организовать казнь преступников.

У Рене Пелле было два брата: студент и дантист. Оба они охотно вступили в нашу организацию.

«Научный сектор» у нас был представлен значительно разросшейся группой, собравшейся когда-то вокруг Эльброннера, Эшкенази и Верна. Сектор располагал собственной оперативной базой, помещавшейся в каретном сарае квартала Круа-Русс. Именно там изготовлялись радиопередатчики, зажигательные бомбы, фальшивые документы и глушители для пистолетов и моторов.

Там же были собраны оригинальные труды европейских антифашистских ученых, касавшиеся прицельного бомбометания, ядерной энергии, радара и телевидения.

Здесь же размещалась «служба СВП»1, которой руководил уже знакомый нам Дюбуа-Пантера. Постепенно он достиг в своей деятельности такого совершенства, что вполне мог обслуживать не только группу Марко Поло, но и все организации Сопротивления лионского района.

1 От французского «S'il vous plait» («если вам угодно»). Под этим подразумевали самые неожиданные предметы, не относящиеся к деятельности какого-нибудь из секторов.

За одну неделю (с 13 по 20 мая 1943 года) служба Дюбуа раздобыла: пятьдесят тысяч патронов, двадцать пять кило взрывчатки, три полных формы эсэсовцев, перекрашенную автомашину с гестаповским номером, триста фальшивых продуктовых карточек.

Неподалеку от «службы СВП», но в совершенно иной атмосфере действовал наш Французский синдикат синтетических продуктов.

Это созданное нашей фантазией акционерное общество помещалось на несуществующей улице, его номер в городском коммерческом Регистре также был призрачным. Тем не менее оно расклеивало по городу афиши, а в его проспектах говорилось прямо, что вся синтетическая продукция общества предназначается исключительно для германского рейха. Несмотря на свою призрачность, Французский синдикат синтетических продуктов числил у себя на службе множество молодых французов и француженок. Выданные этим обществом справки спасали многих молодых людей от отправки в Германию.

За время своего длительного существования ФССП лишь один раз допустил неправильность, граничащую с нарушением закона. Его директор-распорядитель, подписывавший обычно все справки и удостоверения, находился в командировке в Саарбрюкене. Заметим в скобках, что там он был занят установкой еще одного подпольного радиопередатчика. Как раз в его отсутствие штаб объединенных групп Сопротивления срочно затребовал у нас четыреста фальшивых удостоверений личности с приложением к каждому фиктивной справки с места работы.

Пришлось прибегнуть к подделке подписи директора-распорядителя. Персонал акционерного общества пережил такое беззаконие крайне тяжело: это было первым и единственным нарушением строгой этики делового мира.

Проблема ФССП была отнюдь не единственной, тревожащей руководителя организации и руководителя «Централи».

Им приходилось принимать по сотне ответственных решений еженедельно.

Подлинное германское движение Сопротивления (которое не имело ничего общего с той милой военной игрой, что развернулась в Берне между людьми адмирала Канариса и сотрудниками г-на Аллена В. Даллеса) только что возникло, настоятельно требовались оперативные указания, газеты, листовки и прочий пропагандистский материал.

Только что начал выходить подпольный листок, который был назван «Германский солдат на Средиземном море».

В нем была помещена статья, подготовленная к печати нашей группой. В статье были точно названы города, которым в ближайшие дни предстояло подвергнуться массированным налетам союзной авиации, и это произвело на читателей огромное впечатление. Можно было подумать, что автор статьи был заранее осведомлен о предстоящих бомбардировках, а на самом деле все было лишь удачной угадкой.

Из переговоров с группой баварских сепаратистов становилось ясным, что гитлеровский режим был далеко не таким прочным, каким казался. Все его надежды возлагались на новое, сверхмощное оружие, и, в случае если оно этих надежд не оправдает, режим мог бы развалиться.

Мы обязаны были доказать объединенному штабу верховного командования, что оружие существует и немцы рано или поздно приведут его в действие, если не будут приняты энергичные контрмеры.

Это стало для нас задачей № 1, но предварительно надо было еще решить задачу под нулевым номером — убедить в том же нашего начальника, полковника Сен-Гаста.

Сен-Гаст в свое время сталкивался с изобретателями и привык относиться к ним с недоверием. Он склонен был недооценивать возможности науки.

Однако в марте 1943 года донесения, полученные непосредственно с острова Пеенемюнде, заставили Сен-Гаста поколебаться.

Он немедленно собрал военный совет, на котором присутствовали Эшкенази и Верн.

— Вы болваны и мальчишки, — начал отчитывать нас Сен-Гаст. — Запроси вы огромную сумму за свои сведения, вам поверили бы с самого начала.

— Почему вы сами не запросите с них гору золота? — перебил его Эшкенази.

— Мы стали официальной воинской единицей сражающейся Франции, — ответил Сен-Гаст. — Я могу передавать сведения, но торговать ими не имею права. Я настаивал на том, что новое немецкое оружие — серьезная опасность, но ответ Лондона ясно показывает, что генерал Эйзенхауэр настроен скептически.

— Наш друг Эльброннер передал личное письмо президенту Рузвельту, — сказал Эшкенази. — Мы просим вас быть как можно настойчивее и держать нас в курсе ваших усилий. Союзники должны атаковать, пока не поздно!

— Пеенемюнде должен быть разрушен! — перефразируя Катона, подтвердил Верн.

В Лондон немедленно были переданы несколько радиограмм и два подробных донесения, чтобы обратить на это внимание верховного командования.

Ожидая решения союзников, наша группа предприняла одну из самых рискованных операций в истории лионского Сопротивления. Ее шифрованным названием было: «Операция Антикай». (Луи Арагон написал новеллу «Барашек», вошедшую в книгу «Рабство и величие французов», положив это происшествие в основу сюжета.)

Французской полиции удалось после длительных усилий арестовать двоих видных лионских деятелей Сопротивления.

Это были Валлэ, начальник боевого сектора (то есть ядра тайной армии Сопротивления), и знаменитый полковник Раванель.

Арестованных должны были перевезти из полицейского комиссариата в форт Монлюк и там передать в руки гестапо.

Нам удалось это отсрочить следующим образом. Арестованным была вручена ипекакуана1 в количестве, достаточном для того, чтобы понадобилось срочно поместить их в госпиталь Антикай.

1Ипекакуана — рвотный корень.

Было решено: опережая гестапо, вывезти арестованных из госпиталя с помощью французов, переодетых в форму эсэсовцев.

Предварительно телефонные провода госпиталя были отведены таким образом, что мы могли контролировать все телефонные разговоры.

Таким образом, передав извещение о прибытии поддельных гестаповцев, мы были полностью в курсе дела и смогли бы своевременно предупредить о прибытии гестаповцев настоящих, если администрация госпиталя попыталась бы вызвать их по телефону.

Наш аппарат для подслушивания был совершенно неуловим и не мог быть засечён никаким способом.

(Для этого пришлось сконструировать новый высокочастотный преобразователь, но вдаваться в подробности конструкции здесь я не собираюсь: при случае этот аппарат еще вполне может пригодиться).

Сама операция была назначена на «день Жи».

Незадолго до этого из немецких эсэсовских частей к нам перебежали трое украинцев бандеровцев.

Они сдали нам свои эсэсовские мундиры, и мы поместили беглецов в укромном домике на улице Вэз. Небольшая группа, состоящая из Верна и людей прикрытия, должна была достать для перебежчиков штатскую одежду, которую обычно получали от одного портного армянина.

Экспедиция чуть не попалась в ловушку: накануне армянин был арестован и расстрелян. Немецкое командование зверски карало все попытки поощрения дезертирства.

Благополучно ускользнув и возвратившись на улицу Вэз, Верн увидел, что украинцы, зарядившись основательной дозой спиртного, высунули головы из окон и во все горло распевают по-русски «Интернационал».

В тихом лионском предместье такое зрелище было чересчур впечатляющим. Усмирив дезертиров, мы кое-как одели их и переправили в маки.

После этого подготовка «операции Антикай» двигалась быстро и беспрепятственно.

В «день Жи» грубый и отрывистый голос на безупречном немецком языке передал администрации госпиталя по телефону приказ подготовить арестованных к отправке. Вмешался второй голос, еще более отрывистый и грубый, кое-что добавил и подтвердил, что говорят действительно из гестапо.

Спустя несколько минут перед госпиталем остановилась машина странного оттенка, перекрашенная из черной. Из нее вылезли трое эсэсовцев, которые без церемоний проникли в палату и начали поднимать людей с коек, пиная их кулаками и ногами. Инспектор полиции Виши, карауливший арестованных, возмущенно заметил, что так не обращаются с больными.

— Французская собака, — провозгласил один из эсэсовцев и дал инспектору пощечину. Его товарищи молча вытащили свои маузеры.

Доказав таким образом эсэсовскую принадлежность, они без всяких задержек увезли арестованных.

Спустя некоторое время в госпиталь явились полицейские Виши и были немедленно арестованы гестапо, — там успели получить сообщение об этой дерзкой выходке.

Пока партнеры разбирались в этой сумятице, арестованные были укрыты по надежным убежищам.

Спустя сутки «Централь» передала в Лондон подробное донесение обо всей этой истории.

Повседневная жизнь нашей «Централи» представляла удивительную смесь тайной дипломатии и скаутизма, непрерывной смертельной опасности и мальчишеских выходок.

Люди одновременно воспитывали неполноценных детей и вели бесконечные переговоры с агентами-двойниками и безусловными предателями.

Эти крайности создавали удивительную, единственную в своем роде атмосферу, не имевшую ничего общего с обычной атмосферой разведывательной службы.

Тем не менее сотрудники классической, профессиональной разведки смотрели на полученные нами результаты с завистью и восхищением.

Наши ежемесячные восемнадцать килограммов информации создавали довольно верную картину жизни Европы.

Наша группа постепенно оказалась в силах самостоятельно создавать вопросники, тем самым облегчая работу нашим агентам.

Готовая партия снарядов «фау-1» выходит с конвейера.

Привожу такой вопросник, составленный нами в применении к оружию «фау».

99001

ВСЕМ АГЕНТАМ

Январь 1943.

Немецкий самолет-снаряд

1. Собирать всевозможные указания относительно пусковых площадок, оборудованных гидравлическими приспособлениями и находящихся в северной запретной зоне.

2. Представить расписание поездов с жидким воздухом и жидким кислородом, изготовленными на заводах X во Франции и Линде в Германии, проходящих в северную запретную зону.

3. Что изготовляется на заводах У в секретной мастерской В.?

4. Передавайте все разговоры между немцами, касающиеся оружия «фау-1, «фау-2», «фау-3», а также оружия «бич Израиля».

5. Идет ли набор французских инженеров и техников, специалистов по реактивному движению?

6. Каковы немецкие заказы сверхлегких элементов типа «зет»?

Все данные, собранные по этому вопроснику, должны быть сообщены «Централи» немедленно какими фантастическими они бы ни казались.

*
**

Ответы, которые мы получали, неизменно свидетельствовали, что немцы готовят нападение на Лондон и английские порты.

Площадки для запуска строились по всей линии побережья Ла-Манша и Северного моря.

Отсюда должны были осенью 1943 года начаться систематические бомбардировки — немцы таким образом хотели ликвидировать всякую возможность создания второго фронта в Европе. Ежедневно получали мы новые сведения, подтверждавшие, что площадки продолжают сооружаться.

Ежедневно наши радиограммы (и ежемесячно — наши посылки) призывали союзные штабы к немедленным и решительным действиям. Теперь мы знаем, что в Лондоне сведения, добытые нами, обсуждались очень тщательно и изучались лично г-ном Уинстоном Черчиллем. 6 июля 1944 года Черчилль упомянул о наших донесениях, выступая в палате общин.

Однако все это стало нам известно слишком поздно.

Тогда Лондон упорно молчал.

В отчаянии мы делали все возможное и невозможное, чтобы привести новые, еще более убедительные доказательства того, что назревает реальная опасность.

Благодаря мужеству наших агентов, работавших в запретной северной зоне, нам удалось получить фотоснимки пусковых площадок. Они были похожи на перевернутую лыжу, отчего и были прозваны «лыжными трамплинами».

Эти фотографии были нами переданы в Лондон в мае 1943 года.

И только в начале зимы 1943 года эти фотографии, наконец, получил маршал авиации сэр Родэрик Хилл, ведавший противовоздушной обороной Англии.

Свершись это раньше, «операции Арбалет» (массированные бомбардировки пусковых площадок) можно было бы начать с лета 1943 года, и множество англичан осталось бы невредимыми.

В молчании Лондона была одна положительная сторона — оно заставило нашу группу лезть из кожи в погоне за неопровержимыми доказательствами нарастающей угрозы.

За первые шесть месяцев 1943 года мы отправили в Лондон следующие документы, каждый из которых обошелся нам в несколько человеческих жизней:

1. Полный текст приказа Гитлера о производстве к декабрю 1943 года 1000 самолетов-снарядов в сутки, с тем чтобы весной 1944 года довести эту цифру до 5000 в сутки.

2. Имя генерала, ответственного за это производство, — генерал-лейтенант фон Шамье-Глицинский.

3. Подлинный текст циркуляра № 4895/11, подписанного четырнадцатью немецкими штабными офицерами и адресованного всем заводам и предприятиям, обеспечивающим выпуск самолетов-снарядов.

4. Имя изобретателя самолета-снаряда — Гейнц Бунзе.

5. Воинский номер особого полка немецких военно-воздушных сил, которому было поручено заниматься запуском самолетов-снарядов, — Флакрегимент 115 (W).

6. Имена немецких ученых, руководящих исследовательскими работами на острове Пеенемюнде, — Вернер фон Браун и Ганс Оберт.

7. Список местоположений 138 пусковых площадок.

8. Записку о мерах борьбы с самолетами-снарядами.

9. Подробное донесение о средней ракете (будущем оружии «фау-2»).

Другие подпольные группы, французские и союзнические, полностью подтверждали наши данные.

Поляки сообщали о них сначала по радио, а затем передавали их с людьми, добиравшимися до Лондона через Швецию.

Продолжая собирать информацию, наша группа старалась одновременно задержать строительство пусковых площадок. Наши сообщники изготовляли цемент низкого качества, портили гидравлические системы, при производстве заливочно-цементных работ закладывали в цемент куски металла, чтобы сделать его уловимым для радарных установок.

Мы наносили ущерб строительству и всякими другими способами. И в то время, когда сотни французов, не думая о ежечасно грозящей смертельной опасности, совершали поистине героические дела, в Лондоне обсуждался вопрос — существуют эти пусковые площадки или не существуют?..

Адъютант генерала Эйзенхауэра, капитан Гарри С. Батчер, подтверждает, что и в апреле 1944 года некоторые военные эксперты еще утверждали, что ни самолетов-снарядов, ни ракет вообще нет в природе, а пусковые площадки строятся ради внесения паники в ряды противника.

Из-за этих экспертов союзники чуть не проиграли войну вообще. Не приходится сомневаться, что такие же эксперты виноваты в неудачах союзных армий на французской территории.

Неумеренный скептицизм может повести к катастрофе. Недаром теперь Пентагон обязал всех своих сотрудников читать научно-фантастические романы.

Недостаток фантазии у военных приводил к тому, что мы, участники подпольных групп, порой испытывали глубокую неудовлетворенность, видя свою работу похороненной по первому разряду.

И это была правда. Буквально накануне 13 июня 1944 года (именно в этот день немцы с полугодовым опозданием начали атаку новым оружием) специальная комиссия генералов в Лондоне обсуждала вопрос об отчислении из лондонской противовоздушной обороны 77 000 человек, чтобы использовать их в других родах войск, на иных театрах войны!

10 000 убитых, 25 000 раненых, 23 000 разрушенных зданий — вот во что обошелся Англии скептицизм господ военных экспертов.

К счастью, ни скептицизм, ни доверчивость не помешали верховному штабу союзных вооруженных сил принять спасительное решение о скорейшей массированной бомбардировке острова Пеенемюнде.

Оно было назначено на ночь с 17 на 18 августа 1944 года. Не сообщая точной даты, Лондон известил нас, что против оружия X будут приняты «решительные меры».

Одновременно новые вопросники требовали от нас различных дополнительных сведений.

Итак, восемнадцать месяцев борьбы не пропали даром!

Созданная этим известием атмосфера оптимизма была так сильна, что ее не смогла поколебать даже волна массовых арестов, прокатившаяся в это же время.

Страшное дело Калюира обезглавило Сопротивление в южной зоне. Было ясно, что на нашу группу со дня на день может обрушиться нечто подобное, и мы решили заранее принять необходимые меры. Немедленно была осуществлена максимальная децентрализация. Группы, действующие в Париже, Марселе, Бордо, получили полнейшую независимость. Парижская организация (которой руководил бывший министр торговли и промышленности г. Анри Ульвер) также разукрупнилась, выделив из себя отдельную группу Беарн.

Однако работа продолжалась.

Благодаря одному офицеру Второго бюро, подполковнику Мишелю А. (который ныне председательствует в дружеском Кружке уцелевших), была создана отдельная служба контрразведки. Она ведала разоблачением секретных агентов противника. Интересно отметить, что подполковником А. был установлен своеобразный рекорд: он был приговорен немцами к смерти четырежды, под четырьмя различными именами, в четырех различных трибуналах!

Мы могли полагаться только на себя: любые советы со стороны могли бы скорее оказаться вредными, чем полезными.

Лондонские специальные службы стяжали в это время искреннее восхищение нашей организации.

Начитавшись вышедших в Швейцарии романов Питера Ченея, они ухитрились за три месяца переслать нам следующие высокоценные указания:

В одной посылке мы получили два приказа:

а) Ни в коем случае не вести оперативной деятельности и

б) Уничтожить ряд предателей по прилагаемому списку.

Нам настойчиво рекомендовали особо опасаться г-на Круга фон Нидда, посланника Гитлера при правительстве Виши. Предполагалось, очевидно, что г-н фон Нидда, подвязав фальшивую бороду, придет завербовываться в нашу группу.

Нас предупреждали относительно одного немецкого шпиона, «весьма опасного субъекта, слывущего мертвым». Видимо, этот «мертвец» должен был организовывать шпионаж на кладбищах среди покойников.

Нас извещали, что германские агенты обычно разъезжают на велосипедах без номера. Это наблюдение было тем более ценным, что в южной зоне в это время велосипеды не нумеровались вообще.

Нас известили, наконец, что выслан крупный специалист для обучения нас тонкостям разведывательного ремесла.

Этот господин действительно прибыл в Париж и был арестован ровно через четыре часа после прибытия. На нем были туфли телячьей кожи типично английской работы, и он курил трубку, набитую добротным английским табаком. При нем были найдены фальшивые документы, сработанные удивительно плохо...

Все эти извещения не принесли нашей группе большой радости. Гораздо практичнее было бы иметь книгу Пьера Нор «Мои товарищи мертвы», второй том которой вполне мог бы служить образцовым справочником по вопросам контрразведки.

К сожалению, книга эта вышла в свет лишь в 1948 году. Очевидно, она сможет пригодиться в следующий раз...

К счастью для нас, продолжала работать группа «Аякса», в состав ее входили сотрудники следственной службы. Оттуда до нас доходили сведения обо всех попытках врага заслать к нам своих людей.

С другой стороны, мы получили известия из окружения адмирала Канариса. Оказывается, некая группа немецкой секретной службы, действующая на территории Англии (в районе Глазго), предупреждала Канариса о существовании весьма активной группы Марко Поло. Местопребыванием группы был вполне правильно назван Лион.

Какие же ошибки были допущены в Лондоне, если данные о нашей группе просочились к врагу? Этого мы не узнали и, вероятно, не узнаем никогда.

Мы удвоили осторожность, но было ясно, что меч повис над нашими головами.

И все же подобно тому, как здоровый человек не может поверить в ожидающую его смерть, участники нашей группы продолжали работать, не думая о возможном аресте.

Они жили, как все люди, и некоторые даже мечтали о том, чтобы обзавестись семьей.

Время от времени в наших посылках появлялись сообщения примерно такого рода:

«Командованию ФФИ, Лондон.

От лейтенанта Икс.

Довожу до Вашего сведения, что я, нижеподписавшийся лейтенант Икс, живущий под фальшивой фамилией Игрек, вчера вступил в законный брак с м-зель Зет, также живущей под чужой фамилей Ку. Прошу, в случае моей гибели, положенную пенсию выплачивать ей».

Согласно декрету 366А, руководитель группы мог распоряжаться жизнью и смертью всех входящих в группу людей.

Сен-Гаст сказал однажды, что на него следовало бы возложить и право свершать бракосочетания, подобно тому, как этим правом облечены капитаны дальнего плавания.

В глазах закона брак, свершенный капитаном, столь же правомочен, как брак с благословения священника.

Мы видели новобрачных — и даже счастливых молодых отцов, — которые шли на самые отчаянные предприятия и часто выходили из них живыми и невредимыми.

Человек остается человеком при любых условиях.

Некий Раймон Шарлье из местечка Пон-де-Бовуазен на протяжении своего медового месяца ухитрился похитить портфель с документами у крупного берлинского чиновника министерства авиации и раздобыть фотоснимки новой немецкой зенитной пушки ПВО. Эти снимки ему удалось сделать при помощи фотоэлемента, который он же украл на заводе фирмы Сименс и Гальске.

Этот же Шарлье установил на юге прямую радиосвязь с самолетами британской авиации, и — вскоре взлетели на воздух три немецких нефтеналивных судна с горючим.

Эти три судна были занесены на счет нашей группы.

Некий Эрсен, преподаватель лицея в Клермон-Ферране, не только сфотографировал ряд новых немецких самолетов в военном аэропорту, но и принес несколько нацистских флажков из офицерской столовой.

Жена Альфреда Эшкенази родила третьего ребенка. Тем не менее Альфред во время его частых поездок ежедневно и ежечасно рисковал жизнью.

Пайетон, знаменитый историк, выполнил самые рискованные поручения в запретной зоне, а, возвращаясь, еще вел опасные переговоры с префектами Виши.

Этот почтенный профессор (вероятно, впервые в истории секретной службы!) вернул обратно деньги, выданные ему на поездку и им не истраченные. Ему не пришло в голову израсходовать их на обед в ресторане по ценам черного рынка.

Так жила и действовала наша подпольная группа, когда пробил час первых жертв.

6

ПЕРВЫЕ ЖЕРТВЫ

Пусть я весь истерзан, весь изрезан,

Крестный путь был пройден мной не зря,

Голос мой взовьется над железом,

С человеком Завтра говоря...


Луи Арагон. «Баллада о певшем под пытками».


Причиной того, что по терминологии Сопротивления именовалось «провалом» («провал» — это один или несколько арестов), неизменно оказывались предательство и донос.

Ни гестапо, ни абвер никогда не были склонны оперировать методом дедуктивных умозаключений.

Не надо преувеличивать и те возможности, которые метод радиогониометрии предлагает для засекания тайных радиопередатчиков. Существует ряд надежных технических приемов, благодаря которым самые усовершенствованные радиоискатели оказываются бессильными.

В нашей практике все «провалы» радиопередатчиков произошли из-за доносов, а уловлен аппаратами противника не был ни один. Мы знали о существовании радиогониометрического метода и принимали необходимые меры.

Некий Плувье, о котором уже упоминалось, сообщил в гестапо о деятельности Андре Эльброннера.

Андре искал подходящего человека для поддержания связи между Лионом и Берном. Неосторожные сотрудники порекомендовали ему этого Плувье, который был штатным агентом гестапо в Лионе.

Андре был арестован в первых числах июня 1943 года.

Он ни о чем не проговорился, никого не выдал. Его без конца допрашивали, но, к счастью, не подвергали пыткам. Разумеется, не из гуманных соображений — Андре просто был недостаточно крепок физически, чтобы их выдержать. Его отправили в концлагерь Бухенвальд, где он прожил всего около полугода. В самом начале 1944 года Андре Эльброннер скончался от пневмонии.

Научный сектор группы Марко Поло был обезглавлен.

Франция потеряла одного из самых творчески одаренных изобретателей, человека, который много сделал для промышленности и науки и мог бы сделать еще больше в наш атомный век.

Арест Эльброннера заставил усилить работу наших органов безопасности. Все люди, лично известные Андре, срочно сменили местожительство.

К несчастью, Эшкенази решил забежать на прежнюю квартиру, чтобы проститься с женой и детьми; там его ожидала гестаповская засада.

Альфред тоже ничего не сказал на допросах.

Он твердо решил бежать из тюрьмы, и каким-то чудом ему удалось перебраться через первую стену форта Монлюк.

Он перелезал через вторую, когда его увидел из окна камеры арестованный немец дезертир.

Рассчитывая заработать сокращение срока, тот поднял тревогу, охрана открыла огонь.

Так погиб талантливый кибернетик Альфред Эшкенази.

Профессор Невилль да Коста Андраде, крупнейший английский атомный физик, написал когда-то о молодом физике Генри Мослее, убитом под Галлиполи в 1915 году: «Будь он жив, мы бы кое-что знали...»

То же самое можно сказать об Альфреде Эшкенази. Если бы он сам выбирал себе эпитафию, он предпочел бы, вероятно, удивительные слова, которые крикнул палачам Валентин Фельдман: «Дураки, ведь я умираю за вас!..»

Из первичной тройки в живых остался один Верн.

Его отвезли в безопасное местечко Пон-де-Бовуазен, и оттуда он принялся восстанавливать научный сектор.

Вскоре выяснилось, что гибель Эльброннера и Эшкенази была лишь прелюдией к более серьезной Драме.

Мы и сейчас не знаем, кто предал Рауля, одного из помощников Сен-Гаста. У этого молодого парня было достаточно личных недругов.

Рауль был арестован вечером 18 июля 1943 года и немедленно подвергнут пыткам. Он не выдержал и назвал адрес Сен-Гаста: Лион, улица Тет д'Ор, дом 1.

В ночь с 18 на 19 июля начальник лионского гестапо телеграфировал Гиммлеру: «Нами арестован руководитель группы Марко Поло». Как явствует из найденных позже документов, адмиралу Канарису это известие было сообщено утром 20 июля.

Невозможно говорить подробно о муках, которым был подвергнут Сен-Гаст.

Скажем только, что между простым избиением с ванной1 и настоящим истязанием, проводимым опытными специалистами, — дистанция огромного размера.

1 Одна из излюбленных пыток гестаповцев, которую у них переняли дарнановские милиционеры: связанную жертву заставляют захлебываться в ванне. Когда она теряла сознание — ее откачивали и топили снова (см. книгу Пьера Дэкса «Убийца нужен»). (Примечание переводчика).

Сен-Гаст был подвергнут пыткам пятьдесят шесть раз, но не произнес ни единого слова.

Я говорю не в укор тем несчастным, которые не выдержали истязаний.

Как говорит Джильберт Честертон, единственная профессия, которой не надо обучаться, это мученичество.

Зато она больше всякой другой требует призвания. Можно только изумляться силе, твердости и живучести человека. Сен-Гаст выдержал все пятьдесят шесть «сеансов» и остался жив. Он прожил еще почти полтора года в концлагере, дождался освобождения и умер лишь в 1951 году.

Его воля и душевная стойкость намного превзошли все те чудеса, что приписываются христианским мученикам.

С ареста Сен-Гаста началось «Дело Марко Поло», в дальнейшем перешедшее в «Дело Блинденгейма».

Мы знали, что бесконечные, перемежающиеся допросы и пытки так и не заставили Сен-Гаста заговорить. У нас оставалась слабая возможность спасти его — организовать нападение на поезд, в котором Сен-Гаста должны были перевозить в парижскую тюрьму Фрэн.

Операция выглядела сложной, но отнюдь не фантастической, особенно после вторичного освобождения Раймона Валлэ. С этим руководителем тайной армии мы уже встречались в рассказе о бегстве из госпиталя при помощи «фальшивых» гестаповцев. Вскоре он снова был арестован, осужден и ожидал расстрела. Его жена и несколько друзей составили боевую группу для спасения Раймона.

Они знали, что тюремный автомобиль, в котором будут находиться пленные, непременно должен будет пересечь мост Гильотьер.

Нападение должно было произойти среди бела дня, на улице, полной немецких солдат и агентов, не говоря уже о дарнановских милиционерах. Ставка была сделана на неожиданность. Боевая группа состояла из горсточки хорошо вооруженных мужчин, которыми руководила беременная женщина. Счастье улыбнулось смельчакам. Шофер тюремной машины, получив пулю в голову, рефлекторно затормозил; проходивший трамвай удачно подошел вплотную, почти врезавшись в машину.

Тут Люсиль Валлэ и ее друзья бросились в атаку.

За тридцать секунд они успели застрелить шестерых вооруженных эсэсовцев конвоя; двух минут хватило, чтобы освободить арестованных, подобрать своих раненых и скрыться.

Мы готовили примерно аналогичное нападение на поезд, который должен перевозить Сен-Гаста, но натолкнулись на непреодолимые препятствия, и нападение не состоялось.

Работа тем временем шла своим чередом. Удалось раздобыть некий шифр, и наши радисты перехватывали все радиограммы, которое правительство Виши отправляло префектам в провинции.

В Париже начало действовать несколько филиалов нашей «Централи». Один помещался в кинотеатре «Парамаунт», другой — в помещении крупного промышленного объединения на Рю-де-Лондр.

В Саарбрюкене был установлен новый радиопередатчик, поддерживающий связь одновременно с Лондоном и лионской «Централью».

Расстояние меньше чем в километр отделяло этот работающий передатчик от самого страшного из немецких концлагерей — Нейе Бремме.

Наша группа, расположенная на вражеской территории, вербовала нам сторонников среди заключенных в концлагерях и лагерях военнопленных.

Мы намечали подходящие кандидатуры, руководствуясь агентурными данными. После того как выбранный человек подписывал заявление о вступлении в вооруженные силы сражающейся Франции, наши люди устраивали ему побег. Его направляли в центр приемки, и он получал боевое назначение на месте, либо перебрасывался в Лондон или Алжир.

Активно шла подготовка к освобождению острова Корсики.

Воинственный дух Сен-Гаста и сменившего его Рене Пелле вдохновлял нас.

Однажды агент, поддерживающий связь между Лионом и Парижем, никак не мог сесть в набитый до отказа поезд на вокзале Перраш. Негодуя, он отправился в немецкую вокзальную жандармерию и предъявил документы Французского синдиката синтетических продуктов. Жандармы очистили для него целое купе, выбросив оттуда полдюжины спекулянтов, и агент весьма комфортабельно доставил свой груз, состоявший из вопросников, взрывчатки и подпольной почты.

Разведывательная сеть теперь не довольствовалась ответами на вопросники: люди бесстрашно разведывали секретные дела противника, ежедневно рискуя жизнью.

На железнодорожной станции Лион-Товарный один из наших людей обнаружил комнату, где помещался немецкий радиопередатчик. Радист куда-то отлучился, наш смелый разведчик вошел в каморку и успел сфотографировать таблицу шифра, представлявшего для нас огромное значение.

Отступать ему пришлось через зону военных пакгаузов. Его искусали свирепые караульные овчарки, и лишь при помощи двух прибежавших товарищей ему удалось спастись от смерти.

Агенты, работавшие в районе аэропорта Брон, отлично использовали небрежность немецкой охраны. Они не только запечатлевали на пленку все новые модели самолетов, появлявшиеся на летном поле, но еще и подключили к системе посадочных электровех свой питающий провод. Благодаря этому можно было в ночь налета мгновенно демаскировать затемненный аэродром и вызвать на его массированный бомбовый удар. Кроме того, короткие вспышки посадочных знаков служили отличным ориентиром для спускавшихся ночью парашютистов.

Агент, работавший на острове Майорка, увидел однажды ночью, как рыболовное судно под французским флагом причалило к поднявшейся немецкой подводной лодке и стало заряжать ее истощившиеся аккумуляторные батареи. От другого агента мы знали, что некое рыболовное судно недавно из Марселя направилось в открытое море.

Установив тождество, мы послали радиограмму, и на обратном пути с Майорки «рыболова» подкараулили и потопили английские торпедоносцы.

Отправка почты не всегда проходила гладко. Вот, к примеру, подлинный рассказ человека из группы «Вектор». Как мы уже упоминали, группа «Вектор» занималась отправкой почты и получением парашютных посылок.

«Прибыл в пункт XI2 (в окрестностях Лиможа) в одиннадцать часов ночи. В темноте говорю пароль — на меня бросаются трое, связывают меня и затыкают рот. Затем меня кладут на землю рядом с несколькими людьми, также связанными, как и я.

Незнакомый голос (но — увы! — безусловно французский!) обещает мне ночь пыток и пулю в лоб, как только будет захвачен ожидаемый самолет.

Примерно в час ночи зажжены замаскированные посадочные огни, видимые только сверху.

В 1 час 30 минут один из троих «конвоиров» начинает сигналить карманным фонарем, указывая посадку. Сигналит он совершенно правильно, будучи, очевидно, хорошо натаскан.

В 1 час 40 минут слышится шум мотора, самолет снижается. Внезапно один из замаскированных фонарей падает набок и ярко освещает местность: видны связанные люди и человек тридцать эсэсовцев в форме, с автоматами наготове.

Что случилось? Один из пленников подполз к фонарю и сшиб его ногами.

Кто-то вопит: «Швейн!» Пулеметы аэроплана открывают ураганный огонь, и я стараюсь вжаться в землю.

Самолет кружит над нами, мне кажется — сантиметрах в тридцати надо мной. Затем он улетает, и я вздыхаю облегченно: ни один эсэсовец не поднимается, все они скошены пулеметными очередями.

Четыре часа утра. Нас освобождают от пут крестьяне, идущие на работу. Мы уходим, погрузив расстрелянных эсэсовцев в их автомобили, стоящие неподалеку.

Я возвращаюсь в Лимож и переправляю посылку иным путем, «третьим номером».

Обычная драма, эпизод повседневной жизни 1943 года.

В этой посылке (кстати сказать дошедшей в Лондон вполне благополучно) находился один удивительный документ. Рене Пелле (принявший теперь псевдоним «Октав») и Верн поверили ему лишь частично. Документ настолько полно подтверждал их точку зрения относительно оружия X, что даже вызывал некоторое недоверие; идеальные подтверждения всегда немного сомнительны.

Документ был доставлен нам товарищами из итальянского Сопротивления (группы «Треугольник») и живописал драматические сцены, предшествовавшие низложению и аресту Муссолини.

Выступая перед верховным советом фашистской партии, обреченный дуче выразился примерно так:

«Вы все неправы. Существует великая тайна, раскрыть вам которую я не имею права. Помните, что фюрер располагает грозным оружием. Используя его, он может мгновенно предотвратить любые попытки создания второго фронта в Европе. Он сделает это в любую минуту, когда ему заблагорассудится. А вы — нападая на меня, вы подписываете свой смертный приговор!»1

1 Подлинность этой истории была впоследствии подтверждена разоблачениями гг. М. Боттаи и Паоло Монелли, которые специально изучали последние дни фашистского режима в Италии. (См. статью г. Мориса Вассара в «Ревю де Де Монд» от 1 апреля 1950 года). (Примечание автора).

Эти слова были сказаны вечером 24 июля 1943 года.

Освобождение и бегство Муссолини, блестяще осуществленное впоследствии Отто Скорцени, ничуть не удивило нас.

— Ясно! — сказал Октав. — Они должны были либо убить Муссолини, либо выкрасть его. Он слишком много знал!

Падение фашистского режима в Италии и освобождение Корсики существенно облегчили работу нашим агентам связи.

Зато гестапо и спецслужбы адмирала Канариса удвоили активность. Гибель грозила нашей группе со всех сторон.

Понимая безвыходность своего положения, мы стали действовать еще активнее.

Организованная Верном в Во-ан-Велэн фабрика зажигательных бомб работала на полную мощность. Она производила семьдесят бомб в сутки, но и это количество нас уже не удовлетворяло.

Нашему лионскому агенту Сотэ удалось взорвать немецкий грузовик с радиогониометрической установкой. Другие боевые группы организовали несколько пожаров в немецких военных гаражах. Таким образом улавливать работу наших радиопередатчиков стало почти невозможным.

Наши зажигательные бомбы работали отлично: были сожжены спецпочта гестапо, архивы полиции, список людей, направляемых на принудительную работу в Германию из многих городов, запас бумаги для выпуска единого удостоверения личности и, наконец, склад полевых карт немецкого командования в Париже.

Некоторые доносчики были приговорены к смерти и казнены. Другие были запуганы угрожающими письмами (в каждое для острастки было вложено отрезанное человеческое ухо).

Уши нам поставлял один военный госпиталь и клиники нескольких медицинских институтов.

В сопроводительном письме значилось:

«Вот ухо человека, сотрудничавшего с немцами. Очередь за вашими!» Подписано: ответственный по карательным мероприятиям.

На робких буржуа эти угрозы действовали безотказно, но к гестаповцам такие шутки не применялись: там приходилось начинать со смертного приговора.

Известна такая история... впрочем, предоставим слово самому «ответственному»:

«Я аккуратен до педантизма. Это мое право. Каждый вечер, возвращаясь в свою комнату в районе Виллербанн, я вешал автомат на гвоздь, а сверху вешал свой непромокаемый плащ. Таков был порядок. Как-то раз в шесть часов утра ко мне вломились трое гестаповцев и пинками стали поднимать меня с кровати. Я оделся, возмущаясь и вопя о своей невиновности, взял с гвоздя плащ и под ним поставил автомат на боевой взвод. А затем уронил плащ... тррр... и пошел по своим делам...

Через полчаса прибежал наш связной. В письме от «Аякса» говорилось, что товарища надо предупредить об опасности. Известие запоздало. Прибыв на место, агент увидел трупы гестаповцев, вокруг которых начал собираться народ.

Связной отбыл, сказав на прощанье: «Эти люди мертвы, позовите доктора!..»

С этим же агентом случилось в Виллербанне другое происшествие. Он направлялся к трамвайной остановке, а в карманах у него были: разведывательный вопросник, пистолет Кольта и незашифрованный проект одного любопытного мероприятия. Предполагалось взорвать управление гестапо в Виши бомбой, замаскированной под батарею центрального отопления...

«Внезапно открывается окно, и незнакомая дама говорит мне: «Мсье, идите скорее сюда!»

Надо знать Лион, чтобы понять, насколько такое происшествие невероятно. Подхожу. «М-сье, мне сейчас телефонировали, что в нашем районе облава. «Они» обыскивают все дома, все люди вашего возраста будут отправлены на работу в Германию. Спрячьтесь или постарайтесь уйти»...

Куда?

Благодарю, чтобы отправиться куда глаза глядят. Вижу — колокольня виллербанской церкви. Захожу туда и сажусь на скамеечку. Появляются немцы, долго спорят со священником, бросают беглый взгляд на кучку молящихся — и уходят. А я просидел в церкви еще несколько часов и только тогда понял, что такое право убежища в алтаре...»

Десять раз на день принимала наша «Централь» рассказы о подобных происшествиях.

Скромная чета преподавателей, Октав и его жена, проявляли удивительное мужество. Они никогда не уклонялись от риска.

Их новая жизнь ничем не была похожа на предыдущую, довоенную, а незаурядное мужество родилось теперь на новом этапе их существования — в борьбе, в вечных опасностях...

Супруги отлично поняли важность оружия X.

Они разделяли нашу радость, когда нам сообщили, что в Оверни найден английский тайный агент, который просил вернуть его на родину, обещая поднять там шум, предупреждая о надвигающейся смертельной опасности.

Когда все проверки были закончены, мы отправили в Овернь своего агента, отлично знающего английский язык и быт англичан. Он отправился искать «человека из Лондона» и разыскал его. Вот краткий отчет о его миссии:

«— Очень рад с вами познакомиться ! — говорит он мне. — Меня зовут Смит!

— Мы встречались в 1939 году, — отвечаю я, — но тогда вы почему-то звались Фитерстоном...

Неловкое молчание.

— Неважно, — говорю я. — Теперь ваше имя Исидор Левассер. Вот ваши документы и весь ваш куррикулюм витэ. Учтите, что вы француз и по-английски не знаете ни слова...

Мы ночевали на ферме-убежище, у верных людей.

Ночью была тревога, мне донесли о появлении подозрительных машин. Чтобы перепрятать Исидора Левассера, я стучу к нему в дверь и слышу:

— Йес, ай мин: что случилось?..»

Тем не менее этому англичанину удалось пробраться на родину в целости и сохранности.

Он сдержал слово. В августе 1943 года нам передали, что благодаря его неутомимой настойчивости решено принять «радикальные меры» против острова Пеенемюнде.

Узнали мы, что и некоторые другие наши материалы признаны имеющими существенное значение.

В это время нас постигла смерть Альфреда Эшкенази, были арестованы Эльброннер и Сен-Гаст. Радостные вести из Лондона отчасти смягчили боль этих потерь.

Миллионы ждали открытия второго фронта. Мы с такой же напряженностью ждали нападения на остров Пеенемюнде, считая, что этот момент будет поворотным пунктом войны.

7

ПЕРВЫЙ РЕВАНШ

Четвертованное пламя,

Четвертованные цветы,

Разнесенные взрывом

Брызги крови на стенах.

Первая ночь Свободы...


Мадлен Риффо. «Дакс умер». (Из «Сжатого кулака»).


Новость была нам передана через саарбрюкенский радиопередатчик утром 19 августа 1943 года.

Радиограмма гласила:

«Состоялся массированный налет британской авиации запретный остров точка тысячи техников инженеров уничтожены точка начальник изысканий начальник штаба погибли точка»

По установленному нами «полушифру» запретным островом именовался остров Пеенемюнде. Октав и Верн молча пожали друг другу руки. Первая крупная победа была одержана.

Мертвецы — вчерашние, сегодняшние и завтрашние — умерли не напрасно.

Спустя восемь дней из Гамбурга через Стокгольм пришла к нам почта, принесшая подробный и, как выяснилось впоследствии, совершенно точный рассказ о тяжелом поражении, понесенном врагом.

В ночь с 18 на 19 августа, в два часа утра к Пеенемюнде подошли крупные соединения английских бомбардировщиков, которыми руководил командор авиации Д. X. Сирби.

Они вылетели накануне в десять часов вечера с различных баз на английском побережье и, собравшись вместе, в несколько приемов атаковали Пеенемюнде.

Командор Сирби руководил операцией с борта флагманского самолета, кружившего над целью и имевшего шифрованные радиопозывные «Foretope».

Метод с кружением самолета над целью для наведения на нее бомбардировщиков был применен в массированном налете впервые, но проверен был ранее: 3 августа, при бомбардировке Турина. Командор Сирби тогда пролетел над Лионом, и объявленная из-за него воздушная тревога разбудила Октава и Верна...

Было полнолуние. Тяжелые бомбы легли точно на цели, указанные в наших донесениях и проверенные аэрофотосъемкой.

Нападение было для немцев абсолютно неожиданным, но эскадрильи истребителей из Берлина быстро прибыли на место, и потери английской авиации оказались немалыми.

Генерал фон Шамье-Глицинский, начальник Пеенемюнде, был убит. Генерал Йешонек, начальник штаба немецких вооруженных сил на острове, также погиб1.

1 По другой версии генерал Йешонек после налета остался жив, но покончил с собой, получив на то прямой приказ от Гитлера. (Примечание автора).

Были убиты свыше пятисот специалистов по оружию «фау» и множество экспертов и консультантов по смежным отраслям техники, в том числе по электронике. Готовые модели, проекты и значительная доля заводского оборудования, необходимого для производства «фау», были уничтожены.

Таковы были приблизительные итоги налета английской авиации на Пеенемюнде. Этот налет спас от разрушения Лондон и немалое число портовых английских городов.

Германия проиграла важное сражение, удары по Англии были отсрочены на неопределенное время, но введение в войну оружия «фау» этим налетом отнюдь не было ликвидировано. На Пеенемюнде находилась лишь часть заводов и фабрик, выпускавших оружие «фау» и детали к нему.

Это подтверждалось донесениями, которые мы получили в течение августа 1943 года из Франции, Польши и Германии.

Бомбардировка немецких пусковых площадок (эта операция получила впоследствии шифрованное название «Арбалет») еще только начинала проектироваться в авиационных штабах союзников.

Так или иначе, меткость английского удара ясно показала адмиралу Канарису, что англичане информированы превосходно. Борьба с движением Сопротивления резко усилилась. В одном Париже было экстренно мобилизовано тридцать две тысячи работников гестапо для того, чтобы арестовать крупного английского разведчика подполковника Йео-Томаса.

Но немцев постигла неудача: Йео-Томас благополучно вернулся в Лондон, привезя с собой огромные досье, касающиеся оружия «фау».

Однако нарастающий нажим со стороны врага ощущался во всем: в автобусах и трамваях участились проверки, целые кварталы прочесывались облавами, деятельность французов предателей оживилась.

Мы получали множество известий от начальников низовых организаций в провинции — всюду было одно и то же: аресты, вынужденные переезды, перерывы в работе.

То, что произошло в Лионе, в меньшем масштабе происходило повсеместно,

«Люди могут гибнуть, группа остается!» — гласил первый циркуляр нашей «Централи», подписанный Октавом при вступлении на пост руководителя.

Рене Пелле быстро освоился со своим новым званием. По характеру он резко отличался от Сен-Гаста. Тот был романтик, любящий конспирацию и таинственность, избравший себе «рабочую маску» весельчака и гуляки. Его знали во всех злачных местах города.

Рене Пелле по-прежнему оставался директором школы, отягченным тысячами забот. Учить неполноценных детей — весьма хлопотливое занятие. Рене совмещал с педагогической деятельностью огромную подпольную работу молча, без блеска, но с энергией, не уступающей энергии своего предшественника. В отличие от Сен-Гаста, до войны связанного с французскими секретными органами, Пелле никогда в жизни не работал в разведке. Но он стал разведчиком, и, подобно своей жене, принес в новое для него дело всю серьезность и все мужество, которые были так характерны для них обоих.

Прекрасно отдавая себе отчет в смертельной опасности, подстерегающей его на каждом шагу, Рене Пелле за два месяца добился многого. При нем объем отправляемых в Лондон посылок почти удвоился, а качество посылаемых материалов стало более высоким.

Октав понимал важность дела, которому служил, и умел убедить своих подчиненных, руководителей низовых групп.

Тем временем возникла новая тайна. Было установлено, что самолеты-снаряды запускались с площадок мощной струей пара, которая выбрасывала тяжелую машину вверх лучше всякой катапульты. Однако на пусковых площадках не было никаких устройств, обеспечивающих такое количество тепла1.

1 Эта тайна была разъяснена лишь после окончания войны. Химическая реакция перманганата поташа с ультраконденсированной, обогащенной кислородом водой выделяет огромное количество тепловой энергии, мгновенно обращающейся в пар. Этот же принцип запуска был применен немцами в оружии «фау-2». Найти разгадку было весьма трудно, ибо большинство химиков считало, что изготовить обогащенную кислородом воду в промышленных масштабах практически невозможно. (Примечание автора).

Эта техническая новинка ясно говорила, что немцы не отказались от своего замысла — «разрушить Лондон, как Карфаген».

Новая опасность возникла перед нами. Союзники могли почить на лаврах, наивно воображая, что одним налетом они истребили зло в зародыше. Эта опасность была отнюдь не меньшей, чем первичное недоверие союзников, приводившее нас в такое отчаяние в 1942 году.

Октав и Верн поняли быстро, что решение могло быть только одно: надо установить прямой, личный контакт с Лондоном. Мы попросили радиограммой обеспечить место для Октава в одном из самолетов, тайно отправляющихся в столицу Англии.

Обычно такие места представлялись лишь политическим деятелям. Любой сановник Третьей республики, быть может даже больше других виновный в разгроме Франции, мог быть вызван в Лондон и оказывался там легко и просто.

Напротив, участники Сопротивления, ученые, инженеры, люди, которых в Лондоне могло быть ощутительно полезным, — вынуждены были пробираться в Англию через Испанию и месяцами томиться в лагере Миранда, дожидаясь возможности попасть в Лондон.

Октав уехал в начале октября 1943 года, и вскоре нас успокоил голос Би-би-си.

Английская радиостанция тогда передавала особые «послания» в эфир, весьма красочные и разнообразные.

Позднее Жан Кокто уловил их суровую поэтичность и использовал для сценария своего фильма «Орфей».

Условная фраза такого послания представляла собой как бы «удостоверение личности»; мужчина или женщина, называвшие себя посланцами Лондона, ею подтверждали свою принадлежность к лагерю Сопротивления.

Проверяющий говорил проверяемому условную фразу; если Би-би-си повторяла её в течение нескольких дней, это — означало — проверка закончена.

Известно, что в нескольких трагических случаях немцам удавалось, используя радиопередатчики и захваченные шифры, внедрять свою агентуру в ячейки Сопротивления. Во Франции, к счастью, таких происшествий было очень немного. Об одном из них написал полковник Реми в книге про свою группу «Братство Нотр-Дам»1.

В Голландии подобная история не разъяснена до сих пор и вызывает острую полемику.

Надо признать, что и у секретных служб союзников тоже бывали успехи. В частности, они захватили в Северной Африке немецкую шпионско-диверсионную и саботажную группу, выполнявшую «операцию Карфаген», и сумели воспользоваться немецким шифром и радиопередатчиком2.

1 См. «Как погибает группа Реми» (Издательство Рауля Солар), а также «Лондон вызывает Северный полюс» М. Диска. (Примечание автора).

2 В книге Пьера Нор «Мои товарищи мертвы» история «операции Карфаген» приводится полностью. Эта книга, оперирующая лишь точно проверенными данными, интереснее любого авантюрного или «шпионского» романа. (Примечание автора).

Иногда Би-би-си сообщала нам о благополучном прибытии в Лондон того или иного путешественника.

Оперативные сообщения предупреждали нас о предстоящей посадке на оккупированной территории самолета или о прыжках с парашютом. Иногда условными фразами передавались и общие руководящие указания. Так, обе высадки союзников на французском берегу — 5 июля и 14 августа 1944 года — предварялись радиоизвещениями.

О первой высадке группа Марко Поло была оповещена условной фразой: «Высокий мыс вдается в море». За восемь суток до «дня Д»1 нам сообщили: «Волны заливают высокий мыс».

1 «Днем Д» была зашифрована первая операция вторжения на европейский континент, не положившая начала второму Фронту.

Через несколько дней после того, как мы перестали волноваться за судьбу Октава, Би-би-си передала условную фразу: «Слоны едят землянику»; это значило, что борьба с оружием «фау» вступает в новую фазу и предстоят активные действия.

Мы уже говорили о русском инженере, работавшем на немцев. Бомбардировка Пеенемюнде застала его в Германии. Он был превосходно информирован о производстве оружия «фау» и готов был сообщить нам все, что было ему известно. Именно он потребовал от нас, чтобы Лондон сказал эту фразу, дабы удостовериться, с кем имеет дело.

Получив подтверждение, он просил организовать ему в Париже встречу с нашим представителем, который смог бы на глаз разобраться в сложных чертежах, относящихся к реактивному запуску «фау». Русский соглашался показать документы, но отказывался передать их нам или даже сфотографировать.

Эти данные были, бесспорно, самыми важными за все время нашей борьбы. Верну пришлось за ними отправиться в Париж, поручив на время своего отсутствия руководство «Централью» Маргарите Пелле.

Дату отъезда пришлось передвинуть вперед в связи с происшествием, которое показалось необычным даже в ту, изобилующую сюрпризами эпоху.

Около четырех часов утра Верна разбудил явившийся в «Централь» начальник одной из парижских филиальных групп. Дрожащими руками он развернул перед Верном газету и указал на жирный заголовок: «Полицейский комиссар убит в парижском предместье террористами».

— Так что же? — спросил Верн. — Ты будишь меня в такое время из-за дохлого полицейского комиссара?

— Этот комиссар, — ответил парижанин, — был нашим агентом № 99ХХХ. Люди из ФТП1 недавно прислали ему гроб, как предупреждение о смертном приговоре. Мы немедленно приняли меры, чтобы известить ФТП о том, что этот комиссар работает с нами. Мы поручили это одному человеку, но тут произошло несчастье; этот тип оказался заядлым лжецом, исключенным из компартии еще в 1934 году. Он никому ничего не передал — и ФТП убили по ошибке нужного человека. Но это еще не все...

1 ФТП — «франтиреры и партизаны» — боевая организация Сопротивления, созданная и вдохновляемая коммунистами. В то время руководил ею Шарль Тийон. Организация работала совершенно самостоятельно, хотя и поддерживала связи с другими. (Примечание автора).

— Есть и другие неприятности?

— Да. На трупе была найдена твоя фотография.

— Ты думаешь, у меня мало забот без этой фотографии? Чем я могу помочь? Зачем она была у него?

— Ты просил сфабриковать тебе подлинное удостоверение личности, он хотел исполнить твою просьбу и не успел. Но и это еще не все!

— Недурной у тебя запасец!..

— Еще трое полицейских из той же подпольной ячейки тоже получили гробы. Их прикончат на этой неделе...

Выход был один: поскорее связаться с организацией ФТП и попросить их отменить приговоры. Верну пришлось отправиться в Париж немедленно, чтобы успеть выполнить за один раз две столь различных миссии.

Вот что рассказывает об этой экспедиции сам Верн.

ДНЕВНИК ВЕРНА1

1 Верн смог кое-что записать лишь в период между 5 и 19 мая 1945 года. 5 мая его освободили из лагеря Маутхаузен, а 19 отправили в Париж на самолете. Записи были сделаны как рапорт французским властям и отчет о деятельности автора от 1940 до 1945 года. Бумаги не было. Записи были сделаны на полях библии, одолженной Верну американским военным священником-католиком, а в Париже были продиктованы машинистке. Приводимый ниже дневник является серией выдержек из того документа. Подлинник изобилует военной информацией, исповедями умерших в лагере, техническими данными. Он содержит нечто вроде научного завещания Верна. Поэтому приводить его полностью излишне. (Примечание автора).

Вторник

Демаркационной линии между оккупированной и неоккупированной зонами больше не существует, но все едущие в поезде подвергаются строгой проверке прямо в вагоне.

(К счастью, у Верна превосходная «карт д'идантитэ». При нем продовольственные карточки, справка с места работы (конечно, от того же Французского синдиката синтетических продуктов!), документ о демобилизации. Прошлое и настоящее вызубрены отлично. Через десять минут после прибытия в Париж Верн станет неким Жеромом Карданом, искусствоведом и критиком.

Опыт показывает, что вернейший способ сойти за ученого искусствоведа — это говорить об одном искусстве терминами другого. Скажем, беседуя о живописи, надо поминать тональность, звучность, резонанс. В разговоре о музыке следует вставлять термины, характерные для живописи, — колорит, оттенок, освещение).

Лионский вокзал в Париже оцеплен, оцеплено и метро.

Идет всеобщая проверка документов. Узнаю несколько видных гестаповцев, но не думаю, чтобы они догадались, кто я.

На базу прибываю благополучно. Преображаюсь в Кардана.

Свидание происходит в Зале астрономии во Дворце открытий. Темнота кромешная, светят лишь звезды с потолка планетария. Невидимый собеседник спрашивает меня, не предпочитает ли Панург аутоморфные действия баховым фугам. Отвечаю, что «любовь, ненависть и стремление к могуществу являются тем треножником, на котором возгорается темное пламя».

По-прежнему скрываясь во тьме, мой собеседник устраивает мне форменный экзамен по межпланетным сообщениям.

Говорю ему о русских — Циолковском и Перельмане; о немцах Валье, Лее, Оберте, Гайле; об американцах Эдвардсе, Пендрее, Годдарде; о французе Эно-Пельтери.

Наконец, незнакомец заявляет, что он удовлетворен.

Он, конечно, не инженер X, а лишь один из его друзей и сотрудников. Но это неважно.

И после первых же фраз невидимки мне становится ясно, что этот человек и его группа знают об оружии «фау» решительно все.

Он говорит мне о времени и месте следующей встречи и предупреждает: если я пойду за ним сейчас — все кончено.

Выжидаю десять минут и выхожу: как будто, никто не следит за мной. Завтракаю близ площади Данфер-Рошро. Час провожу в книжном магазине Галиньяни. Покупаю несколько утопических романов Ганса Доминика. Возникает интересный разговор с немецким офицером, который видел, что я покупаю Доминика. Долго обсуждаем эволюцию утопического романа в Германии, от «Двух планет» Курта Лассвитца до книг, появившихся совсем недавно.

Теперь наступает время заняться нашими полицейскими.

Совершенно фантастический газогенераторный автобус с огромным баллоном на крыше увозит меня в отдаленное предместье.

Нахожу указанного мне человека, связанного с ФТП, и назначаю ему свидание, затем контрольное свидание — и снова свидание. Если он не придет — все погибло. Люди из этой организации — профессиональные подпольщики, а я — жалкий любитель.

Если они не захотят иметь со мной дело, я никак не смогу связаться с ними...

Являюсь в центр организации, нам близкой, «Защита Франции». Активная группа, много знакомых. Среди руководителей Мишель Клемансо, Женевьева и Мишель Шаретт, племянник и племянница де Голля. Они издали мой «Справочник саботажника» и изготовляют документы превосходного качества. Регулярно выпускают интересный листок.

Темнеет. Отправляюсь на новую базу, к одному торговцу картинами.

Парижская атмосфера отличается от лионской настолько, что никак не могу заснуть. Мысли одолевают.

Жив ли Сен-Гаст? Что собирается предпринять адмирал Канарис, получив приказ заняться группой Марко Поло?

Удалось Октаву убедить союзный штаб в грозящей опасности? Запросили или нет Британское общество изучения межпланетных сообщений? Сумею я выдержать пытку, если придется? Не зря ли выкинул я пилюлю с цианатом калия?

За окном мчатся автомобили: немцы и коллабо1 разъезжаются по ночным кабакам.

1 Сокращение от «коллаборационист» — сотрудничающий. Так называли французов, стремившихся мирно существовать под немецким игом, работая на немцев.

Что делать, если зазвонит телефон? Совсем забыл условиться с хозяином.

Что обозначает фраза, которую X просил передать в Лондон? «Между Океаном света и Горой света ничего общего нет...» Что это может значить?1

1 Фраза заимствована из авантюрного романа Синтэра и Стеемана «Тринадцатый удар полуночи», вышедшего в детективной серии «Маска». Значение не установлено. (Примечание автора).

Среда

Огромная чашка кофе с молоком за цинковой стойкой паршивенького бистро великолепно разгоняет ночные наваждения.

На свидание ФТП не явились. Час гуляю по набережным. Великолепные возможности.

Встречи с парижанами. Узнаю, что ночью провалилась организация, именуемая «централь Пеллегрена». В помещении осталось четыре тысячи незашифрованных имен. Даю указание — организовать пожар. К счастью, в Париже еще есть небольшой запас моих зажигалок.

Наступает час решительной встречи с инженером на набережной Жавель. Запоминаю огромное количество данных. Тайных видов оружия оказывается уже четыре.

Все отрывочные данные оформляются, становятся на места, проясняются. Крепко жму руку инженеру X. Прежняя родина, новая родина, все освобожденные и все ждущие освобождения обязаны ему многим. Благодарить бесполезно, он все понимает сам.

Опять еду в предместье. Зашифровываю основное в полученном материале и прошу шифром передать в Лондон. Если радиограмма будет принята — я прожил свою жизнь не напрасно.

Завтракаю в другом районе.

На контрольной встрече с ФТП снова никого нет. Свободные два часа. Иду в кино, смотрю «Человека из Лондона».

Когда на экране появляется смена гвардейских патрулей у Букингемского дворца — публика внезапно разражается аплодисментами.

Встреча с двумя политическими деятелями.

Игрек, бывший председатель Совета Республики, хочет войти в Сопротивление.

Отказываю, он чересчур на виду. Напоминаю, что неповиновение перед лицом врага наказывается смертью, как гласит декрет Временного Правительства сражающейся Франции № 336А.

Снова отдых; долго гуляю по парижским улицам. Чувствуется течение подземных вод.

Четверг

Наконец-то! Человек из ФТП оказывается на второй контрольной встрече. Делаю ему замечание, он говорит:

— Побей, но выслушай! Жена уехала с поручением, мне пришлось сидеть с двухмесячным парнишкой. Освободился — и сразу прибежал!..

Вот они, бесчеловечные террористы, о которых кричит парижская бульварная пресса... Работа, семья, родина...

Объясняю ему все. Три смертных приговора будут немедленно отменены. Радиограмма моя благополучно достигла Лондона.

Последняя прогулка по Парижу; возможно, я его больше не увижу никогда. На стенах расклеены желтые афиши — длиннейшие списки расстрелянных заложников...

Захожу в немецкий книжный магазин в Латинском квартале. Рассматриваю книжки. Очаровательная девушка толкает меня локтем в бок и шепчет: «Скорее уходите, мсье, магазин сейчас взлетит на воздух!»

Выхожу не торопясь и усаживаюсь в соседнем кафе.

Через четыре минуты — сильнейший взрыв. Чистая работа, но я лично предпочитаю зажигательные бомбы.

***

Возвратясь в лионскую «Централь», Верн немедленно связался по радио с Октаном. Октав собирался ехать во Францию, и уже был назначен день отъезда.

Послание Би-би-си было передано нормально, и первая половина вечера прошла благополучно.

Около десяти часов телефон сообщил, что сверхсрочное извещение от «Аякса» поступило в «особый почтовый ящик», помещавшийся на квартире дантиста Андре Пелле, младшего брата Рене.

Распечатав конверт, Верн побелел:

Посадочная площадка захвачена гестапо... — сказал он.

8

КРУШЕНИЕ «ЦЕНТРАЛИ БЛИНДЕНГЕИМ»

Покой, довольство, ласковость уюта,

Добытого работой долгих лет,

Исчезли, как мелькнувшая минута.

И мы одни.

Покоя больше нет.

Но мы встречаем горе, как и прежде,

Без слез и жалоб, молча хмуря бровь,

Что нам опасности, разбитые надежды?

Они бессмертны и возникнут вновь...

Редиард Киплинг. «Far all we have andare»


Черная машина с гестаповским номером остановилась в маленькой деревушке. Она выехала из Лиона в двадцать два часа, сейчас было двадцать три часа десять минут. Маргарита Пелле, Верн и жандарм, участник нашей группы, вошли в домик, стоявший на отлете. Радист, приняв условную фразу по телефону, успел передать в Лондон страшную весть. Ответ пришел быстро:

«Самолет вылетел, попробуем связаться радио, вернуть».

Наступило молчание. Мы ждали дальнейших известий... Где-то над Ла-Маншем летел маленький «лизандр» и вез Октава во Францию, на верную смерть. Успеют ли предупредить его?

Время тянулось бесконечно... Наконец, через полчаса, которые казались вечностью, поступило сообщение: «Связаться пока не удалось».

Проползли еще пятнадцать невыносимо долгих минут. И вот — второе известие — «Связались, самолет возвращается в Англию».

Следующий час прошел несравненно быстрей. Наконец радист принял новое извещение: «Самолет совершил посадку в Англии. О дне вылета будете оповещены».

— Раньше чем через месяц он не вернется, — вздохнула Маргарита Пелле.

— Неважно, — заметил Верн, не подозревая, что эта задержка не только спасает жизнь Октава, но и меняет судьбу организации в целом. Никто тогда не знал, что часы «Централи Блинденгейм» сочтены.

Сравнительно недавно Сен-Гаст решил нарушить правило, согласно которому боевые и разведывательные действия не должны были смешиваться.

Историк, исследовавший работу и судьбу организации Марко Поло, совершенно справедливо замечает: «Свойственный Сен-Гасту динамизм не позволял ему замкнуться в узких рамках разведывательной работы. Он считал Сопротивление общенациональным делом, всенародным движением. Включиться в это движение должны были все общественные организации — и Сен-Гаст смело шел на соединение с самыми различными группами, поощряя и направляя их деятельность. Он понимал, что необходимо организационно объединять действия разрозненных боевых точек. В районе Макона им было создано одно из первых по счету маки, куда входила молодежь, уклоняющаяся от отправки в Германию, а также все имеющие основание скрываться от немецкой и «вишистской» полиций. В маки царила строжайшая воинская дисциплина, этим отрядам суждено было стать первыми отрядами войск ФФИ, которым в значительной степени принадлежит честь освобождения Франции...»

Увы! Именно из маки пришла к нам гибель: там многие знали адрес «Централи» и имена ее руководителей.

Ведомству адмирала Канариса удалось заслать в маки своего человека, тот установил постоянную связь с гестапо, обо всем информируя немцев. (Впоследствии рапорты попали в наши руки, и этот агент — некий Гарсиа — был расстрелян). Но тогда, в ноябре 1943 года, лагерь маки, помещавшийся в районе селения Бобери, был окружен немецкими войсками. Макизары, которыми руководил старший унтер-офицер Робен, сражались отчаянно, но силы были неравными.

Судьба «Централи Блинденгейм» была предрешена. Кое-кто из наших сторонников попал в руки к врагам — некоторые из пленников не выдержали пыток. «Централи» оставалось жить считанные дни, и необходимо было наладить плановую эвакуацию, отступление в боевом порядке, дабы на новом месте возобновить военные действия как можно скорее. Группа получила приказ — желающие могли уйти немедленно. Добровольцы оставались, чтобы организовать эвакуацию.

Добровольцами оказались все. Началась систематическая разгрузка «Централи». Постепенно были отвезены в другие подпольные группы Лиона запасы оружия, готовящаяся к отправке посылка, склад запасных радиодеталей, шифры и коды.

К 23 ноября 1943 года в помещении «Централи» оставались лишь несколько вопросников для раздачи агентам и план немецких оборонительных сооружений на Средиземном море, с которого художник снимал копии.

Через сорок восемь часов «Централь Блинденгэйм» должна была прекратить свое существование...

Вечером 23 ноября в помещении «Централи» находились Маргарита Пелле, Жаклин Севильяно, Поль Пелле (младший из братьев Октава), художник Жан Легран, копирующий планы, три скаута — Перрюш, Рэнетт и Кугар — агенты связи и Верн. Кроме них, там присутствовали преподаватели, служащие и ученики интерната. У нас были и гости — три видных лионских общественных деятеля, попросившие убежища. Эти трое получили извещения о том, что они приговорены к смерти «Комитетом антитеррористического действия» — кучкой бандитов, организованной немцами впротивовес движению Сопротивления. Этот «Комитет» успел уничтожить Макса Дормуа, а некоторое время спустя расправился с Жоржем Манлелем и Жанной Зей.

Когда три лионских деятеля попросили у нас убежища — а наша «Централь» представлялась им безопасным местом! — отказать им было очень трудно. Истинной роли «Централи» они не знали, а раскрывать ее мы не имели права. Отказ без объяснений неизбежно повлек бы за собой подозрения.

Вечер проходил спокойно. Скаут Рэнетт был послан в один из «почтовых ящиков» и несколько задержался, но это никого не встревожило. Решительно ни у кого не было никаких предчувствий.

Мы заканчивали обед, когда в двери столовой вломилось множество незнакомых людей. Они размахивали пистолетами и автоматами, стреляли в воздух и орали: «Полиция! Германская полиция!..»

Нас заставили повернуться к стене и поднять руки. Начался обыск. Верн был опознан немедленно, так как у немцев оказалась его фотография. Верну тут же сообщили, что именно он изобрел прицел для вертикальной бомбардировки системы Норден и теперь получает сдельно по пятьдесят фунтов за каждую бомбу, падающую на Германию. Это было лестно, но не точно; никакого прицела он не изобретал. Однако тут же он получил трепку, которой суждено было стать первой среди множества подобных в дальнейшем. По числу их Верну суждено было побить даже высокий личный рекорд Сен-Гаста.

«Никогда не следует попадаться в руки к врагам в школе, — заметил позже по этому поводу Верн. — На вашей спине будет сломано невероятное количество линеек...»

Пока мы беседовали, гестаповцы собрали целый ворох самых различных предметов. Наши вопросники и план немецких укреплений действительно были уликами. Но в той же куче лежали книги для глухонемых системы Брайля и аппаратик, при помощи которого слепые изучали азбуку Морзе. Гестаповцы всячески старались убедить нас в том, что этот аппарат — не что иное как радиопередатчик новейшей конструкции. Аргументы их были довольно однообразны.

Первые вопросы, заданные нам, показали, что они далеко не в курсе дел. Стало ясно: немцы знают, что они находятся в помещении «Централи», но о работе группы Марко Поло представления почти не имеют. Как мы и предвидели, Сен-Гаст не сказал ни единого слова. Нам предстояло последовать его примеру.

Впоследствии мы установили, что гестаповцы решили приберечь наше «дело» для себя, чтобы слава его раскрытия не досталась также и ведомству адмирала Канариса.



Захваченные облавой...

В помещении «Централи» была организована «мышеловка» — засада, которая привела к огромному количеству новых арестов. Эсэсовцы, совершившие эту операцию, вскоре добрались до тайного запаса рома, который сохранялся Октавом для Дня победы.

Кто бы ни пришел в интернат — преподаватель, родственник воспитанника, случайный гость, — пьяные гестаповцы неизменно встречали его ударом бутылки по голове. Было арестовано множество невинных людей, некоторые из них погибли в немецких концлагерях.

Пока работала «мышеловка», основные события развертывались в помещении лионской школы военных врачей, занятом штабом гестапо. Все наши люди под пытками молчали. Слепые питомцы интерната попрятали большинство улик и с удивительным мужеством отрицали все.

Однако гестаповцам удалось расшифровать список адресов, и 1 декабря 1943 года прокатилась вторая волна арестов. В эту вторую волну попал инженер Виньяль, изготовлявший все электрические и электронные приборы, в которых нуждалась организация.

Днем 24 ноября в «Централь» должен был прийти подполковник Мишель А., но предварительно он проявил обычную осторожность, — позвонил в школу. Он попросил к телефону «Вождя-Ворона». Такова была скаутская кличка Верна в 1927 году — немцы, разумеется, об этом не знали... Фашистские ищейки насторожились.

Мишель в трубку услышал голос с явно немецким акцентом:

— Фождь Форон просит фас явиться немедленно...

Мишелю все стало ясно. Он положил трубку и помчался в свою группу. Оттуда мгновенно была передана радиограмма в Лондон. Все прочие централи, в Лионе и других городах, немедленно переменили адреса.

В тот же вечер в Лондоне Октав попросил разрешения срочно вернуться во Францию.

ДНЕВНИК ВЕРНА

Пытка ведется в точности так, как я представлял себе. Никак не могу приучиться терять сознание по своему усмотрению. Меня несут — я все ощущаю. Бросают на соломенную подстилку — и я лишаюсь чувств, хотя теперь это совершенно излишне. Прихожу в себя. Я — в просторном бараке. Лежу в чем-то вроде стойла, вокруг — люди.

Чей-то голос произносит:

— Петь «Марсельезу» мы не можем. Почтим погибших минутой молчания!

Тишина. Затем надо мной склоняется лицо с тонкими чертами, отмеченное бесконечной добротой. Знакомое лицо. Где я видел его? Ага, вспомнил: фото в газете, генерал Ганеваль...

Так он и рекомендуется. Трое других произносят поочередно:

— Мишель Кранэ, студент.

— Люсьен Шолан, инженер-электрик.

— Жан Комбэ, директор туристического агентства.

— Все так же невинны, как вы и я! — говорит генерал. — Но не будем сейчас обсуждать дела, здесь есть гестаповские шпионы...

— Что произошло? — спрашиваю я. — Кто погиб?

— Шестеро товарищей. Они были заложниками, их увели «онэ пакете» (без вещей). Их расстреляли. Сейчас придет врач... Но увы! У нас нет никаких лекарств...

Подходит врач-заключенный и осматривает меня. Переломов нет. Впрочем, сегодня мне достались сущие пустяки, обычные побои для вновь прибывших. Настоящая пытка будет завтра. Полезно знать это заранее.

На следующее утро вызывают на допрос. Мне надевают наручники, которые слишком велики. Они сваливаются, я кладу их в карман. Меня приводят во врачебную школу, где моего прихода ждут несколько отборных скотов.

— Где ваши наручники?

— Извините, они в кармане...

Бросаю наручники на стол. Минута молчания, затем начинается допрос. Он подкрепляется применением различных инструментов, огня и воды. Это верно, что людям, которые не хотят сказать того, что от них требуют, прижигают подошвы.

Перед снимающими допрос — мой блокнот с записями о музыке. У меня настойчиво требуют адрес Чайковского. Они уверены, что «этот Чайковский — русский агент».

«Не хочу умирать за Чайковского!» — сказал г. Дэа1.

1 Марсель Дэа — видный коллаборационист и немецкий агент, журналист по профессии. Фраза о Чайковском не раз приводилась Дэа в статьях, в которых он призывал примириться с оккупацией.

Но я так не скажу.

Внезапно входит большой начальник, оценивает обстановку и говорит мне на отличном французском языке:

— Чертов идиот, если ты не знаешь адреса Чайковского, то его почтовый ящик ты знаешь наверняка! Говори!..

После четвертого обморока меня утаскивают в подвал.

Очнувшись, обнаруживаю рядом с собой замаскированный микрофон и показываю его товарищам по несчастью. Не упускаю случая ударить тюремщика ногой в живот.

Продолжение допроса вечером. Выносливость моей шкуры удивляет меня самого. Постепенно устанавливаю личность палачей. Пока что они почти ничего не знают. Один из переводчиков — некий С., сын известного издателя. Большого начальника зовут Барбье, он родом француз.

Немецкий вермахт представлен за столом неким офицером, не имеющим отношения к гестапо. Когда рейнская зона была в 1923 году оккупирована французами, этот офицер был товарищем Шлагетера1 по немецкому Сопротивлению. Он заявил мне, что тогда его топили в ванне на допросе работники французского «Второго Бюро»2.

1 Лео Шлагетер — немецкий диверсант, в 1923 году расстрелянный французскими оккупационными властями. При Гитлере из Шлагетера, наряду с Хорстом Весселем, сделали задним числом любимого национального героя.

2 «Второе Бюро» Генштаба — контрразведывательное управление французской армии. В конце тридцатых годов его функции были переданы вновь организованному «Пятому Бюро», но прежнее название еще долгое время держалось. (Примечание переводчика).

Вечером нас переводят в форт Монлюк. Сообщаю товарищам последние новости: назавтра привезут «зуган». Это странное слово происходит от немецкого «Цуганг», так обозначают новоприбывших.

Обычно это люди, запуганные до такой степени, что из них не вытянешь ничего, представляющего интерес для всех.

В нашем бараке содержатся беглецы из оккупированной зоны, евреи и священники. Два других барака именуются «пищеблоком» и «мастерской»; их заполняет более изысканная публика. Кроме того, есть небольшие камеры и даже одиночки.

Ночью поднимается стрельба; еще один неудавшийся побег. Наутро узнаем, что трое убиты наповал, и среди них человек из моей группы, старший унтер-офицер Г., попавший в мышеловку, устроенную в убежище Блинденгейм. Придется мне навести порядок и запретить побеги без достаточных шансов на удачу.

24 ноября 1943

Сегодня утром допроса не было. Нас вывели во двор на прогулку. Ходили по кругу. В Монлюке существует своя космогония, объясняющая решительно все, как борьба Орзмунда и Аримана в древней дуалистической философии персов. Разница состоит в том, что здесь оба божества являются злыми. Вермахт борется с гестапо. Если на соломенный матрасик, рассчитанный на двух человек, укладывают восемь — это значит, что гестапо хочет досадить вермахту (ответственному за форт Монлюк), набивая в камеры больше людей, чем они могут вместить. Когда заключенные начинают умирать от истощения — это значит, что вермахт досаждает гестапо; люди умирают, не будучи допрошенными.

Что ж, на свете бывают еще более неправдоподобные космогонии.

Старшина нашего барака некий Фанкельштейн — шпион, немец на английской службе1. Его арестовали в Сан-Ремо и нашли при нем письмо от итальянского маршала Бадольо к Уинстону Черчиллю. По всем правилам его должны были бы расстрелять, но: во-первых, англичане предлагают обменять его на десятерых немецких шпионов, арестованных ими; во-вторых, выдачи Фанкельштейна требуют японцы. Он осуществил вторжение со взломом в здание военного Министерства в Токио и убил при этом японского полковника. Поэтому он должен умереть в жесточайших мучениях.

1 Этот любопытный персонаж дожил до освобождения Лиона и лишь после этого был расстрелян солдатами ФФИ. (Примечание автора).

Пока что из-за этих противоречивых требований Фанкельштейн благополучно остался в живых.

Продолжаем ходить по кругу, когда появляется фотограф и делает с меня снимки для немецкого еженедельника «Сигнал».

Фотограф сообщает, что мой портрет «опасного террориста» красуется также в приемной крупной лионской пронемецкой газеты.

Вот она, слава!

Вечером новый сеанс «Фернéмунга», то есть допроса, сопровождаемого пытками, во врачебной школе. Возвращение в Монлюк на автомобиле, спереди и сзади идут машины с вооруженной охраной. Моим друзьям не удастся устроить здесь нападение на кортеж. А жаль!

8 декабря 1943

Поставим точку. Я уже побил рекорд бедняги Сен-Гаста и все еще жив. Очевидно, умереть мне придется под пулями расстреливающей команды.

Я уже выбрал себе предсмертную фразу: «Смерть коровам1 и на поле чести!» Так назывался когда-то один сборник сюрреалистских стихов.

1 Классическая фраза «Mort aux vaches» обозначает буквально «смерть коровам». Коровами именуются полицейские и вообще все представители власти. Под этот клич проходили все французские революции и уличные беспорядки (см. «Кренкебиль» Анатоля Франса). (Примечание переводчика).

Благодаря упорству удалось направить ход следствия примерно так, как хотелось мне. Я сделал ровно столько вымышленных признаний, сколько нужно было для того, чтобы запутать следствие. Весьма возможно, что мне удастся этим освободить всех женщин и кое-кого из слабо скомпрометированных мужчин.

Я признался немцам, что получил задание собрать всех макизаров корсиканской национальности, посадить их на корабли и отправить обратно на Корсику. По-видимому, немцы клюнули. Я объяснил им, что мы всегда давали мужчинам женские псевдонимы, а женщинам — мужские. Это отнюдь не облегчит им дальнейших розысков. Вернее, они запутаются еще больше.

Товарищи мои держались под пытками бесподобно. Ни один не сказал ни слова, я мог плести все, что мне вздумается. Никаких противоречий в показаниях не возникало.

Гестапо превосходно информировано о моем прошлом.

Мне намекнули, что смертную казнь, возможно, удастся отменить, если я соглашусь работать в научно-исследовательском институте имени кайзера Вильгельма по электромагнитному детектированию, сиречь радару.

Но надо мной пока не каплет...

Прервем здесь дневник Верна на короткое время.

В эту ночь Октав спрыгнул с парашютом над Францией. Он прыгал вслепую, зная, что внизу больше друзей, чем врагов. Группа вновь обрела руководителя. Восстановив организацию, Октав должен был передать условную фразу, а Лондон, приняв ее — подтвердить получение по Би-би-си словами: «Высокий мыс по-прежнему вздымается над волнами».

Октав добрался до Лиона 10 декабря и получил немедленно послание от Верна из форта Монлюк.

Верну удалось использовать лазейку, о существовании которой он знал еще до своего ареста. Дело в том, что в форте содержались немецкие солдаты, арестованные за дурное поведение и мелкие служебные провинности. Эти люди часто выходили на свободу и возвращались потом в свои части.

Один из них передал Октаву записку Верна, в которой говорилось, что жена Октава и оба его брата пока живы и немедленная смерть им не угрожает. Сообщалось также, что никто из наших единомышленников ничего не сказал, однако немцы осведомлены о путешествии Октава в Лондон. К счастью, о возвращении Октава немцы и не помышляли, будучи совершенно уверенными в том, что он предпочтет остаться в безопасности по ту сторону Ла-Манша.

Верн снова настаивал на исключительной важности оружия «фау».

Разумеется, мы предвидели, что Верн может быть арестован во время поездки в Лондон. Все нити, сосредоточенные ранее в руках Верна, были переданы Октаву. Он, вернувшись во Францию и проверив положение, принялся подыскивать подходящее место для новой «Централи».

Октав знал, что Верн долгое время серьезно интересовался проблемами межпланетных полетов. Его записи и расчеты вполне можно было принимать всерьез. Они не содержали ничего фантастического. Техническая мысль Верна была достаточно широкой для того, чтобы он мог по-деловому рассчитать время полета ракеты из Калэ в Лондон со скоростью пять тысяч километров в час с грузом в тонну взрывчатого вещества. В этом отношении Верн мыслил несравненно шире, чем военные советники Гитлера, как это явствует из книги генерала Дорнбергера «Секретное оружие Пеенемюнде», вышедшей в издательстве Арто.

Проблемы, поставленные перед Октавом, располагались примерно в следующем порядке. Необходимо было:

1. Установить, на каких заводах изготовляются основные механические и электрические детали «фау» и жидкий кислород для ракет.

2. Уточнить местоположение пусковых площадок.

3. Организовать саботаж на строительстве этих площадок.

4. Убедить союзников в необходимости повторения операции «Арбалет», направленной против оружия «фау».

Как мы увидим, Октав превосходно справился с выполнением этой программы, хоть и заплатил за это собственной жизнью.

События в Лионе вскоре дошли до Фридриха-Вильгельма Канариса, имевшего своих шпионов даже в недрах гестапо.

Терпеливо и медленно Канарис начал готовить переход этого интересовавшего его дела из рук гестапо в свои. Этот переход облегчался тем, что аресты ничего не изменили; следствие топталось на месте, а организация продолжала свою подпольную работу. Канарис задался целью, захватив один из передатчиков группы Марко Поло и шифры к нему, от имени второй организации снабжать союзников фальшивыми сведениями. В частности, предполагалось сообщать об отказе фюрера от оружия «фау» для того, чтобы втайне создать новые центры его производства.

Ни на секунду Канарис не допускал мысли о возможном разгроме Германии1. Он сам был в немилости и даже вынужден был официально передать руководство ведомством своему заместителю, полковнику Георгу Ханзену.

Прикрывшись маской безграничной преданности Гитлеру, полковник Ханзен был на самом деле одним из лучших и вернейших агентов Канариса. Он выполнял обязанности связного между Канарисом и группой видных генералов, замышлявших устранение фюрера.

В последние дни 1943 года Канарис и Ханзен готовили «блестящую комбинацию», осуществив которую, они могли бы говорить с союзниками от имени группы Марко Поло.

Фантастические россказни Верна, на которые «клюнуло» лионское гестапо, послужили Канарису поводом для вмешательства.

9 декабря 1943

Долгая дискуссия с «Ком-комом»2, эсэсовцем-силезцем, который конвоирует меня до школы военных врачей. Мой страж убежден в том, что лионское нападение на машину непременно будет повторено. Он предупреждает, что в этом случае пристрелит меня немедленно.

После обычных пыток Барбье предлагает мне свободу, если я соглашусь заговорить.

Отвечаю, что свободы мне все равно не видать, поскольку «Ком-ком» обещал пристрелить меня на месте.

1 В частности, см. немецкий журнал «Документы» № 7. Легенда о Канарисе, якобы работавшем на союзников, была распространена его бывшими сотрудниками, желавшими укрепить свое положение после окончания войны. Эта версия полностью вымышлена. (Примечание автора).

2 От немецкого «Komm, komm!» — «Иди, иди!»

— Помните случай с полицейской машиной в Лионе?

Барбье отправляет меня в погреб и обещает завтра заняться со мной «по-серьезному».

Вскоре в подвал является «Ком-ком».

Предупреждаю, что со мной еще не кончили, но это не мешает ему увести меня. Уходя, замечаю, что в книгу привода и увода арестованных он меня не записал, и с интересом ожидаю дальнейшего.

Из рассказов товарищей, сидевших в погребе, выясняю, что Барьбье спустился туда в половине третьего ночи с воплями:

— Верн! Верн!..

Естественно, никто ему не ответил.

— Швейнехунд! Он смеет спать!..

С хлыстом в руке Барбье бросается разыскивать меня среди пленников.

Но Верна нет. Кейн Верн. Полная паника. Лишь в три часа кому-то пришло в голову позвонить в Монлюк и спросить, нет ли меня там.

В форте Монлюк вопрос обо мне воспринимается как срочный вызов. За мной приходят. Вооруженного эскорта под рукой нет, и мы отбываем втроем на грузовике — шофер, «Ком-ком» и я. «Ком-ком» сильно нервничает. Шофер, пожалуй, еще больше.

Мы слегка задеваем трамвай и разбиваем вдребезги ручную тележку. За нами устремляется полицейский на мотоцикле.

— Террорист! — орет «Комком» и хватается за автомат — трофейный «стэн», отнятый у англичан.

Он выстрелил, промахнулся. Автомат тут же заедает.

— Английское дерьмо! — вопит «Ком-ком», бросает автомат на пол машины и начинает пинать его ногами.

— Конечно! — подбавляю жару я. — Это оружие делает Невиль Чемберлен. Посмотри, там есть клеймо — «Бирмингам Смолл Армс Kо!..»

— Так я и знал! — говорит «Ком-ком» и вытаскивает здоровенный автоматический пистолет. — Но я дорого продам свою шкуру!.. Хайль Гитлер!

— Да здравствует де Голль! — восклицаю я, чтобы поддержать воинственную атмосферу.

Шоферу она не нравится вовсе, он гонит как сумасшедший и подлетает к школе военных врачей в ту минуту, когда двери ее открываются.

Мы поспешно поднимаемся по лестнице и наталкиваемся на Барбье.

— Он мне не нужен — заявляет Барбье, указывая на меня. — Отвезите его обратно в Монлюк. Кстати, где его наручники?

— В кармане, — отвечаю я, — энтшульдиген зи...1

1 По-немецки — «извините меня». Верн нарочно говорит с французом предателем по-немецки.

— Уведите его! — орет Барбье. — Хайль Гитлер!

— Смерть предателям! — отвечаю ему в тон, и мы отбываем.

По дороге мы сбили двух велосипедистов и начисто срезали столб электрического фонаря. Вот и Монлюк.

— Почему тебя так часто допрашивают? — недоуменно задает вопрос «Ком-ком».

— Потому что я ни в чем не виноват! — логически завершаю разговор я.

10 декабря 1943

Удалось встретиться в погребе с Жаклин Севильяно. Предупредил о ее предстоящем освобождении, передал поручение для Октава и свою последнюю волю в виде устного завещания.

Мне непрерывно устраивают очные ставки с людьми, с которыми я никогда не встречался.

Робэн расстрелян. Он умер очень мужественно.

Все время уводят людей «онэ пакете».

Один «зуган» сообщает мне потрясающую новость: генерал Жиро высадился в Генуе с армией в миллион негров. Только и всего.

12 декабря 1943

Прогулка во дворе кажется списанной с уайльдовской «Баллады Рэдингской тюрьмы» : «Я шел с другими душами, обреченными на муки, в другом кругу, и размышлял: что совершил этот человек? Велик или мал был его грех? И кто-то сзади прошептал: его ждет петля...»

Хотелось бы быть хорошим поэтом, чтобы перевести эти строчки...

Протестантский пастор Ролан-де-Пюри, заточенный вместе с нами, потребовал библию, чтобы читать ее заключенным.

Комендант форта выразил свое согласие... при условии, что там ничего не говорится об евреях.

Мы с интересом ожидали этой новой библии, но не дождались...

Присланная библия ничем не отличалась от обычной.

Мы устроили диспут, обсуждая ее с точки зрения различных религий, а также с точки зрения науки. Науку пришлось представлять мне. Комендант форта пришел на мое выступление, прослушал его и спросил, зачем я устраиваю здесь конференции по шпионажу? Я объяснил ему, что неповинен ни в чем. Он хохотал, словно услышал остроумнейшую шутку.

Комендант форта Монлюк не лишен чувства юмора.

Недавно, в то время, когда он говорил нам речь, неподалеку в городе раздался взрыв бомбы.

— Эге! — сказал он. — Кажется, будет гроза!

До рождества оставалось десять дней.

15 декабря 1943

Присутствовал при допросе.

Некий Бресчиа, по-видимому корсиканец, был арестован в поезде между Баланс и Авиньоном. При нем нашли четыреста хлебных карточек.

Допрашивающий: Откуда у тебя четыреста хлебных карточек? Зачем они тебе? Ты снабжаешь продуктами маки?

Бресчиа: Пощадите, господин полковник! Я даже не знаю, что такое маки. Эти карточки я вез своей мамаше.

Допрашивающий: Твоя мамаша может слопать за месяц четыреста пайков?

Бресчиа: Пощадите, господин полковник. Она слабая старушка, чтобы прокормить ее, мне приходится немножко спекулировать на черном рынке. Я честный торговец, господин полковник, и даже не знаю, что такое маки. Клянусь честью корсиканца!..

В конце концов его отпустили.

Сегодня мне сообщили, что я приговорен к смертной казни объединенным парижским трибуналом, судившим меня заочно.

На всякий случай подаю просьбу о помиловании.

Основанием служит то, что французский офицер на французской территории не может рассматриваться как шпион.

Мне, конечно, откажут, но приведение приговора в исполнение, по всей вероятности, на несколько недель будет отсрочено.

20 декабря 1943

Чтобы я лучше соблюдал собственные интересы и стал разговорчивее, меня посадили на сорок восемь часов в одиночку для смертников. И такая приготовлена в здании школы военных врачей!

Превосходный случай хорошенько поразмыслить обо всем на досуге.

22 декабря 1943

Получены кое-какие сведения с воли. Моральное состояние у всех без исключения превосходное. Октав работает. Мне удалось достать и просмотреть «Паризер Цейтунг». Там опубликована довольно задорная статья о предстоящем применении секретного оружия, которая меня встревожила.

Острову Пеенемюнде сильно досталось, но Германия еще не проиграла войны. К счастью, Октав уже получил мое послание и, вероятно, успел предупредить Лондон.

Один «зуган» рассказывает, что союзники активно бомбят берега Ла-Манша и Северного моря. Конечно, он расценивает эти налеты как подготовку к открытию второго фронта. Мне думается, что правильнее рассматривать их как меры по уничтожению пусковых площадок «фау». Налеты массовые, серьезные.

25 декабря 1943

По случаю рождественских праздников освобождено несколько человек, в том числе Жаклин Севильяно. Сегодня же она встретится с Октавом и передаст мое донесение. Это очень важно для нашей организации.

Другой «зуган» недавно слушал Би-би-си и отчетливо разобрал непонятную ему фразу: «Высокий мыс вздымается над волнами».

Значит, все идет хорошо.

26 декабря 1943

Сегодня со мной проделали церемонию расстрела.

Завязанные глаза, полувзвод с винтовками и прочее. Неубедительно. Весьма вероятно, впрочем, что настоящий расстрел тоже будет неубедительным до самого конца. Никто не может поверить в собственную смерть.

27 декабря 1943

Наш барак — это целый мир, захватывающе интересный.

Создана «комиссия по варенью». Это выборная организация заключенных, которая распределяет дополнительные порции варенья, присматривает за шпионами и выполняет роль арбитра при любых разногласиях. Под благосклонным оком комиссии мы живем яркой интеллектуальной жизнью. Проводятся доклады, диспуты, конференции. Они помогают забыть о голоде, холоде и даже о страхе.

Время от времени люди уходят. Иногда «с вещами», что обозначает отправление в концлагери. Так ли там страшно, как говорят? Иногда пленники уходят по команде «без вещей», и это означает расстрел, хотя выстрелов мы не слышим.

На воле Сопротивление продолжает сражаться и бьет крепко. У одного «зугана» оказался при себе спрятанный номер подпольной газеты «Попюлер», датированный сентябрем. Из него мы узнали, что Комитет сражающейся Франции признан официально всеми союзными правительствами.

В той же газете сообщалось, что в области Ардэш, возле городка Тин, состоялась схватка. Погибли двенадцать макизаров и три немецких солдата.

Ужасно жаль было уничтожать газету, но длинные списки заложников опасно хранить на себе. Это карается.

Приятно то, что дурные вести из России оказались ложными. Один пессимист, скверно знающий немецкий язык, увидел в «Паризер Цейтунг» карту русского фронта и не обратил внимания на то, что линия, проведенная намного восточнее официальной линии фронта, нанесена на карту... карандашом. Очевидно за истину было принято фантастическое предположение какого-то восторженного тевтона.

Допросы продолжаются, но проходят спокойно, без пыток. Иногда разгорается даже нечто вроде дискуссии.

Сегодняшний допрос был отмечен прибытием некой очень важной шишки, по всей вероятности — Кальтенбруннера.

При его появлении все вскочили. Явно взволнованный Барбье представил нас:

Это Верн. Это полковник Икс, это обершарфюрер Игрек... Криминаль-комиссар Зет... А это молодой Дубль-Be, заслуженный боец русского фронта... Он вместе с нами работает над делом Верна.

Молодой офицер краснеет от смущения. Я принимаю подчеркнуто скромный вид.

— Какая мерзкая морда! — заявляет глядя на меня один из адъютантов великого человека, вошедших вместе с ним.— Людей с такой внешностью следует расстреливать на месте!..

— Не остроумно! — возражает великий человек. — Не следует говорить так о том, кого нам на самом деле придется расстрелять!..

Наступает то самое неловкое молчание, о котором пишут в романах. Гробовое молчание.

Великий человек отрывисто восклицает: «Хайль Гитлер!» и выходит со всей своей армией.

— Отправили бы вы его лучше домой, — говорю я.— А то еще пришибут, как Гейдриха в Чехословакии!..

По непонятным причинам за простой дружеский совет меня награждают очередной трепкой.

28 декабря 1943

Другая важная персона, прибывшая из Берлина, спрашивает, соглашусь ли я работать в немецкой лаборатории, занимающейся радарным обнаружением летящих самолетов.

Отвечаю, что в принципе не одобряю бомбардировок гражданского населения, но над этим предложением подумаю...

Неужели я выйду отсюда не в потусторонний мир, а куда-то в иное место?

Получил продуктовую посылку, в которую вложено шесть носовых платков желтого цвета. На посылке отчетливо видна условная пометка нашей группы, но никакого письма при ней нет.

Обрабатываю платки всевозможными химическими реактивами, какими только располагаю. Применяю тепло, мочу, лимонный сок, йод, витамин С... Никакого результата. Не воображают ли они, что у меня здесь есть лампа ультрафиолетовых лучей?..

Придя в отчаяние, иду советоваться с верными людьми. Они считают, что все очень просто: шесть платков, 6 марс1, значит — 6 марта. В день шестого марта состоится открытие второго фронта, массовая высадка союзных войск на европейской территории. Все ясно.

1 По-французски «шесть носовых платков» — «six mouchoirs», a «6 марта» — «6 Mars». Людям свойственно принимать желаемое за реальность.

Потрясенный глубиной этих умозаключений, я спрашиваю:

— А почему платки желтые?

Минута молчания и категорический ответ:

— Чтобы понял, что ты рогоносец. Впрочем, это очевидно и без платков.

Ответ остроумный, но как быть, если я не женат?

Нас начинают сильно донимать вши.

Один из допрашивавших меня — эсэсовский офицер — непременно хотел, чтобы я назвал себя «посланцем Москвы».

Я вынужден был не согласиться с ним. Он настаивал.

— Скажешь, ты никогда не был в Москве?..

Мне безумно хотелось крикнуть: «Не был. И ты тоже!»

С огромным трудом я удержался от этой реплики. В этих местах юмор ценится не слишком высоко.

31 декабря 1943

По случаю уходящего года генерал Ганеваль делает общий обзор военного положения. Он считает, что война не может окончиться ранее середины 1945 года. Он предлагает не переоценивать крушения Италии. Итальянская стена из макарон это одно, а стена из германской стали — совсем другое.

Самые тяжелые бои еще впереди.

Любопытно видеть, как действуют эти прогнозы на наших товарищей. Далеко не все умеют смотреть правде в лицо. Одни плачут, другие выражают недоверие. Как выдержать еще целых полтора года?! Бедные люди, они не понимают, что Ганеваль — розовый оптимист. В своем анализе он даже не упомянул о секретном оружии!

Среди всеобщего волнения проходят последние минуты 1943 года.

Патриотические гимны нам запрещены, но стихийно возникает песнь концентрационных лагерей:

В лагерях, на торфяных болотах,

За колючей проволокою мы

Умираем молча на работах

От восхода до вечерней тьмы.

О, земля отчаянья и страха!

Ты сломила молодую прыть,

На плечах — истлевшая рубаха,

Злую землю надо рыть и рыть...


Женщины оказались счастливее нас; им разрешили спеть «Марсельезу».

Вечер завершается поэтическим фестивалем. Генерал Ганеваль декламирует на память удивительную поэму Жан-Марка Бернара:

Из глубины могил, из глубины траншей

Мы тянем руки ввысь и злобой слезы душим.

Господь! Когда наш стон достиг твоих ушей,

Пошли покой иссохшим нашим душам...


Когда приходит мой черед, читаю поэму Арагона, превосходно подходящую к обстановке:

Могущество у них, у нас же — мощь числа;

Пускай угас огонь, в куски разбита лира,

Пускай еще темней и безотрадней мгла,

Но пленник сложит песнь, что облетит полмира...


Поистине поэзия — единственная отдушина, единственное прибежище в жестоком, враждебном мире. Существует легенда о том, что здесь, в форте Монлюк, поэт написал два замечательных произведения, которые были озаглавлены «Рука» и «Корабль»1.

1 Поэтом этим был Андре Ульманн. Обе поэмы, числящиеся среди лучших стихов Сопротивления, были напечатаны в журнале «Эспри» в июне 1945 года. (Примечание автора).

Сам образ — тюрьма, как корабль, движущийся во времени, своеобразен. Людские судьбы плывут где-то на границе четвертого измерения. В одиночке смертника эта мысль становится почти осязаемой.

Вне пределов времени выковывается новый мир, которого я не увижу. В том мире будет множество чудес, вероятнее всего — атомная энергия и многое другое...

И все-таки — это был хороший год!..

3 января 1944

Полная катастрофа.

Посреди допроса появляются двое молодых людей, каждый не старше двадцати пяти. Они подходят к столу и коротко говорят допрашивающим меня немцам:

— Раус!

Окаменев от изумления, вижу, как гестаповцы покорно собирают свои бумажки и улетучиваются.

Молодые люди вежливо предлагают мне присесть. Один из них открывает толстенное досье и заявляет:

— Довольно шуток. Теперь вы имеете дело не с гестапо, а с абвером, службой германской контрразведки.

Вступает второй:

— Вы являетесь агентом № 99021 лондонского штаба. Ваш псевдоним — Поло. Я только что вернулся из Глазго, где организовал подпольную группу того же типа, что ваша. Давайте поговорим серьезно...

9

«ВЫСОКИЙ МЫС» ПО-ПРЕЖНЕМУ ВЗДЫМАЕТСЯ СРЕДИ ВОЛН

Не один у него был товарищ —

Миллионы шагали, горя,

Чтобы, местью и дымом пожарищ

Занялась бы иная заря.

Поль Элюар. «Предупреждение».

Разгромленная группа Марко Поло воскресла под новым именем «Высокий мыс» (Промонтуар).

У нее было два руководителя — Октав и подполковник Мишель А., о котором пока в этом рассказе упоминалось лишь вскользь. Профессиональный контрразведчик, человек исключительной осторожности, Мишель был подвижен, как ртуть, и неуловим, словно уэллсовский Человек-Невидимка.

Благодаря таланту конспиратора и обостренному «чувству подполья» он ни разу не попался в лапы врагу, всегда полностью сохраняя активность и боеспособность своей группы.

От Мишеля Октав получил информацию об агентах, оставшихся на свободе. Жаклин Севильяно сообщила ему все о людях, оказавшихся в тюрьме. Соединив полученные сведения, они весьма быстро создали новую «Централь» на ферме в окрестностях Лиона. Там, приняв весьма натуральный облик фермера-джентльмена, Мишель разводил лошадей и рогатый скот. Отсюда же Октав руководил подпольной организацией.

К январю 1944 года группа приступила к активной работе.

Октав одновременно блестяще синтезировал разведывательные данные и руководил действиями боевых групп.

Вскоре он стал одним из лучших руководителей подполья. За исключительные заслуги в борьбе против оружия «фау» Октав получил посмертно звание кавалера ордена Британской империи. Одна из улиц Лиона носит его имя. Как мы увидим из дальнейшего, обстоятельства его трагической гибели не выяснены до сих пор.

При «докторе Ватсоне» в нашем рассказе не было Шерлока Холмса, преподносящего ключ от любой тайны. В этом и заключается разница между романом и подлинной жизнью. Мы делимся с читателем всеми элементами загадки, но далеко не всегда можем сообщить разгадку.

В некоторых случаях разгадки вообще не существует, и навряд ли она будет найдена когда-нибудь.

Итак, Октав продолжал вести обычную разведывательную работу группы, сочетая ее с выполнением оперативных заданий. Особенно большое значение придавалось, конечно, борьбе против оружия «фау». Однако и этого оказалось недостаточно для Лондона. На Октава было возложено создание новой, впервые организуемой специальной службы, которая именовалась «отрядами боевой разведки».

Эти отряды были сформированы из участников наших филиальных групп, живших в приморской полосе. Эти отряды должны были оказывать немедленную помощь высаживающимся войскам союзников, встречать десантные части, снабжать их информацией, представляющей оперативное значение для данной минуты.

Впоследствии генерал Эйзенхауэр сказал во всеуслышание, что ценность таких подразделений в первые дни равнялась ценности десяти дивизий. Эти летучие отряды обозначались буквами ОБР.

Концентрация наших сил в береговой зоне повела к довольно значительным успехам в борьбе против оружия «фау».

Одна из групп ОБР обнаружила в местечке Сен-Ле огромные подземные хранилища. Когда-то там были каменные карьеры. Позднее в этих погребах разводили грибы: здесь выращивалась чуть ли не половина поступавших на рынки Парижа шампиньонов.

Немцы организовали в этих подземельях главный склад готовых «фау-1».

Получив соответствующую информацию по радио, английский воздушный флот 5 августа 1944 года предпринял на Сен-Ле массовый налет, который был немногим слабее знаменитого налета на Пеенемюнде. Небольшой городок был стерт с лица земли. Он превратился в бесформенную груду обломков.

Англичане решили отвести от Лондона намечающийся удар. Очень небольшой по площади объект был атакован, по официальным английским данным, почти пятьюстами бомбардировщиков. Было сброшено в общей сложности две тысячи двести тонн фугасных бомб.

После освобождения развалины были разобраны и путь к подземельям расчищен: в них обнаружили свыше тысячи совершенно готовых самолетов-снарядов «фау-1».

Эта победа была одержана лишь благодаря донесениям Октава, посланным им еще в январе 1944 года. В какой-то мере этим налетом наши отомстили за разгром группы Марко Поло.

Как это ни странно, примерно в то же время союзники стали снова проявлять недоверие к нашим сообщениям 1.

1 См. книгу Бернарда Ньюмэна «Они спасли Лондон» и Гарри С. Бетчера «Три года с Эйзенхауэром». Любопытно также, что американские специалисты по новым видам оружия дважды дали отрицательное заключение о возможности создания атомной бомбы. Бомба была создана не военными, а штатскими, как явствует из сообщения английского журнала «Обсервер» от 4 октября 1953 года. (Примечание автора).

Ученые-«эксперты» опять начали утверждать, что работы на Пеенемюнде, установка пусковых площадок и специализированные заводы-смежники — все это лишь детали гигантской мистификации, проводимой немцами в целях устрашения противника.

Октав сумел установить личные контакты в Лондоне, его донесения всегда были точными и убедительными и, можно без преувеличения сказать, что благодаря его заслугам наша работа была признана союзниками достойной доверия.

Ответственность, лежащая на так называемых «военных экспертах» и «специалистах», тем не менее остается огромной.

Они авторитетно заявили в свое время, что линейный корабль вообще не может быть потоплен авиацией, даже самолетами-торпедоносцами; что в мае 1940 года немцы свернут Англии шею, как цыпленку; что у Советского Союза нет и не может быть ни атомной, ни водородной бомб.

Эти знатоки едва не довели войну на Западе до победы немцев, и это не простится им никогда.

Они не заслуживают прощения именно потому, что в донесениях Верна они могли найти самые точные и подробные данные о новом оружии, в частности о «фау-1» и «фау-2». Если бы они отнеслись к делу серьезно, один лишь список патентов и авторских свидетельств, используемых немцами, должен был бы убедить этих «специалистов» в том, в чем их тщетно старалась убедить деятельность подпольных групп.

Теперь совершенно ясно, что тупость и самоуверенность многих военных «экспертов» в значительной мере затормозила развертывание активных операций против нового немецкого оружия. Лишь благодаря этой задержке Лондон и Антверпен подверглись обстрелу оружием «фау».

Сегодня мы находим подтверждение этому непростительному опозданию в отчете о специальном заседании, которое состоялось на Даунинг-стрит, 10, 27 января 1944 года, под председательством г-на Уинстона Черчилля.

От французов на этом заседании присутствовали г. Бори и г. Эмманюель д'Астье де ля Вижери. От англичан — маршал авиации Портал, сэр Арчибальд Синклэр, министр авиационной промышленности граф Сельберн, министр по вопросам экономической войны бригадный генерал Е. Е. Муклер из Управления особых операций и еще несколько человек1.

1 Подробный отчет, снабженный фотокопиями, об этом заседании можно найти в книге г. Эмманюеля д'Астье де ля Вижери «Боги и люди», выпущенной издательством Жюллиар в 1952 году. (Примечание автора).

Было принято следующее решение.

С февраля 1944 года союзной бомбардировочной авиации предлагалось в основном сосредоточить свои силы на проведении классических «стратегических» бомбардировок противника.

Бомбардировка пусковых площадок на побережье («операция Арбалет») значилась в плане операций лишь на третьем месте.

Благодаря энергии г. д'Астье де ля Вижери и подполковника Йео-Томаса было решено усилить поддержку французского движения Сопротивления.

Однако на этом заседании не нашлось никого, кто энергично бы защищал необходимость борьбы с готовящимся оружием «фау». Эту мысль нужно было поддержать непременно, но не за счет воздушной помощи Сопротивлению, а именно за счет «стратегических» бомбардировок.

Эта «основная» форма воздушной войны вела к значительным людским потерям среди невоенного населения Европы, но весьма мало препятствовала военным успехам немцев.

Будь решение принято своевременно — вполне можно было бы избежать частичного разрушения Лондона, Антверпена и других городов.

Быть может, если бы не разгром нашей лионской «Централи», Октав задержался бы в Лондоне на несколько дней. Выступив перед собравшимися 27 января, он сумел бы убедить влиятельных людей в необходимости принять срочные меры — и Англия вообще не испытала бы ужасов, причиненных падающими «фау».

С другой стороны, если бы арестованные члены нашей группы не держались так геройски, скрывая Октава от лап гестапо и абвера, оружие «фау» принесло бы еще больше разрушений. Если бы не деятельность Октава, не было бы предпринято ни бомбардировки Сен-Ле, ни ряда других операций, о которых речь будет впереди.

Три битвы протекали одновременно. Первая велась в воздухе над берегами Франции, вторая — на французской земле — борьба подпольных групп с врагом — и третья — в подвалах лионского гестапо между пленниками и палачами.

Все три битвы были взаимосвязаны между собой, представляя различные грани одной и той же войны. Ни одну из них нельзя было назвать ни чисто агрессивной, ни чисто оборонительной. «Операция Арбалет» преследовала в основном цели защиты. Бомбардировщики, атаковавшие пусковые площадки, сами нуждались в помощи против истребительной авиации врага.

В январе Октав переправил в Лондон детальное описание, чертежи и фотоснимки немецких радарных установок системы «Вюрцбург». Вскоре союзниками были выдвинуты два встречных мероприятия: во-первых, решено было применять алюминиевые листы, которые искажали изображение и именовались «окнами» («window»); во-вторых, при помощи особого приспособления, «реснатрона», путались и отклонялись радиоволны, воспринимаемые вражескими аппаратами.

Из этого явствует, что разведывательная сеть союзников (в том числе и наша группа) все больше ориентировалась на «научную разведку» и все меньше занималась разведкой классической, интересующейся лишь передвижениями войск и планами крепостей.

Конечной целью этой книги является стремление показать чрезвычайную важность научной информации (и умения ею пользоваться!) в том сложном мире, в котором мы живем.

Надо признать, что по действенности группа Промонтуар превзошла группу Марко Поло. Сеть высококвалифицированных агентов этой группы разрослась настолько, что от Промонтуара «отпочковались» несколько новых, самостоятельных подпольных организаций — «Беарн», «Марсо» и «Сюркуф».

Передаваемые сообщения стали более четкими. Здесь действовал как бы естественный отбор: малоспособные агенты были отчислены или отсеялись сами; в составе группы остались лишь сильнейшие работники.

Все эти уточнения необходимы для того, чтобы правильно разобраться в событиях, о которых рассказывается дальше в дневнике Верна.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА ВЕРНА

Стараюсь не показать, как затронул меня этот удар.

Опять все сначала? Где мне взять силы?

Человек Канариса продолжает:

— Советую вам преследовать в своем поведении чистейшую, химически чистую искренность. Она бывает полезна в нашем ремесле...

— А вы и химик тоже? — спрашиваю я.

— Очень остроумная шутка. Не забывайте только, что мы иногда бываем крайне неприятными. Чрезвычайно неприятными. Сейчас нам нужно от вас одно — свяжите нас с Октавом. Да будет вам известно, что готовится сепаратный мир между Германией и англо-американцами. Мы скоро будем с вами союзниками и друзьями. Облегчите нашу задачу и скажите, как нам найти Октава. Для ответа вам дается три минуты. После этого начнется «сеанс», из которого вы не выйдете живым.

— Я тоже умею быть чрезвычайно неприятным, — отвечаю я. — Позвоните в Берлин, в институт имени кайзера Вильгельма. Меня просили сотрудничать в нем, дабы бомбы перестали падать на немецкие города. Любой ущерб, причиненный мне, поведет к серьезнейшим неприятностям для вас самих. Как только я прибуду в институт кайзера Вильгельма, я свяжусь с вашим начальником адмиралом Канарисом (оба подпрыгивают, я записываю себе очко). А теперь — идите звонить!..

Они выходят. Я остаюсь под присмотром секретарши, которая явно нервничает и самым устрашающим образом поигрывает револьвером.

Кто его знает, вдруг он заряжен?

— Дорогая фрейлейн, — говорю я. — Загляните в мое личное дело, которое лежит перед вами. Вы увидите, что я обвиняюсь во всех преступлениях, какие только существуют... за исключением изнасилования!

Она немедленно успокаивается.

Входят парни Канариса, и мне ясно, что разговор с Берлином произвел на них сильнейшее впечатление.

— Герр профессор!.. — говорит один.

Я никогда не был профессором — моя докторская диссертация осталась не защищенной. Однако эти знаки почтения мне очень нравятся; они свидетельствуют о том, что обстановка изменилась.

— Герр профессор, мы хотим иметь с вами маленькую дружескую беседу, ничего больше...

Начинается допрос, который ведется очень умело. Они знают много, чересчур много... Но я не падаю духом. Как только я выйду отсюда, любым способом передам на волю сообщение о шпионской группе в районе Глазго1.

1 Верну снова удалось передать послание из форта Монлюк на свободу своим товарищам. В результате северная группа Канариса в Англии была полностью уничтожена. Это была весьма удивительная организация. Среди ее «новинок» был некий карлик, которого переносили в чемодане с диверсионными целями (см. журнал «Констеллешен», октябрь 1953 года. (Примечание автора).

Допрашивающие чрезвычайно интересуются коммунистами. Сочиняю, что в нашей сети был особый «антикоммунистический сектор», которым как раз и руководил Октав. Если Октав попадется, мои показания могут послужить ему на пользу.

Ясно, что допрашивающие крайне заинтересованы и Октавом и нашей подпольной группой вообще. Основная идея — в создании «игры» («дер Шпиль»). Так они именуют захват «Централи». Да, у них выработан хитрый план — фальшивая информация противника от имени нашей разгромленной организации.

Об оружии «фау» я сам боюсь заикнуться. Неожиданно один из них, без всякого почтения отозвавшись о Гитлере, высказывается относительно «этой чепухи, этого дурацкого секретного оружия, в которое никто не верит».

По-видимому, это и есть та «баланда», которую они собираются всучить Лондону через посредство Октава или как-нибудь иначе, если удастся овладеть передатчиком.

Объясняю им, что у меня нет решительно никакой возможности связаться с Октавом. Даже если меня выпустят на волю и я найду Октава — он застрелит меня, тем дело и кончится.

(Это похоже на правду, в форте Монлюк об этом еще будет разговор).

4 января 1944

Новое собеседование.

Эти люди умны и ловки, знают свое дело. Они стараются уяснить себе моральное состояние борцов Сопротивления и разыскивают щелочку, в которую можно проникнуть. Разговор о нереальности секретного оружия возобновляется вскользь, но ежедневно.

Когда я завожу речь о бомбардировках Германии, парни Канариса немедленно заявляют, что долготерпение немецкого народа имеет свои границы...

Их сведения о наших подпольных группах слагаются из тех улик, что были захвачены при нашем аресте, и отрывочных сведений, полученных в результате болтливости людей в Лондоне.

Абверовцы любезно показали мне копию показаний Сен-Гаста. Они сформулированы весьма умно: Сен-Гаст ничего не раскрыл нового, запутал следствие, а все очевидное взял на себя. Подписывая свои показания, он скрепил свой собственный смертный приговор, но и только. Я спросил их, где находится сейчас Сен-Гаст, но ответа не получил.

Появились гестаповцы — просто для того, чтобы оформить передачу моего дела в руки абвера.

Что ж, постараемся последовать примеру Сен-Гаста: «Прочел, показания подтверждаю, в чем и подписываюсь!..»

5 января 1944

Тюрьма битком набита новенькими «зуганами».

Лионское Сопротивление осуществило великолепную операцию: во всех городских газетных киосках последний номер журнала «Новеллист» был подменен подпольно отпечатанным изданием. Несколько экземпляров этого уникального «печатного органа» дошли и до нас. Он весьма тщательно составлен: есть даже извещение о том, в каких кино пойдут какие фильмы в День освобождения. Среди них значится чаплинский «Диктатор».

На обложке надпись: «Отпечатано в дни оккупации силами объединенных организаций Сопротивления».

Поистине сенсационная победа!

6 января 1944

Мои соседи по соломенной подстилке отправлены с вещами в неизвестном направлении. Их заменили мальчишка-скаут из Безье, кюре из Клюни и несколько почтальонов из того же города.

Скоро придет мой черед. Назначение — «Ночь и туман»1.

1 «Ночь и туман» (по-немецки «Nacht und Nebel» или сокращенно NN) было условным обозначением для людей, которые направлялись в лагери уничтожения секретно и безыменно, без права переписки. (Примечание переводчика).

Я сам видел такую пометку на своем личном деле.

...В этот же день Октав, полностью включившись во все виды подпольной деятельности, возобновил работу группы по саботажу, незадолго до того созданной Верном.

Первым заданием было систематическое уничтожение площадок для запуска. Уже через несколько недель результаты этой работы стали реально ощущаться, как и результаты «операции Арбалет».

Однако почить на лаврах было бы преждевременно: в феврале 1944 Октав вынужден был известить Лондон о том, что немцы успешно провели испытания по запуску самолетов-снарядов «фау-1» с летящих бомбардировщиков.

Этот сигнал всполошил лондонскую противовоздушную оборону, и она принялась действовать всерьез.

Примерно тогда же адмирал Канарис распорядился отправить Верна в лагерь возле Компьеня, где происходила сортировка заключенных, и там ждать окончательного решения.

Одновременно он издал строжайший приказ — бросить все силы на розыски новой «Централи» Марко Поло, которая якобы возобновила свою деятельность. О том, что группа теперь носит новое название «Промонтуар», Канарис не знал.

В феврале 1944 года борьба стала походить на настоящую дуэль. С одной стороны выступал один из опытнейших мастеров разведки, поддержанный могучей специальной машиной и всеми германскими вооруженными силами. С другой — начинающий любитель Октав. Правда, у него был бесценный помощник — подполковник Мишель А.

Кроме того, любитель опирался на кучку проверенных людей, прошедших суровую школу и готовых на все. Он был любителем, но не был новичком и отчетливо представлял себе колоссальную важность своей работы.

С первых месяцев 1944 года и вплоть до освобождения организация «Высокий мыс» успешно решала сложнейшие задачи. Впрочем, это же можно сказать и о прочих уцелевших группах подпольного Сопротивления.

Я повторяю, что эта книга — отнюдь не история подпольной организации Марко Поло — «Высокий мыс».

После освобождения в ней числилось около девятисот штатных агентов, получивших задним числом воинские удостоверения. У любого из них хватило бы рассказов на несколько толстых томов.

Мы будем со всей возможной строгостью ограничивать свое повествование темой борьбы против оружия «фау», но она неразрывно связана с общей борьбой нашей группы против немецких специальных органов.

Несмотря на все усилия немецкой контрразведки и французов предателей, сведения в Лондон передавались регулярно как посылками, так и радиограммами по многим тайным передатчикам.

Радиостанции были у нас теперь почти в каждом департаменте. Они передавали драгоценную информацию, разрешавшую в массовом масштабе совершать воздушные нападения на пусковые площадки.

Одновременно с этим продолжалось сопротивление пленников.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА ВЕРНА


15 февраля 1944

Вот я и в Компьене. По сравнению с тюрьмой гестапо здесь земной рай. Приличное обращение, недурное питание, газеты и письма, посылки Красного Креста.

Встретил товарищей: Бальбо (он же Поль Пелле, брат Октава), Виньяля (начальника группы электроники), Ара (бывшего связного нашей «Централи») и других.

Группа создана вновь, она крепка и работает.

Никто не слышал, что с Сен-Гастом, по-видимому, его здесь не было.

Организация Сопротивления в лагере стоит на высоком уровне, даже печатаются листовки на ронеографе.

Охрана не слишком жесткая, стоит подумать о бегстве.

Обо всем этом передал подробное донесение на волю.

18 февраля 1944

Около десяти часов утра являются двое эсэсовцев, забирают меня и уводят из лагеря. Вскоре мы оказываемся в городе Компьене, на какой-то частной квартире.

Меня встречают три молодых человека в штатском.

— Мы все трое — физики1. Можете говорить свободно, здесь нет ни гестаповцев, ни микрофонов. Мы предлагаем вам проводить исследования над электромагнитным методом обнаружения летящих самолетов. Это может спасти множество человеческих жизней. Мы читали вашу докладную записку, которую вы подавали в Министерство вооружений в 1940 году...

1 Как редактор и составитель одного специального издания по вопросам электронной техники, Верн пользовался некоторой известностью в кругах немецких физиков. Он был также переводчиком трудов профессора фон Арденна на французский язык. (Примечание автора).

Я в душе возмущаюсь: неужели нельзя было своевременно уничтожить архивы?

— В вашей докладной были интересные мысли. Как вам нравится наше предложение?

— У меня есть к вам контрпредложение. Если я буду назначен в институт кайзера Вильгельма и смогу работать вместе с профессором Манфредом фон Арденном, я гарантирую вам жизнь и проезд в Канаду после победы союзников. На этот случай у меня есть полномочия. Это — лучшее, что вы можете сделать. Приняв мое предложение, вы сохраните свои жизни и сможете отдать их делу восстановления Германии. Идет?

Они сначала подпрыгивают, затем, подумав, принимают мое предложение.

Меня немедленно отпускают, я иду один по улицам Компьена, и похоже, что никто не следит за мной. Этот вариант был предусмотрен лагерным Советом Сопротивления и было решено — ни в коем случае не бежать, а ехать в Германию. Там, в Берлине, получив в свое распоряжение электронную лабораторию и восстановив кое-какие старые связи, можно совершить немало полезного.

Возвращаюсь в лагерь и предъявляю при входе свою бляху заключенного. Часовые стоят, разиня рот. Вызывают коменданта лагеря. Объясняю ему, что уговорился обо всем с господами из Берлина и прохожу в свой барак, оставив собеседника в полном недоумении.

Хорошо, что лагерный Совет Сопротивления предвидел такой исход и теперь присмотрит за моей безопасностью.

Мы прокладываем туннели — стенки обладают странным свойством: они частенько обваливаются на предателей...

22 февраля 1944

Ничего нового.

27 февраля 1944

Лагерная разведка сообщила тревожные вести: мои «физики» за превышение полномочий отправлены на русский фронт, а меня ждет примерное наказание.

4 марта 1944

Я покидаю Компьен. Назначение — концлагерь Нейе Бремме, о котором никто не знает ничего определенного.

Эсэсовцы говорят, усмехаясь, что жизнь там будет для меня значительно хуже смерти.

7 марта 1944

Прибытие в Нейе Бремме. По-видимому, это и есть «пустая страна» Томаса С. Эллиота:

В Пустой Стране — последняя земля,

Последний слог какой-то страшной сказки,

И стены, точно каменные маски,

Хихикают, губами шевеля...


Квадрат в сто метров на сто, обнесенный густой сетью колючей проволоки. Внутри стоят несколько бараков и бродят живые скелеты, мужчины и женщины. Запах застарелой смерти и ужаса.

Скелеты (которые совсем недавно были живыми людьми) сообщают мне, что в Нейе Бремме никто не может протянуть дольше пятнадцати дней.

В среднем здесь живут не более недели.

Начальник лагеря сообщил мне, что специальный режим, к которому я приговорен, начнется с завтрашнего дня. Итак, вот и конец моего пути... Подумать только, что не начни я хитрить с физиками в Компьене, я отделался бы простым залпом в грудь!.. Всего одна секунда...

8 марта 1944

Впервые в жизни я усомнился в четкости работы своего мозга.

Субъективно память говорит, что мне привязали на спину крест, примерно втрое тяжелее меня самого, и что с этим грузом я целый день ходил вокруг маленького бассейна, вырытого в центре лагеря.

Объективно это, разумеется, совершенно невозможно1. Тем не менее я не умер и нет никакой уверенности в том, что меня можно убить только такими методами.

1Память Верна действовала безошибочно. Свидетели подтверждают все, а один из очевидцев даже описал эту сцену (полковник Реми в книге «Сжатые руки»). В бесчисленных лагерях непрерывно совершалось то, что превосходит всякое вероятие. Предел человеческой живучести никем не обоснован теоретически. Никто не занимался физиологией заключенных, никому не пришло в голову даже снять электроэнцефалограмму у только что освобожденного человека. Не будучи ни биологом, ни медиком, автор может лишь свидетельствовать, не приводя никаких научных объяснений. См. также книгу Ольги Вормсер и Анри Мишеля «Трагедия заключенных». (Примечание автора).

А приказа о моем расстреле они не получали.

9 марта 1944

Сегодня они бросили меня в бассейн. Когда я высовывал голову, чтобы глотнуть воздуха, меня били железной палкой по черепу. Теоретически я давно мертв. Мертв и Поль Колетт, приговоренный к тому же специальному режиму за то, что он стрелял в Лаваля и Дэа. Тем не менее мы оба живы. Кругом ежедневно умирают. Если я выживу — а невозможного на свете нет, — то счеты со здешним персоналом будут сведены без всякого милосердия1.

Меня вытащили из бассейна и поставили под обжигающий душ, а затем окатили несколькими ведрами ледяной воды.

Начальник лагеря поспорил на бутылку шнапса, что до конца недели я не дотяну.

1Персонал маленького лагеря уничтожения Нейе Бремме состоял из тридцати трех эсэсовцев. После окончания войны удлось разыскать тридцать два. Их судили в Раштатте, и из тридцати двух подсудимых было расстреляно двадцать семь. (Примечание автора).

15 марта 1944

Все еще жив. Несколько человек было забито до смерти сегодня. Их заставляли прыгать через веревочку. Это были забастовавшие рабочие обувной фабрики в городе Роман, на Дроме.

Поль Колетт тоже жив.

16 марта 1944

Сен-Гаст жив! Он был здесь проездом, его переправили в Австрию, в лагерь Маутхаузен. Это придало мне бодрости, а бутылку шнапса начальник лагеря проиграл.

Сегодня эсэсовцы расстреляли двадцать человек русских.

17 марта 1944

Все еще жив, хотя это совершенно невероятно. Для того чтобы покончить со мной, достаточно было бы голода и жажды. Я вешу не более сорока килограммов, все законы сохранения энергии кажутся мне насильственно разрушенными. Меня тоже заставляли прыгать через веревочку и влезать на столб. В обычное время я на такие подвиги абсолютно неспособен. Я часто думал о феноменальных голодовках индийских йогов. Кто занимался их научной проверкой?

У нас ежедневно умирают два или три человека, остальные живут. А ведь это теоретически невозможно, ибо наш дневной рацион питания не содержит и пятисот калорий.

18 марта 1944

Приехал произвести осмотр лагеря начальник гестапо из Страсбурга. Войдя, он побелел, его вырвало и он поспешно ретировался. Видимо, человек нежного воспитания.

Сегодня расстреляно десять женщин1.

1 Все эти подробности подтверждаются протоколами судебных заседаний в Раштатте. Персонал охраны был навербован среди жителей Саара, и внешне они производили впечатление самых нормальных людей. (Примечание автора).

Воздушная тревога, несколько бомб падают неподалеку. Всеобщее сожаление, что ни одна не попала в лагерь. Дело что-то затягивается.

19 марта 1944

Среди нас есть священник-немец, арестованный за то, что произнес проповедь против войны. Он утверждает, что среди чудес, описываемых христианской религией, встречаются примеры ненормальной живучести, вроде той, что обнаружилась у меня и Поля Колетта. Если эти случаи были бы достоверны, основы физиологии потребовали бы строгого пересмотра.

20 марта 1944

Начальник лагеря проиграл еще одну бутылку шнапса.

21 марта 1944

Меня отправляют в Маутхаузен!

Жизнь сильнее всего, что можно было вообразить, она неистребима. Против ее невероятного упорства бессильны любые пытки.

Тем временем успехи группы Промонтуар непрерывно возрастали. По просьбе секретной службы РАФ1 сотрудник этой группы раздобыл в Вене комплект чертежей нового германского реактивного истребителя. Руководство РАФ ответило на это поздравительной радиограммой в адрес группы.

1 RAF расшифровывается как Royal Air Forces — Королевские Воздушные Силы. Так официально именовалась британская авиация.

Приближался день высадки союзников, и наши отряды боевой разведки активизировали свою деятельность. Они подготовились к долгожданному дню. Метод уничтожения пусковых площадок «фау» был разработан настолько, что стал классическим. Они взлетали на воздух постоянно, их взрывали методически и безжалостно.

5 июня Би-би-си передала в эфир условную фразу, извещающую о начале вторжения. Немцы не успели полностью развернуть нападение при помощи оружия «фау». Вторая решающая битва против «фау» была выиграна, и в этом — немалая заслуга Октава. Мишеля, всех участников нашей организации и других помогавших ей групп.

Оставалось информировать верховное командование союзников о мерах борьбы с тактическим применением оружия «фау». Для этого надо было точно установить размещение пусковых площадок «фау-1», кроме тех, что находились на северном побережье Франции. Также важно было следить за движением поездов, составленных из цистерн, в которых везли компоненты, необходимые для запуска «фау-2». Иногда эти компоненты доставлялись не по железной дороге, а караванами специальных грузовых автомашин.

Надо сказать, что наша деятельность не стала легче после вторжения. Скорее даже наоборот. Для движения Сопротивления настала страдная пора. В июне, июле и августе 1944 года внутри страны поддерживать связь было почти невозможно. Во Франции не ходили поезда, автомобили попадались редко и контролировались весьма строго, бензин нельзя было достать ни за какие деньги.

Тем не менее группа Промонтуар, как и все прочие организации Сопротивления (а их в то время насчитывалось свыше ста), прилагала все усилия для того, чтобы держать Лондон в курсе всех дел. Регулярно сообщались все новости и о местоположении прежних пусковых площадок, и об установке новых. Иногда удавалось даже сопровождать эти известия фотоснимками.

Эта работа была очень сложной и стоила множества человеческих жизней, но не будь она проделана — повторные «операции Арбалет» (прицельные бомбардировки пусковых площадок), вероятно, не имели бы успеха.

Для того чтобы рассказать об усилиях всех групп Сопротивления в дни великой битвы за Францию, не хватило бы и десяти книг, подобных этой.

Все разведывательные данные, полученные в ходе великой битвы, должны были прежде всего сконцентрироваться в руках ответственного руководителя. Лишь тогда этот материал мог принять форму зашифрованного послания или радиограммы и попасть к человеку, непосредственно ведущему радиопередачи. Иногда такая радиостанция помещалась в сотнях километров от места, где известие было получено.

По дороге агент связи мог быть убит, попасть под бомбу, мог быть расстрелян немцами, а то и своими товарищами по Сопротивлению; трагические ошибки такого рода были отнюдь не редкими. Кроме того, агент должен был правильно разбираться в разнице между «фау-1» и «фау-2», не путать их с ракетами, применявшимися ПВО.

Такое огромное усилие могло быть лишь благодаря поистине всенародной помощи. Битва, развернувшаяся летом 1944 года, не была уделом одной группы или множества групп.

Ее вел народ, вела вся поднявшаяся страна.

Перевод Евг. Загорянского

(Продолжение следует)