Рейтинг с комментариями. Часть 027

295 г до н.э. - Александрийская библиотека. Деметрий Фалерский. Стратон Физик (Греция)
ок. 280 до н.э - Берос основал на острове Кос астрологическую школу (Вавилония)
ок. 250 г до н.э - Аристарх Самосский. Определение расстояния до Луны и Солнца и их размеров (Греция)
19 июня 240 до н.э — Эратосфен Киренский. Измерение размеров Земли (Греция)
212 до н.э. — Лучи Архимеда для зажигания кораблей (Греция)

295 г до н.э. - Александрийская библиотека. Деметрий Фалерский. Стратон Физик (Греция)
Деметрий Фалерский«…Ведь мы можем назвать многих не особенно ученых людей, бывших великими государственными деятелями, и ученейших людей, неискусных в делах государства; что же касается человека, выдающегося в обоих отношениях, который был бы первым и в занятиях наукой, и в управлении государством, то кто может сравняться с Деметрием Фалерским?»

Цицерон

. Деметрий Фалерский родился примерно в 350 г до.н.э. (точно неизвестно). Его отцом был Фанострат, незнатный, но, по-видимому, зажиточный афинянин из дема Фалер*, имевший тесные связи с домами известных граждан Конона и Тимофея. Говорили, что его предки были рабами, прислугой.
Вместе со своим братом Гимерием Деметрий рано проявил склонность к занятиям философией и политикой. Он являлся учеником Феофраста**, который с 347 г. до н.э. после отъезда Аристотеля в Македонию для воспитания подрастающего Александра Македонского фактически стоял во главе Ликея. Здесь же, в Ликее, Деметрий познакомился с будущим комедиографом Менандром, с которым был дружен до самой его смерти.
*Дем - самая мелкая административная единица древней Аттики, Фалер сейчас полностью внутри Афин
**Феофраст - по гречески, но чаще его называют по латыни - Теофраст
Был вполне рядовым гражданином-философом. Но в 324 г. до н.э. в Афины сбежал казначей Александра Македонского Гарпал. Начался судебный процесс (афиняне обожали суды) и это стало началом публичных ораторских выступлений Деметрия Фалерского. Ораторы Афин решительно разделились. Деметрий дружил с оратором Динархом, составлявшим речи для стороны обвинения, а знаменитый Демосфен был на стороне обвиняемых в этом процессе. Деметрий, последователь Платона, был противником демократии, а его младший брат Гимерий стал демократом. В красноречии Демосфену не было равных в мире - лишь словами он отсрочил на годы завоевание Греции македонцами. Было у кого поучиться Деметрию. А в 323 г. до н.э приходит весть о смерти Александра Македонского. Афины немедленно объявили войну Македонии, сторонников македонцев стали преследовать. Даже Аристотель, преподававший в Ликее был обвинён в безбожии и осуждён. Он бежал на Эвбею, где прожил недолго, возможно, покончил с собой, выпив яду. Деметрий уцелел. Ламийскую войну афиняне проиграли и срочно обратились к промакедонским деятелям за помощью в переговорах. Одним из переговорщиков был Деметрий. Антипатр, наместник Македонии, потребовал выдать зачинщиков смуты. Афиняне, которые неоднократно удостаивали Демосфена высшей награды - золотого венка, приговорили "подстрекателей" к смертной казни. Заочно, ибо те уехали. Всё бы могло закончиться как обычно - забытием за давностью лет, но не таков был дедушка Антипатр (ему было тогда 75). Практически все беглецы, за исключением Демосфена, были найдены и схвачены в храме Эака на о. Эгина - после чего были подвергнуты пытке и казнены по приказу Антипатра. Демосфен, который укрылся в храме Посейдона в Калаврии, публичной казни предпочел самоубийство. Среди казнённых был и брат Деметрия Гимерий...
В 319 году до н. э. в глубокой старости Антипатр умер. Преемником (регентом при малолетнем царе) назначил не своего сына Кассандра, а диадоха Полисперхона. Они тут же сцепились в схватке за власть. Но Полисперхон был официальным преемником. Занятый междоусобицей, он сделал широкий жест - даровал свободу греческим городам. В Афинах была созвана экклесия (народное собрание, высший орган демократии в Афинах), все антидемократы лишились власти - стратиг Фокион был лишен должности и предан суду вместе со своими сторонниками. Часть из них была приговорена к изгнанию, часть, в том числе Фокион и Деметрий Фалерский, присуждена к смерти. Деметрию Фалерскому, однако, удалось бежать к македонцам, в лагерь Кассандра. Надо сказать, что "самый демократический суд" совершался с полным пренебрежением к демократическим нормам. Фокион и его соратники были присуждены выпить цикуту, а их тела были выброшены непогребенными за пределы афинских территорий.
Деметрий вновь уцелел. И не только уцелел. Скоро сам Кассандр оказался у стен Афин со своим войском и демократические афиняне тут же забыли про демократию. Достаточно длительные переговоры закончились заключением мирного договора, по условиям которого афиняне сохраняли за собой свой город и иные территории, за исключением Саламина, равно как и все свои доходы. Кассандр поставил лишь одно условие - попечителем Афин должен стать его ставленник. И афинская экклесия в 317 г. до н.э. демократически избрала назначенного Кассандром - антидемократа Деметрия Фалерского.
Он управлял Афинами 10 лет. О его правлении осталось немало воспоминаний. Но все они строго противоположны. Одни сообщают о его тирании (впрочем, за 10 лет не казнили ни одного человека), распутстве, тяге к роскоши (по сравнению с другими - не так уж и очень). Правление Деметрия Фалерского не было и не могло быть демократическим. Будучи последователем учения Аристотеля и Платона, Деметрий Фалерский полагал демократию одной из наихудших форм управления. Тем не менее все демократические институты работали, он избирался архонтом и стратигом, в море междоусобных войн Афины целое десятилетие были мирным островком. Горожане в честь Деметрия установили 360 его медных статуй. Он понизил ценз для граждан с 2000 до 1000 драхм (число избирателей возросло намного), запретил устраивать роскошные похороны, носить дорогие одежды. Созданы специальные организации за контролем соблюдения законов, прав женщин и детей. Благосостояние достигло довоенного уровня, всего было в изобилии, годовой доход полиса - 1200 талантов. Расцвёл Ликей, в него съезжались ученики со всего эллинистического мира, до 2000 человек одновременно. Проведена перепись. Население Аттики согласно переписи достигло 21 000 граждан, 10 000 чужеземцев (без женщин и детей, надо думать) и 400 тысяч рабов. Оценка всего населения - 90 тыс свободных, 45 тыс. чужеземцев. Богатство тогда измерялось количеством рабов на душу населения. Афины были явно богатым городом.
О его семье ничего не известно (мне, по крайней мере). Диоген Лаэртский с уверенностью называет его любовниц-гетер, в том числе и Ламию. У историков есть большие сомнения - не перепутал ли уважаемый "биограф всех античных философов" Деметрия Фалерского с Деметрием Полиоркетом, его изгнавшего?
Иоганн Дройзен в "Истории диадохов" (1836 г) объединил описания жизни Деметрия из источников его ПРОТИВНИКОВ, несомненно тех, что позже переплавлял статуи Деметрия:
«Каждый день он устраивал роскошные обеды, каждый раз приглашая множество гостей и превосходя в издержках на эти пиршества даже самих македонян, а их роскошью - киприотов и финикийцев; зала окроплялась нардом и миррою, пол был усыпан цветами, дорогие ковры, живопись украшали комнаты; его стол был так богат и расточителен, что его повар-раб, которому доставались остатки, на вырученные за их продажу деньги мог купить себе через два года три поместья. Деметрий любил вступать в тайную связь с женщинами и посещать по ночам красивых мальчиков; он насиловал свободных мальчиков и соблазнял жен даже самых знатных граждан; все юноши завидовали Феогниду, служившему предметом его противоестественной любви; отдаться ему казалось такой завидной участью, что каждый день, когда он после обеда выходил гулять на улицу треножников, там собирались самые красивые мальчики, чтобы быть замеченными им. Он одевался весьма изысканно, красил свои волосы белой краской и натирал свое тело драгоценными маслами; он всегда улыбался и желал нравиться каждому»
Вполне заурядные нравы богатого афинянина...
Белой краской? это, конечно, не так. Как утверждают, Деметрий был законодателем мод и осветлял волосы чем-то вроде перекиси водорода, причём чуть ли не первый в Греции.
Иоганн Дройзен сурово высказывает и личное своё мнение об Афинах тех лет:
Может быть, для Афин не было ничего пагубнее этого десятилетнего мира, которым они наслаждались под господством Деметрия; когда была подавлена борьба партий, исчезло также и последнее нервное возбуждение, какое могло бы дать умам еще некоторый достойный их интерес, и сменилось состоянием отвратительного и порочного застоя; любовь к независимости окончательно исчезла, и еще раз возродившаяся свобода должна была превратиться в карикатуру у потомков марафонских бойцов. Впрочем, как говорилось в похвалу, это господство Деметрия способствовало развитию материального благосостояния государства; это признавал даже его противник Демохарет, соглашавшийся с тем, что Деметрий отлично умеет заботиться о расширении и прибыльности торговли города и о самом полном удовлетворении житейских потребностей, но замечавший, что он не стыдится того, что лишил свое отечество последней славы и действует по приказам Кассандра. По-видимому, особенно большие доходы Афины имели тогда благодаря необыкновенно большому числу чужеземцев, которых привлекали к себе изо всех частей света образованность, гетеры, науки, искусства и торговля.
Судьба переменилась в один день.
В 307 д н.э. в двадцать шестой день месяца фаргелиона Деметрий Полиоркет на 10 триерах ворвался в незапертую гавань Пирея (его корабли приняли за союзные триеры Птолемея и не успели запереть гавань). Прямо с корабля Деметрий Полиоркет обратился к сбежавшимся для обороны афинянам, что он пришёл как освободитель и возвращает гражданам прежние законы и старое устройство. После этого защитники города бросили оружие и, рукоплеща, призвали завоевателя сойти на берег, величая его благодетелем и спасителем. Деметрий Полиоркет первым делом приказал засыпать городской ров, делая город менее защищённым (и более зависимым от его войск). Ввиду ясного понимания, что враги, придя к власти, будут требовать его смерти, Деметрий Фалерский отправил посольство к победителю с изъявлением покорности и просьбой разрешить ему покинуть Афины. А получив таковое разрешение - немедля покинул город.
Он уехал в Фивы к кинику Кратету, с которым он был дружен. Возможно, жил и в Македонии. По-видимому, Деметрию приходилось исполнять службу советника и воспитателя в домах достаточно состоятельных граждан. В Афинах его в очередной раз приговорили к смерти. Его статуи уничтожили, причём часть символично перелили в ночные горшки. Оставили лишь одну (что тоже показательно) - на Акрополе. Год, в который Деметрий Фалерский был афинским архонтом, задним числом был поименован «годом беззакония».
«Были внесены исангелии* против Деметрия Фалерского, его друзей Динарха Коринфского и комического поэта Менандра и против множества других приверженцев прежнего строя, большинство которых заблаговременно бежало из города; они были приговорены к смерти…»
*Исангелия (букв. объявление, донесение) - особый вид публичного обвинения государственного деятеля в преступлениях или деяниях, угрожающих безопасности государства в аттическом правосудии. Суд по исангелии был самой опасной для обвиняемого формой политического процесса в Афинах и единственной формой суда, которая могла проходить не только в гелиэе - главном судебном месте полиса, располагавшемся на городской площади, но и в экклезии - народном собрании.
Десять лет Деметрий прожил незаметно, очевидно, как раз тогда написав множество своих книг, в основном законотворческих (большинство до нас не дошло). Была среди них и такая: «О световом пучке в небе». Как полагают уфологи, это первое в мире произведение о летающих тарелках.
Умер Кассандр. Оставаться в Греции стало опасно и Деметрий принял предложение Птолемея и бежал (возможно, через Фракию) в Александрию.
У Птолемея были на Деметрия особые надежды - он сразу сделал его главным советником. Нужен был мудрый советчик по управлению государством, нужно было строить Фаросский маяк, нужно было превратить Александрию в научный центр мира, нужен был хороший оратор в деле пропаганды культа бога Сараписа, который был призван объединить вокруг себя приверженцев самых разных культов и религий в качестве синкретического божества, сочетающего в себе черты как греческих, так и египетских богов. И, наконец, нужен был наставник для старшего сына, Птолемея Керавна. Птолемей, вероятно, надеялся, что признанный законотворец сумеет привить сыну хоть малейшее уважение к законам. Вот с этой задачей Деметрий не справился. Вряд ли в том была его вина. Сынку было уже 20 лет и характер его характеризует прозвище. Керавн означает "Молния". Был скор на внезапные и безрассудные действия. Младшего сына Птолемея II Филадельфа от другой, любимой жены Береники, воспитывал знаменитый философ Стратон (по прозвищу Физик).
Фаросский маяк был посвящён Птолемею и являлся как бы его "египетской пирамидой". Был он неизмеримо сложнее египетских пирамид и строился всего 5 лет. Его высота была чрезмерной - от 110 до 180 м по разным оценкам. Как маяк, он бы прекрасно работал и при высоте 20-30 м. Иное дело - он был наблюдательным пунктом, даже ночью (полированные бронзовые зеркала отбрасывали свет огня далеко в море). Вряд ли Деметрий сильно повлиял на его строительство (начал он строиться примерно в 285 г до н.э, строитель Сострат Книдский). Скорее, наоборот, взаимоотношения с Состратом породили нескончаемый спор между "физиками" и "лириками". Причём оба великих не против были обессмертить своё имя. Сострат на стене Маяка начертал слова «Сострат, сын Дексифана, книдиец, богам-спасителям за здравие мореплавателей». Они были скрыты штукатуркой, на которой огромными буквами было написано имя Птолемея. Спустя многие годы штукатурка осыпалась, явив миру имя настоящего создателя. Деметрий (после того как его статуи перелили в ночные горшки) проникся убеждением, что бессмертным может быть только духовное творение. Он написал немало сочинений, создал Мусейон и Библиотеку и, возможно, написал "Книгу Экклезиаста".
Следом за Деметрием в Александрию приехали и другие знаменитые философы: Стратон, Феодор Безбожник, Анникерид. Царская власть могла теперь опереться в культурной и идеологической сфере не только на местное египетское жречество.
Деметрий написал законы для Александрии. Он, вне всяких сомнений, чрезвычайно способствовал тому, что Александрия быстро превратилась в лидера мировой торговли и ремесел, в ведущего производителя сельскохозяйственной продукции - но истинный масштаб личности Деметрия Фалерского проявился в том, что за десять-пятнадцать лет проведенных им в Египте, Александрия сделалась культурным и научным центром эллинистического мира, потеснив с этого места традиционно лидировавшие Афины.
И наиболее важным событием, которое способствовало столь стремительному возвышению Александрии, конечно, являлось основание в 295 г. до н.э. Александрийского Мусейона, который был создан по предложению Деметрия Фалерского, ясно представлявшего себе его устройство по образцу афинского Ликея. Одной из первоначальных задач Мусейона являлось обеспечение самого высокого уровня образования наследникам престола, а также подрастающей элите Египта. В дальнейшем это вполне сочеталось с полноценной научно-исследовательской работой в самых различных отраслях знаний.
По-видимому, почти одновременно с этим Деметрием была высказана идея о создании Библиотеки. Известно изречение Деметрия обращенное к Птолемею: «В книгах написано то, чего друзья не решаются говорить царям в лицо». Да и сам Птолемей Сотер сразу же понял, что концентрация научных знаний и культурных ценностей может оказаться оружием куда более грозным, нежели боевые слоны и колесницы - оба проекта имели всецелую поддержку царя и щедрое финансирование.
Деметрий Фалерский предложил Птолемею выкупить у наследников Феофраста библиотеку великого Аристотеля. Это собрание книг считалось, в то время, самым лучшим в мире. По официальной версии благодаря Птолемею именно библиотека Аристотеля стала основой Александрийской библиотеки (я так не считаю, об этом слева). По совету Деметрия Фалерского работа Александрийской библиотеки была организована по подобию Ликея Аристотеля и Академии Платона.
Деметрий также предложил сделать перевод священных книг иудеев на греческий, поскольку в них «имеются сведения о законах иудеев, знание которых будет весьма полезно царю». Это предложение весьма заинтересовало юного Птолемея II, который, по-видимому, только вступил в обязанности соправителя своего отца Птолемея I Сотера. Именно поэтому уже в конце этого же 285 г. до н.э. в Александрию прибыли 72 толковника из Иерусалима, которые с большим почетом были приняты при царском дворе, включая семидневный пир с ответами на философские вопросы юного монарха - по окончании которого они совершили известный перевод на острове Фарос в течение 72-х дней в октябре-декабре 285 г. до н.э. Непосредственным организатором работы по переводу, ее научным руководителем и редактором окончательного текста являлся Деметрий Фалерский. По легенде работу выполняли семьдесят лучших переводчиков, поэтому перевод получил название - Септуагинта. Стоило эта работа - с переездом целой толпы, дарами правителю Иерусалима - немногим меньше, чем возведение Фаросского маяка, казна два дела не потянула, строительство маяка отложили.
Возможно, именно Деметрием Фалерским в период совершения Перевода Семидесяти также была написана книга «Речения», которая известна под именем «Книги Экклезиаста». Почему грешат на него, отвергая авторство легендарного Соломона? Экклезиаст - явно псевдоним, переводимый как "публичный оратор". Совершенно греческий термин. И по изложению резко отличается от прочих ветхозаветных книг. Есть, конечно, мнение, что эта книга, одна из книг Ветхого завета, написана в I в н.э. Да и вообще перевели на Фаросе только "Пятикнижие", а прочее переводили ещё пару веков. Но я отвлёкся.
Оставаясь неизменным хранителем библиотеки от момента ее создания до 284 г., Деметрий Фалерский в первые десять лет сумел собрать около двухсот тысяч книг, среди которых находились поэмы Гомера и Гесиода, философские сочинения Платона и Аристотеля, трагедии Эсхила, Софокла, Еврипида и т.д. и т.д. При этом его обязанностями было курирование приобретения и копирования книг, идентификация подлинности приобретенного, хранение библиотечного фонда, а также работа по созданию образцовых списков текстов, которые имели разночтения и варианты.
Постепенно Деметрий отходит от государственных и научных дел. Уже в следующем 284 г. до н.э. он был заменен на должности хранителя царской Библиотеки Зенодотом Эфесским. Возможно это являлось следствием ухудшения здоровья Деметрия или временной потери зрения, о которой сообщает Диоген Лаэртский.
Однако, вероятнее всего, причиною таких перемен стала смена властителя. Птолемей II Филадельф, скорее всего, не испытывал добрых чувств к ближайшему советнику своего отца по той простой причине, что в вопросе о престолонаследии Деметрий занимал сторону Керавна, который, будучи первенцем Птолемея I Сотера, являлся законным наследником царской диадемы. Деметрий стоял на стороне закона, опасаясь, что первый же беззаконный шаг в вопросе престолонаследия приведет к кровавой усобице; кроме того, в Керавне Деметрий видел личность, которая способна, прежде всего, с оружием в руках защищать интересы своей страны, более соответствуя призванию правителя, нежели изнеженный любитель роскоши Филадельф, любимый сын царя от любимой жены Береники. Хотя своею любовью к наукам и искусствам Филадельф должен быть ближе душе Деметрия, нежели вспыльчивый, грубый и недостаточно образованный Керавн.
Вероятно, на Деметрия отчасти была возложена ответственность и за все те злодеяния, которые были совершенны его воспитанником после его отъезда из Египта. Керавн действительно не проникся уважением к законам и плохо кончил. Сбежал он из Египта даже раньше, чем его брат стал единоличным правителем*, ещё в 285 г до н.э. Он отправился к диадоху Лисимаху, на дочери которого был женат (чисто династический брак), вошёл в сговор с ним и его женой Арсиноей II (своей сестрой) и убил сына Лисимаха Агафокла, которого его отец заподозрил в измене (284 г до н.э.). Возможно, отставка Деметрия и показное недовольство коварным убийством было лишь ширмой, маскирующей роль Арсинои II, любимой сестры, а впоследствии - и жены Птолемея Филадельфа.
*И правильно сделал. Просвещённый царь Птолемей Филадельф, собиратель библиотеки и любимец народа, став правителем, тут же организовал убийства своих братьев. Он приказал убить брата Аргея, обвинив его в государственном заговоре, затем убил еще одного брата, рожденного Эвридикой, заметив, что тот побуждает жителей Кипра к отпадению от Египта.
В 283/282 г до н.э. умер Птолемей I Сотер и единоличным правителем Египта стал Птолемей Филадельф. Керавн отправился к Селевку, который принял его как родного и обещал вернуть тому "законное" царство. Они вместе отправляются отвоёвывать Македонию. Но едва переправились через Босфор, Керавн подъехал к Селевку сзади и убил престарелого друга Александра Великого ударом ножа. После чего провозгласил себя царём Фракии, а потом и Македонии. В 280-м году до н.э он захватывает всю Македонию, замиряется с соседями, уведомляет брата об отказе претензий на Египет, в 279 г. до н.э. для упрочения власти женится на своей сестре Арсиное II, чтобы быть соправителем с её детьми от Лисимаха, законными царями Фракии. Сразу после свадьбы по его приказу детей убили прямо на глазах матери. Арсиноя бежала на священный остров Самофракию, и далее - в Египет, где в 278/7 г. до н.э. вступает в брак с другим своим братом - Птолемеем Филадельфом. Единолично Керавн поцарствовал несколько месяцев. В том же 279 г. до н.э. во время нашествия галлов в Грецию, Керавн, недооценив силы противника, был разбит, попал в плен и казнён.
Деметрий Фалерский после получения об убийстве Селевка был сослан подальше от столицы, в Бусиридский округ Египта, где и доживал по свидетельству Диогена Лаэртского «в упадке душевных сил».
Точная дата смерти Деметрия неизвестна. Возможно он дожил до злодеяния своего воспитанника в 279 г. до н.э. - именно это событие могло стать непосредственной причиной смерти Деметрия Фалерского, который согласно официальной версии умер во время сна от укуса в руку ядовитой змеи. Впрочем неофициальная версия - убийство или самоубийство даже не столь экстравагантным способом более вероятна. Было ему тогда примерно 70 лет.
Погребен Деметрий Фалерский был там же - в Бусиридском округе Египта близ Диосполя.

Стратон родился примерно в 340 до н.э. (др. данные - 335 г. до н.), сын Аркесилая из Лампсака, греческий философ, представитель школы перипатетиков. Являлся учеником Феофраста, от которого унаследовал интерес к естественнонаучным дисциплинам, за что и получил прозвище Физик.
В 298/7 г. до н.э. переехал в Александрию, приняв предложение Птолемея I Сотера стать учителем одного из наследников престола, будущего царя Египта Птолемея II Филадельфа. В первые же годы пребывания в Александрии совместно с Деметрием Фалерским принял активное участие в создании Мусейона, призванного быть научно-образовательным центром для будущей правящей элиты государства, состоявшей прежде всего из наследников престола и их ближайшего окружения. В 288/7 г. до н.э. (по-видимому, после заключения брака между Птолемеем Филадельфом и Арсиноей I, дочерью Лизимаха) покинул Александрию, получив огромное по тем временам вознаграждение в 80 талантов. По возвращении в Афины возглавил Ликей, схолархом которого являлся в течении 18 лет до самой своей смерти в 269/8 г. до н.э.
По возвращении из Египта сохранял, вероятно, тесную связь с двором Птолемеев и своим воспитанником, являясь одним из виднейших представителей партии сторонников Птолемеев в Афинах. Принимал участие в разрешении семейного конфликта между Птолемеем Филадельфом и его женой Арсиноей I, которая впоследствии была обвинена в заговоре против собственного супруга.
От Диогена Лаэртского до нас дошел и перечень несохранившихся трудов Стратона (примерно 60), включающих следующие книги: «О царской власти», «О пустоте», «О небе», «О металлах», «Механика», «О будущем» и т.д..
Взгляды Стратона во многом не совпадали со взглядами основателя перипатетической школы Аристотеля. Как передает Цицерон, Стратон полагал, что «вся божественная сила заключается в природе, которая заключает в себе причины рождения, увеличения, но лишена всякого чувства и вида». Природа является самопроизвольной и самодостаточной силой, которая не подчинена никаким внешним формам и целям. Важнейшей природной силой Стратон полагал тяжесть, которая является причиной движения и упорядочивает космос. Именно различная степень тяжести является причиной вертикального порядка четырех основных элементов природы: земли, воды, воздуха и огня. Он полагал также, что сила удара (и скорость падения) тел равной тяжести не является одинаковой (как считал Аристотель), но зависит от высоты падения. Признавая, что тела состоят из мельчайших частиц и пустоты, Стратон, в отличие от Демокрита, считавшего атомы неделимыми, полагал, что и мельчайшие частицы вещества принципиально делимы.
Отрицая существование божества, Стратон отрицал и бессмертие человеческой души, полагая, что она слабеет и гибнет вместе с телом. Все психические и мыслительные процессы человека, по его мнению, связаны с деятельностью тела, вне которого существовать не могут. Душа, разумная сущность человека, локализована в передней части головы, между бровями. Именно отсюда она распространяется по всему телу вместе с «пневмой», или дыханием, которая служит ее материальным субстратом. Знание - это движение души, берущее свое начало в органах ощущений. На основании первичных ощущений формируются восприятия, которые могут сохраняться в душе в течение некоторого времени; движение восприятий и составляет, собственно, процесс мышления. Поэтому человек не может помыслить ничего, что ранее не было им воспринято.
Мерилом всех природных процессов и явлений (всего движущегося и покоящегося) Стратон считал время, формулируя это положение, по свидетельству Секта Эмпирика, следующим образом: «Время есть мера всякого движения и покоя, поскольку оно равновелико всему движущемуся, когда оно движется, и всему неподвижному, когда оно неподвижно, и поэтому все происходящее происходит во времени».
Взгляды Стратона имели не только огромное воздействие на ученые занятия в афинском Ликее, они приняли натуралистическое направление.
Кроме того, Стратон писал на этические и политические темы; результаты этих трудов оказали огромное влияние на его ученика, впоследствии египетского царя, Птолемея II Филадельфа.
Умер в 268 г. до н.э (др.данные - 269 г до н.э, 270 г. до н.э) в возрасте примерно 66- 72 лет.
Александрийская библиотека является символом знаний и домом самых великих астрономов древности. В наше время неоднократно предлагалось даже вести отсчёт начала интеллектуальной жизни человечества от даты её создания.
Александр Великий вошёл с войском в Египет в декабре 332 до н. э., где его провозгласили освободителем, а потом и фараоном признали. Понравилась Александру в дельте Нила одна гавань с островом Фарос - будто специально для маяка. И велел он там заложить город, названный Александрией. По всему видно, хотел он сделать её столицей всей своей империи - очень удачное место. Но - не судьба. Умер Александр в Вавилоне летом 323 года до н.э., завоевав полмира. Его полководцы-диадохи немедленно перессорились и разорвали империю на части. Египет с Александрией достался Птолемею. Между тем город строился.
Проектировал его Дейнократ (то ли с Родоса, то ли из Македонии, но чаще его называют Дейнократ Родосский). Молодой, красивый и очень амбициозный архитектор явился в ставку Александра Македонского с надеждой получить заказ на свои небывалые проекты. Поскольку друзья, там бывшие, не спешили знакомить его с царём, Дейнократ пошёл искать царя сам, для впечатления которого явился к нему голым, с львиной шкурой на плече, венком на голове и с палицей в руках. Александр, разбиравший под открытым небом какую-то судебную тяжбу, естественно, оценил фигуру и задал, наконец, долгожданный вопрос: кто это? - Я тот, кто хочет тебя прославить! - вскричал Дейнократ и тут же начал излагать проект. Александр, который уже был прославленным, но ещё не был Великим, проект рассмотрел. Дейнократ предложил гору Афон (на которой сейчас находится самый большой и знаменитый православный монастырь) несколько преобразить. Стесать всё лишнее, превратив её в скульптуру Александра. Причём в левой руке он должен держать блюдо, на котором располагался целый город, а в правой бокал, из которого в море лился бы водопад. Александр на проект согласия не дал, но оценил грандиозность задумки.
Именно ему он поручил спроектировать Александрию. Это был самый большой из всех античных, спроектированных с нуля, городов. Правда, там был небольшой египетский городок, его использовали как времянку. Город планировался с прямыми улицами, стандартными прямоугольными квадратными кварталами, дворцом царя, агорами, театрами, стадионами, канализацией. Город был разделен на четыре квартала двумя магистралями - одной, идущей с севера на юг, другой - с востока на запад, пересекающимися в центре. Каждый из этих кварталов носил название одной из четырех первых букв алфавита*. Главная магистраль (с востока на запад) имела по прямой линии семь тысяч пятьсот метров в длину, в ширину она имела около тридцати метров и была окаймлена тротуарами. Магистраль северо-южная разделялась на две широкие аллеи, отделенные рядом деревьев.
*Забавно происхождение этого. Сам Александр начертил на плане 5 букв, нечто вроде подписи-одобрения, что означало «Александрос Василевс Генос Диос Эктисе» - «Александр-царь, порождение Зевса, основал...»
Широко раскинувшийся город Александрия, занимавший к концу античности площадь около ста квадратных километров, был построен очень быстро и целиком из камня, что было большим новшеством. Для дворцов ввозили мрамор, которого нет в Египте. Царский дворец Птолемея, называвшийся Брухейон, был окружен садами. Чтобы заселить новую столицу, кликнули клич по всем странам эллинского мира, прибегли даже к принудительному переселению. Когда Птолемей Сотер взял Иерусалим, он переселил в Александрию тысячи евреев. Через 50 лет после основания Александрия насчитывала, как говорят, триста тысяч жителей. Это был, конечно, самый населенный город мира. По-видимому, к началу христианской эры его население достигло миллиона человек. Тогда внутри своей четырехугольной городской черты он стал расти в высоту: стали строить дома в несколько этажей, дома для сдачи внаймы, с отдельными квартирами, чего никогда не бывало в греческих городах. Некоторые возвышались подобно небоскребам.


План древней Александрии
Чудом Александрии был ее порт, а также её знаменитый маяк Фарос. Место, выбранное Александром, не являлось естественным и сколько-нибудь известным портом. Но он увидел, что благодаря острову Фаросу, находящемуся в нескольких тысячах метров от берега, можно устроить великолепный порт. Остров соединили с берегом плотиной протяженностью один километр, которая и разделила рейд на два порта. Первый, восточный порт, имел вход, ограниченный двумя молами; он включал военный порт, арсеналы и верфи, а также личный порт монарха. Второй, западный, называемый Евностос, что означает «Счастливого возвращения», был торговым портом. Два прохода, устроенные в разделявшей порты плотине, - с мостами для пешеходов над ними - позволяли кораблям проходить из одного порта в другой. Этот двойной александрийский порт сразу же был скопирован многими эллинистическими городами.
Маяк, творение строителя Сострата Книдского, возносился башней из трех этажей, постепенно уменьшавшихся в объеме, один на другом. Фонарь был укреплен на восьми колоннах, подпиравших купол, под которым горел огонь из просмоленных дров. Говорили, что зеркала распространяли свет, усиливая его. Подъемник позволял добираться до фонаря.
Маяк тотчас же был признан одним из семи чудес мира. Именно этот маяк подал арабам идею минарета. А когда Вы включите фары своего автомобиля, вспомните, что слово "фара" пришло к нам от уже давно исчезнувшего острова.
Говорят, маяк обошёлся казне в 800 талантов. 1 талант - 26,2 кг серебра, золото стоило в 10-13 раз дороже. Для примера - 1 триера стоила 1 талант, Парфенон обошёлся в 469 талантов, катафалк для похорон Гефестиона, любимца Александра Македонского - 10 000 талантов (кстати, его создавал тоже Дейнократ Родосский), Деметрий Полиоркет передал гетере Ламии и её подругам "на косметику" собранный с Афин налог - 250 талантов, хороший дом в Афинах - 0,5 таланта, 30 простых рабов - 1 талант, на 1 талант можно было купить ок. 40 т пшеницы, дешёвое вино стоило вдвое дешевле.
Строительством и финансовыми вопросами при строительстве Александрии руководил Клеомен, архитектор из соседней греческой колонии Навкратис (единственной в Египте).
Основателем научного центра в Александрии был один из ближайших сподвижников Александра Македонского Птолемей I Сотер (назывался Птолемей Лаг большую часть жизни). Птолемей был другом детства Александра (возможно, даже его сводным братом, считают, что его мать была наложницей у Филиппа, отца Александра, он женил её беременной), потом был телохранителем, даже эдеатром (тот, кто пробует царскую пищу на случай попытки отравления). Потом полководцем, перед смертью Александра управлял уже третью войска, совершил немало подвигов, был ранен отравленной стрелой, его сам Александр выхаживал. Был самым умным из диадохов, после смерти Александра, предвидя будущие войны в империи, предлагал выбрать самого сильного и близкого к Александру человека (вероятно, подразумевая себя). Его не послушались, выбрав слабоумного брата Александра, после чего разделили империю на сатрапии и Птолемей быстро удалился в Египет, подальше от диадоховских разборок. В помощники ему дали строителя Александрии Клеомена, которого Птолемей немедленно казнил, как ставленника Пердикки, реально претендовавшего на звание "верховного" в Империи. Он конфисковал 8 тыс. талантов, которые собрал Клеомен, буквально разорив страну, быстро на эти деньги навербовал войско, сделал Александрию столицей и начал управлять страной. Да так умело, что создал многовековую династию, а народ был им весьма доволен, ни одного бунта при нём не отмечено. Он задружил с соседями-правителями, подавил гражданскую войну в Киренаике (Ливии), восстановил храмы и даже сумел перехватить гроб с телом Александра. Тело Великого, залитое мёдом, везли на родину, дабы похоронить его в Эги, в гробницах македонских царей. Птолемей лично отправился в Сирию, где уговорил начальника кортежа Арридея отправить золотой гроб с телом Александра в Египет (как тот завещал). Очевидно, там он и был похоронен. Могила так и не была найдена. Существует десятки версий и десятки возможных мест. Уже в древности писали о подмене тела, краже, подлоге и т.п.
Птолемей был не только хорошим правителем. Как и Александр, он был в первых рядах в битве, например, отбивая вторжение Пердикки или сражаясь против Деметрия Полиоркета под Газой. Он был щедр и порой даже справедлив. Например, разгромив Деметрия и захватив его лагерь, он вернул побеждённому его друзей, слуг и всё его добро и всю казну, доброжелательно объяснив, что предметом их борьбы должны быть лишь слава и власть. При этом воевал с ним ещё многие годы, захватил всё Эгейское море, часть Греции, захватывал и оставлял Сирию, Ливию, Кипр и т.д. Деметрий в 306 г. до н.э. разбил Птолемея в морском сражении при Кипре и поступил так же - вернул Птолемею всех взятых в плен приближённых, включая его сына, без выкупа. В 304 г. до н.э. Птолемей получил от родосцев титул Сотер (Спаситель) за его помощь при долгой осаде города. Именно после этого родосцы заказали великому и несчастному Харесу соорудить другое Чудо Света - Колосс Родосский. Пардон, отвлёкся. К Библиотеке.
Примерно в 297 г. до н.э Деметрий Фалерский бежал из Греции в Египет к Птолемею (тот звал его давно).
Там стал главным советником царя и начал превращать Александрию в центр науки и культуры всего мира. Менее известным, но, возможно, не менее достойным считаться основателем Мусейона и Библиотеки был воспитатель Птолемея Филадельфа Стратон-Физик.
Сначала по подобию Ликея был построен Мусейон.
Мусейон - на греческом "дом муз". Вероятно, первые возникли при Пифагоре, в его школе. Наши музеи - потомки Мусейона.
Строения и организация Мусейона в Александрии мало известны. Археологи не нашли здания Мусейона, и мы знаем его только по описаниям древних авторов. Там были залы для лекций и для работы, комнаты для обитателей пансиона при Мусейоне - преподавателей, общий зал и зал для трапезы. Там появились со временем, и в особенности со времен Филадельфа - коллекции растений и животных в садах, потом в зачаточном виде обсерватория, наконец, залы для препарирования трупов. Мусейон был первым университетом.
Жителями Мусейона были ученые, поэты, изредка философы, которые жили в помещении Мусейона и пользовались содержанием государства, с тем чтобы спокойно заниматься своей работой, иногда читая при этом лекции. Вероятно, их было несколько сотен.
Что касается преподавателей, то их было около сотни. Руководство Мусейона было доверено главному жрецу Муз и управителю. Последний располагал только административными функциями, он не был ученым. Более важным был библиотекарь - наименование, которое нередко встречается у древних. Списки библиотекарей, дошедшие до нас от писателей византийской эпохи, не всегда согласуются друг с другом. Один список, найденный не так давно в песках Египта, в Оксиринхе, составлен для эпохи первых Птолемеев: Зенодот - филолог, Аполлоний Родосский - ученый-поэт, Эратосфен - математик и географ, Аристофан Византийский и Аристарх Самофракийский - оба филологи и литературные критики. Другой список передает нам имя Каллимаха - главы новой поэтической школы, процветавшей в Александрии, а также и поэта. Этот Каллимах сыграл в Библиотеке очень важную роль. Он составил в ста двадцати томах (эти тома - свитки папирусов) «Каталог писателей, просиявших во всех областях образованности, и трудов, которые они сочинили». Это был каталог Библиотеки с биографиями и комментариями, каталог, в котором работы были систематизированы сначала по родам литературы, потом внутри каждого жанра по достоинству произведения; это была в то же время как бы суммарная история греческой литературы.

Так себе представляли работу Библиотеки художники:








Это действительно был университет. В Александрии создали науку. И так как монархи Египта предоставили в распоряжение ученых библиотеку, коллекции, лаборатории - все научное оборудование, дорогостоящее и необходимое, - наука смогла быстро двигаться вперед. Именно в Мусейоне жили и преподавали выдающиеся математики III и II веков до н. э.; среди математиков наибольшую известность приобрел Эвклид, ибо он в трактате удивительно своеобразного и без всяких прикрас стиля разработал метод элементарной геометрии; едва ли не самые гениальные среди них - Аполлоний Пергский и Гиппарх. Аполлоний Пергский написал трактат, в котором исследовал свойство «Конических сечений». Гиппарх изобрел тригонометрию. Архимед, один из величайших научных гениев всех времен, жил в Сиракузах столько же, сколько и в Александрии, но сформировался он именно в Мусейоне и его ученые труды появлялись именно в Александрии. В Мусейоне преподавали также самые выдающиеся астрономы эпохи: Аристарх Самосский - он за полторы тысячелетия до Коперника написал о гелиоцентрической системе планет. И еще Гиппарх, который описал более восьмисот пятидесяти неподвижных звезд и открыл прецессию равноденствий. Были также и выдающиеся медики. Герофил Халкедонский, открывший нервную систему и артериальную сеть и предчувствовавший наличие кровообращения, которое было открыто только в XVIII веке. Были филологи: Зенодот, Аристофан Византийский, Аристарх Самофракийский.
Александрийский научный центр представлял собой целый комплекс, в который входил университет, обсерватория, библиотека и ботанический сад. Точнее говоря, библиотек было две. Первая находилась рядом с царским дворцом Птолемея, а вторая - в храме Серапис. В храме Серапис хранились около 42 тысяч специальных книг, к тому же, в его фондах находилась большая часть копий книг из основной библиотеки. Считалось, что библиотека Серапис имела большое значение для установления в Римской империи христианства, поэтому имела религиозную направленность. А вот первая библиотека считалась светской. Библиотечные фонды обеих библиотек активно и постоянно пополнялись. Для этого во все концы земли направлялись представительства и корабли для закупки рукописей и книг. Египетской правящей династией был введен порядок, по которому каждый корабль, прибывший в Александрию, обязан был передать в библиотеку все имеющиеся на борту книги для копирования или продажи. Для сравнения - во времена Птолемея Филадельфа в Александрийской библиотеке находилось 400 тысяч книг, а через 200 лет их количество уже составляло 700 тысяч. Часть их этих книг были копиями, которые изготавливались многочисленными переписчиками Александрийской библиотеки. Иногда эти копии продавались, дарились или обменивались с другими коллекциями.
Уже у древних фараонов имелись библиотеки. Долгое время только цари были достаточно состоятельны для того, чтобы иметь книги.
Но первой значительной библиотекой, принадлежавшей частному лицу, была библиотека Аристотеля. Она была создана благодаря щедрым субсидиям Александра Македонского.
Аристотель завещал свою библиотеку своему ученику, тоже знаменитому философу Феофрасту.
Почти везде написано, что Птолемей Филадельф по просьбе Деметрия выкупил у наследников Феофраста библиотеку Аристотеля. Ну, не всё так просто.
Богатая библиотека Аристотеля, а также и его сочинения, достались Феофрасту - или по распоряжению самого Аристотеля, или по завещанию рано умершего Никанора, которому Аристотель в своем завещании дал право распоряжаться его имуществом. По рассказу Страбона и Плутарха, Феофраст завещал библиотеку Нелею из Скепсиса, ученику Аристотеля и Феофраста, а тот отвез ее в Скепсис и завещал ее своим потомкам, людям необразованным, которые просто свалили книги в ящики и заперли. Заметив, как ревностно пергамские цари (которым принадлежал Скепсис) разыскивают книги для своей библиотеки, они спрятали сочинения Аристотеля в подземный подвал. Впоследствии потомки этой семьи продали попорченные сыростью и червями книги Аристотеля и Феофраста за большие деньги Аппелликону Теосскому, современнику Митридата Великого (прошло более 200 лет!). Этот Аппелликон, более любитель книг, чем философ, сделал попытку дополнить недостающие места в испорченных книгах; но так как он сделал списки неисправные, то его издание изобиловало ошибками. Тотчас после смерти Аппелликона, Сулла, завоеватель Афин, забрал его библиотеку и отослал ее в Рим. Здесь грамматик Тираннион, почитатель Аристотеля, занялся изучением рукописей.
А вот Атеней сообщает, что царь Птолемей Филадельф купил у Нелея всю его библиотеку и перевез ее в Александрию; это противоречит с предыдущими известиями, возможно предположить, что египетский царь купил библиотеку Нелея за исключением рукописей Аристотеля и Феофраста. Из весьма многочисленных сочинений Аристотеля до нашего времени сохранилась всего четвертая часть.
Попали ли книги из библиотеки Аристотеля в Александрию - вопрос спорный. Но совершенно точно - Деметрий Фалерский делал огромные закупки книг для Библиотеки. Один писатель рассказывает, как в царствование этого монарха корабли, прибывшие из Афин, выбрасывают на набережные Александрии кипы томов (volumina). Врёт, скорее всего. Книги были большой ценностью, даже бумага стоила недёшево и хранились книги в специальных каменных ящичках, выбрасывать кипами папирус на набережную?
Дело всей жизни своего отца Птолемея Первого успешно продолжил его сын - Птолемей Филадельф. Он приказал, не считаясь с затратами, скупать или делать копии всех книг, имеющихся в Греции и за ее пределами. Особенно Птолемея интересовали книги из знаменитых святилищ острова Родос и Афин.
Преемники Филадельфа продолжали эти усилия. Его сын, Птолемей III Эвергет, не останавливался ни перед какими расходами, лишь бы обеспечить себе приобретение ценных и редких книг. Так, он взял во временное пользование под баснословный залог подлинный экземпляр сочинений трагиков, скопированный в Афинах в IV веке до н. э. и содержащий все произведения великих афинских поэтов-трагиков; потом он отказался от залога и оставил себе этот экземпляр.
Нам известны имена более чем тысячи ста эллинистических писателей, включая сюда имена ученых и философов. Многие из них написали десятки, а то и сотни книг.
В 47 году до н.э, в эпоху войны Цезаря в Египте, Библиотека насчитывала семьсот тысяч томов. Она покупала все интересное, что создавала греческая литература. Одно свидетельство определенно говорит нам, что Филадельф писал царям, своим собратьям, чтобы ему присылали все, что имеется из произведений поэтов, историков, ораторов, врачей. Ученые Мусейона читали или имели возможность читать всю литературу, эпическую, лирическую, драматическую, всех историков, огромную философскую и медицинскую литературу. До нас не дошло и одного процента написанного. Афиней прочитал восемьсот комедий, называемых средними, до нас не дошла ни одна.
Переводили и книги "варваров"
Один эллинизированный египтянин, жрец Манефон, написал по-гречески, используя работы Библиотеки, руководство «Египетские древности». Халдейский жрец Бероз написал также «Халдейские древности». Вероятно, в Библиотеке были и иностранные работы, переведенные или непереведенные.
Самым важным переводом был знаменитый так называемый перевод «Семидесяти» - перевод на греческий язык священных еврейских книг, именуемых Ветхим заветом. По еврейскому преданию, Птолемей Филадельф якобы собрал семьдесят ученых евреев и попросил их перевести на греческий язык их Писание. Но это только легенда. На самом деле перевод растянулся на длительный период: «Пятикнижие» было закончено только в III веке, «Пророки» и «Псалмы» во II веке и «Экклезиаст» около ста лет спустя после начала христианской веры.
Через полтора века после основания Мусейон и Библиотека пережили тяжелый кризис. Это было в царствование Птолемея VIII или Эвергета II, которого подданные прозвали Какергет (Злодей). А ещё у него была кличка Фиксон (Пузо). Начиная с 170 г. до н. э. был соправителем своего брата - Птолемея VI Филометора. Филометор ("любящий мать") был справедливый и миролюбивый фараон, он не казнил ни единого человека. Воевал, конечно, в том числе и с братом Эвергетом, которого взял в плен, но отпустил. Женился, как водится, на своей сестре Клеопатре II, которая родила сына Птолемея VII и двух дочерей, обоих звали Клеопатрами. Одна стала царицей Сирии (Клеопатра Тея), с её мужем, распутником и ничтожеством, Александром I Баласом Филаметор долго воевал и разбил его в битве на реке Энопоре, но его конь, испугавшись рёва слона, сбросил фараона, Филаметор получил тяжёлые ранения в голову и умер через 5 дней, когда врачи делали ему сложную операцию, что-то вроде трепанации черепа. Перед смертью он ненадолго пришёл в сознание и умер в хорошем настроении - ему показали голову его зятя, которую прислал ему арабский шейх, к которому тот сбежал.
Эвергет II долго воевал с его вдовой/своей сестрой Клеопатрой II, одолел её, женился на ней, убил её сына Птолемея VII, как пишет Плиний, прямо на супружеском ложе. Тем не менее Клеопатра жила с ним лет 12 и родила от него сына Мемфитиса. При этом Эвергет II изнасиловал и взял в жёны её дочь Клеопатру III. Наконец, Клеопатра II подняла в Александрии восстание, Эвергет II бежал на Кипр, откуда прислал ей на день рождения их общего сына. Отдельными кусками. После чего было ещё много войн и мятежей, а потом они помирились и долго жили вместе. Так вот, этот Эвергет II, отвратительный как внешне так и внутренне (что признавали даже повидавшие виды римские дипломаты), едва не уничтожил Мусейон с Библиотекой. Тамошние жители поддерживали Клеопатру II, из-за чего многие были казнены, а многие бежали. Между прочим, в этом тоже был свой плюс - поток знаний буквально выплеснулся из Александрии, сотни учёных вынуждены были продавать свою премудрость во всех странах. Однако отвратительный фараон сам мнил себя писателем, он написал биографический роман, который до нас не дошёл, кроме отрывка о чудачествах его дядюшки. И он возродил корпорацию преподавателей Мусейона.
Между тем у Библиотеки появился соперник - библиотека города Пергама, многократно увеличившаяся в правление царя Эвмена, там тоже стали считать книги на сотни тысяч. И тогда Египет... запретил вывоз папируса. Пергам дал достойный ответ - его учёные нашли ещё лучший и более дешевый материал для книг. Пергамент, изготовляемый из бараньей кожи, доставил письменности материал более прочный, чем папирус, и позволил шире развернуться торговле книгами.
О запрете писал Плиний, но он не указал, какой именно Птолемей это сделал. Историки не смогли договориться. Но больше вероятности, что это сделал Эвергет II. Невзирая на свои садистские манеры, на казни тысяч людей, Птолемей VIII считался чрезвычайно образованным монархом: он исправлял тексты Гомера, посылал экспедиции и сам объезжал свои владения с целью познакомиться с географией и этнографией стран.


Такими были тогда книги
Постепенно слава Библиотеки тускнела. И Мусейон миновал апогей своей славы. Некоторые из римских императоров еще интересовались им. Клавдий основал новый Мусейон. Он воображал себя писателем и составил «Древности Этрурии», отдав приказ, чтобы его произведение ежегодно прочитывалось в Александрии перед многочисленной публикой.
Добило Мусейон христианство.
Традиция, бытующая в учебниках истории, передает, что Библиотека сгорела в первый раз во время войны Цезаря в Египте в 47 году. Тогда территория Александрии была втянута в так называемую Александрийскую войну. К жестокому противостоянию привела династическая борьба между старшей дочерью Птолемея Двенадцатого Клеопатрой и ее малолетним братом. На сторону Клеопатры стал Юлий Цезарь, и с его помощью она получила трон Египта. Согласно имеющейся информации, Юлий Цезарь сражался на улицах Александрии с небольшим своим отрядом, им противостояли значительные силы противника. Чтобы лишить свои отряды возможности бегства с поля сражения, он приказал поджечь римские корабли, стоящие в гавани города. Якобы на эти корабли уже было погружено значительное количество рукописей и ценностей, принадлежащих Александрийской библиотеке - их планировалось эвакуировать в Рим. С пристани огонь перекинулся на город. Цезарь сам пишет, что он поджег флот и что огонь охватил постройки по соседству с набережной. Но про сгоревшую библиотеку не говорится. Несмотря на то, что египетской царице Клеопатре удалось привлечь на свою сторону римских военноначальников Цезаря, а затем Марка Антония, Рим не смирился с независимостью Египта. В 31 году до н.э. египтяне потерпели сокрушительное поражение от римского флота. В результате Клеопатра и Марк Антоний покончили жизнь самоубийством, а Египет стал одной из провинций Великого Рима. Александрийская библиотека перешла в собственность Римской империи.
Надо отдать должное Марку Антонию. Он выкупил полностью библиотеку Пергама, в которой хранились практически все копии книг библиотеки Александрии. Некоторые из этих книг стоили целые состояния. Все эти книги были переданы в Александрийскую библиотеку.
Повторно библиотека Александрии пострадала при захвате Египта Зенобией, царицы Пальмиры. Римская империя вступила в борьбу с войсками Зенобии. Во время этой войны сторонники Зенобии уничтожили и разграбили часть фонда Александрийской библиотеки. Но после пленения Зенобии опять удалось восстановить библиотеку.
Еще одно бессмысленное и жестокое разграбление библиотеки Александрии произошло в 391 году во время правления императора Феодосия Великого. Толпы христианских фанатиков, вдохновляемые епископом Феофилом, ворвались в библиотеку, уничтожая «все языческие и еретические книги». Фанатики, пытавшиеся своей выходкой доказать главенство христианства, подожгли библиотеку. По другой версии - фонд библиотеки был ранее своевременно вывезен в Рим и на остров Родос. Факт, что вскоре якобы «сгоревшие и уничтоженные» книги библиотеки Александрии стали появляться в частных библиотеках и собраниях.
Но, несмотря на погром, устроенный одержимым фанатиком Феофилом, библиотека Александрии сохранилась и продолжила свою работу.
После этого пожара Библиотека еще раз была восстановлена при Мусейоне, вновь возрожденном.
В 640 году арабы захватили город, но неизвестно, существовали ли Мусейон и Библиотека. Существует предание - когда подручные халифа стали сжигать книги из библиотеки, служители, стоя на коленях, умоляли сжечь их, но не трогать книги. На что халиф Омар I, ответил: «Если в них хранится то, что написано в Коране, они бесполезны, а если противоречат слову Аллаха - вредны». Но это лишь легенда, которую пересказывали и арабы, гордясь "твёрдостью веры" предков и христиане, обличая жестокость и невежество мусульман.
Однако известно, что в качестве своего военного трофея халиф вывез на арабский Восток часть бесценного фонда Александрийской библиотеки. Именно арабы в течение следующих веков двигали прогресс, особенно в области астрономии, создав свои обсерватории. Множество звёзд до сих пор носят арабские имена - Альтаир, Альграб, Алькор, Антарес... "А" - это арабский артикль.
В разные времена хранителями библиотеки были знаменитые ученые: Эратосфен Киренский, Аристофан Византийский, Зенодот Эфесский, Аполлоний Родосский, Клавдий Птолемей. Каждый из них внес огромный вклад в развитие мировой культуры и исторической науки и поэтому они по праву занимали столь высокую должность. Например, Зенодот Эфесский создал самую полную версию гомеровских «Одиссеи» и «Илиады». Эратосфен был основоположником географии. Именно он разработал метод построения географических карт, создал обобщенную карту мира, вычислил окружность Земли и разработал солнечный календарь, названный позже юлианским (введен в обращение по повелению Юлия Цезаря). Другой хранитель библиотека Клавдий Птолемей создал геоцентрическую систему мира. Но и гелиоцентрическая система мира тоже была создана тут (но до нас не сохранилась).
По моему мнению, библиотека сгореть просто не могла. Не только потому, что "рукописи не горят", но и потому, что библиотека была из камня, да и свитки хранились не в кучах, а в каменных ящичках (один из таких не столь давно нашли) или в тугих рулонах. Насчёт уничтожения фанатиками - тоже вопрос спорный. Фанатиками руководят достаточно умные люди, понимающие, что желательно отделить "зёрна от плевел". А то вдруг сожгут какие-нибудь откровения своего пророка. У книг есть другой страшный враг - время. Особенно плохо хранятся они в Александрии, с её влажным климатом. Папирус редко выдерживает и 200 лет. Поэтому книги надо постоянно переписывать. Переписчиков надо содержать. Александрия много раз переживала периоды упадка, когда было не до книг. Увы, остаётся только надеяться, что её вовремя разворовали и скопировали. Рукописи, якобы, из Александрийской библиотеки всплывали все века довольно регулярно. И сейчас что-то изредка находят.
Сегодня библиотеку восстанавливают под патронажем ЮНЕСКО. Ее полки заполняются за счет государственных, местных компаний и частных пожертвований. В 2011, во время революции в Египте, жители Александрии встали цепью вокруг неё и не пустили мародёров. А великий Национальный музей в Каире был разграблен...



Остатки Сераписа



Ну, как минимум свитки папируса похожи



Так представляется Библиотека художнику



Авторы фрески - Э. Лебедицкий и К. Раль (середина XIX века). Все действующие лица: Александр Македонский, Деметрий Фалерский, Аристотель, Феофраст, Стратон

ок. 280 до н.э - Берос основал на острове Кос астрологическую школу (Вавилония)
Берос, правильнее Беросс (эллинизированная форма аккадского имени «Бел-уцур» или «Белриушу») был настоящим халдеем и самым известным нам астрологом-астрономом и историком Вавилонии; жрец бога Бэла в Вавилоне. Берос прославился написанным им на греческом языке сочинением по истории древней Месопотамии - «Вавилонская (халдейская) история» (Babyloniaka, Chaldaika) в 3 книгах (томосах), которое он посвятил Антиоху I Сотеру (тот был правителем Вавилона и окрестностей). Сочинение Бероса сохранилось до нашего времени лишь в отдельных отрывках и цитатах. Но греки его читали, цитировали, иногда на Бероса ссылались, а, возможно, занимались плагиатом.
«Вавилонская история» Бероса представляла собой развернутую картину исторического развития Месопотамии от сотворения мира до владычества Ахеменидов. Книга, очевидно, предназначалась для греков и македонян, прибывших в регион в 331 до н. э. Берос основывал свой труд на аутентичных и достоверных материалах из храмовых и царских архивов и библиотек. Он писал в стиле хроники, оспаривая греческие взгляды на историю Востока. Сочинение Бероса обладало значительной исторической ценностью, несмотря на насыщенность мифами.
Сочинение Бероса охватывает события от начала мира до Потопа (кн. I), от Потопа до Набонассара, то есть до 747 до н. э. (кн. II), от Набонассара до Александра Великого (кн. III).
Первая книга сочинения Бероса посвящена истории допотопной Месопотамии и содержит по большей части обработанные религиозные тексты и мифы, в том числе цикл мифов творения мира и человека. В частности, по цитатам других авторов можно восстановить изложенный вавилонским жрецом рассказ о сотворённом благим богом мудрости и воды Эа первом получеловеке-полурыбе Оаннесе, вышедшем из моря на землю, а также космогонию древних жителей Месопотамии и мифы о возникновении богов.
Вторая и третья книги описывают события после потопа, то есть историческую составную сочинения Бероса - собственно историю Старовавилонского и Нововавилонского царств и Ассирийской империи с приложенным списком царей. Событиям последних перед написанием труда веков отведена третья книга, которая, в частности, описывает падение Ассирии, возвышение Нововавилонского царства и персидское завоевание страны.
Витрувий сообщает, что Берос в 280 г до н. э. основал на острове Кос астрологическую школу и таким образом познакомил греков с месопотамской астрологической традицией; он же приписывает Беросу изобретение солнечных часов чашеобразной формы (так называемого скафоса). Возможно также, что именно Берос познакомил греческих астрономов с шестидесятеричной системой счисления, издавна принятой в вавилонской астрономии. Берос считал, что мировой пожар возникает в результате соединения всех планет в знаке Рака, а всемирный потоп - в результате соединения всех планет в знаке Козерога. Разработал новую схему построения мирового гороскопа, занимался вычислением продолжительности великого года.
Ученик Бероса - Архинопол. Согласно свидетельству Витрувия, Архинопол применял (видимо, одним из первых) методы составления и анализа гороскопа не только к моменту рождения, но и к моменту зачатия.
В Афинах Берос пользовался такой популярностью, что ему, по свидетельству Геродота, был воздвигнут памятник - статуя с золотым языком, символизирующим его драгоценный дар прорицания.
В 1935 г. Международный астрономический союз присвоил имя Бероса кратеру (Berosus) на видимой стороне Луны.

ок.250 г. до н.э. - Аристарх Самосский. Определение расстояния до Луны и Солнца и их размеров. Первый измеритель межпланетных пространств. Первая гелиоцентрическая картина мира. Впервые место звёзд указано на огромном (неисчисляемом) расстоянии (Греция)
«Аристарх Самосский в своих „Предположениях"… полагает, что неподвижные звёзды и Солнце не меняют своего места в пространстве, что Земля движется по окружности вокруг Солнца, находящегося в её центре, и что центр сферы неподвижных звёзд совпадает с центром Солнца»

Архимед, «Исчисление песчинок»



Памятник Аристарху Самосскому в Аристотелевском университете, Салоники.
Аристарх Самосский родился ок. 310 до н. э. на острове Самос.
Его учителем был перипатетик Стратон. Сам Аристарх был связан с Александрийской библиотекой (по свидетельству Птолемея, в 280 г. до н. э. Аристарх наблюдал в Александрии солнцестояние).
Из всех сочинений Аристарха Самосского до нас дошло только одно, «О величинах и расстояниях Солнца и Луны», где он впервые в истории науки пытается установить расстояния до этих небесных тел и их размеры. Все, абсолютно все учёные до Аристарха занимались чистыми измышлениями по поводу размеров небесных тел и расстояний до них. В отличие от них, Аристарх использовал научный метод, основанный на наблюдении лунных фаз и солнечных и лунных затмений. Его построения основаны на предположении, что Луна имеет форму шара и заимствует свет от Солнца. Следовательно, если Луна выглядит рассечённой пополам, то угол Земля-Луна-Солнце является прямым.
Теперь достаточно измерить угол между Луной и Солнцем и можно установить отношение расстояний от Земли до Луны и от Луны до Солнца. По измерениям Аристарха, угол между направлением на Солнце и направлением на Луну=87°, отсюда получаем, что угол между Солнцем и Луной 3%. Отсюда получаем, что Солнце примерно в 19 раз дальше, чем Луна. На самом деле этот угол 1/6° и Солнце гораздо дальше.
Во времена Аристарха ещё не было тригонометрических функций (он сам в этом же самом сочинении «О величинах и расстояниях Солнца и Луны» закладывал основы тригонометрии). Поэтому для вычисления этого расстояния ему приходилось использовать довольно сложные выкладки, подробно описанные в упомянутом трактате.
Измерения были очень неточными, особенно трудно было определить момент, когда Луна освещена точно наполовину. Метод был несовершенен. Но это был единственный метод, доступный в древности. Есть и ещё предположения об ошибках переписчика (см. ниже).
Далее Аристарх дал чёткие понятия о солнечных затмениях: они происходят тогда, когда Луна загораживает от нас Солнце. Аристарх указал, что угловые размеры обоих светил на небе примерно одинаковы. Следовательно, Солнце во столько же раз больше Луны, во сколько раз дальше, то есть (по данным Аристарха), отношение радиусов Солнца и Луны примерно составляет 20.
Следующим шагом было измерение отношения размеров Солнца и Луны к размеру Земли. На этот раз Аристарх привлекает анализ лунных затмений. Причина затмений ему совершенно ясна: они происходят тогда, когда Луна попадает в конус земной тени. По его оценкам, в районе лунной орбиты ширина этого конуса в 2 раза больше диаметра Луны. Зная это значение, Аристарх с помощью довольно остроумных построений и выведенного ранее отношения размеров Солнца и Луны заключает, что отношение радиусов Солнца и Земли составляет больше чем 19 к 3, но меньше, чем 43 к 6. Был оценён также радиус Луны: по Аристарху, он примерно в три раза меньше радиуса Земли (он ошибся всего на 6%).
Однако Аристарх не вычисляет расстояние до Луны и Солнца, хотя он, конечно, легко мог бы это сделать, зная их угловые и линейные размеры. В трактате указано, что угловой диаметр Луны составляет 1/15 часть знака зодиака, то есть 2°, что в 4 раза больше истинного значения. Отсюда следует, что расстояние до Луны составляет примерно 19 радиусов Земли. Любопытно, что Архимед в своём труде «Исчисление песчинок» («Псаммит») отмечает, что именно Аристарх впервые получил правильное значение 1/2°. В связи с этим сейчас предполагают автором трактата «О величинах и расстояниях Солнца и Луны» не самого Аристарха, а одного из его последователей, переписавших его сочинение. И значение 1/15 часть зодиака возникла по ошибке этого переписчика, вместо 1/2 написавшем 2. Иначе трудно объяснить сообщение Архимеда. Если произвести соответствующие вычисления со значением 1/2°, получаем значение расстояния до Луны примерно в 80 радиусов Земли, что больше правильного значения примерно на 20 радиусов Земли. Это связано с приблизительной оценкой ширины земной тени в районе лунной орбиты (в 2 раза больше диаметра Луны). Правильное значение составляет примерно 2,6. Эта величина была использована полтора столетия спустя Гиппархом Никейским (и, возможно, Архимедом), благодаря чему было установлено, что расстояние до Луны составляет около 60 радиусов Земли, что весьма точно. К сожалению, Эратосфен, первый измеривший земной шар научным способом, только начал свои работы в Александрии, когда Аристарх умер.
Значение труда Аристарха трудно переоценить: именно с него начинается измерения межпланетных пространств, в ходе которых были установлены масштабы Солнечной системы и всей Вселенной.
Вторым гениальным открытием Аристарха была первая гелиоцентрическая система мира. Аристарх впервые (публично!) высказал гипотезу, что все планеты вращаются вокруг Солнца, причём Земля является одной из них, совершая оборот вокруг дневного светила за один год, вращаясь при этом вокруг оси с периодом в одни сутки (гелиоцентрическая система мира). Сочинения Аристарха на эту тему не дошли до нас, но мы знаем о них из трудов других авторов.


Схема, поясняющая определение радиуса Луны по методу Аристарха (византийская копия X века)
Причины, заставившие Аристарха выдвинуть гелиоцентрическую систему, неясны. Возможно, установив, что Солнце гораздо больше Земли, Аристарх пришёл к выводу, что большее тело (Солнце) не должно двигаться вокруг меньшего (Земли), такой порядок считали правильным его великие предшественники Евдокс Книдский, Каллипп и Аристотель. Впрочем, благодаря Архимеду мы знаем об одном важнейшем выводе Аристарха: «размер этой сферы [сферы неподвижных звёзд] таков, что окружность, описываемая, по его предположению, Землёй, находится к расстоянию неподвижных звёзд в таком же отношении, в каком центр шара находится к его поверхности». Таким образом, Аристарх сделал вывод, что из его теории следует огромная удалённость звёзд (очевидно, по причине ненаблюдаемости их годичных параллаксов). И это третье великое достижение Аристарха Самосского.
Однако даже среди греческих учёных эта гипотеза осталась лишь гипотезой. Более того, была написана книга «Против Аристарха». Мы не знаем, последовали ли гонения на Аристарха, но распространять свои взгляды ему было опасно. Кое где даже написано, что его действительно изгнали, но это лишь измышления.
Интересно вот ещё что. В рукописи своей книги «О вращениях небесных сфер» Коперник упоминал об Аристархе как о стороннике «подвижности Земли», но в окончательной редакции книги эта ссылка исчезла. Знал ли Коперник в период создания своей теории о гелиоцентрической системе древнегреческого астронома, остаётся неизвестным. Приоритет Аристарха в создании гелиоцентрической системы признавали коперниканцы Галилей и Кеплер.
Четвёртым достижением Аристарха была работа по усовершенствованию календаря. Он определил продолжительность года в 365+(1/4)+(1/1623) дней. Кроме того, Аристарх ввёл в употребление календарный промежуток продолжительностью в 2434 года. Ряд историков указывают, что этот промежуток был производным в два раза большего периода, 4868 лет, так называемый «Великий Год Аристарха». Если принять продолжительность года, лежащего в основе этого периода, в 365,25 дней (каллиппов год), то Великий Год Аристарха равен 270 саросам или 1778037 дней. Вышеупомянутое значение аристархова года составляет в точности 365+(1/4)+(3/4868) дней. Сведения, вероятно, он почерпнул из наблюдений вавилонских жрецов, целые века отслеживающих саросы.
Аристарх является одним из основоположников тригонометрии. Он занимался также оптикой, полагая, что цвет предметов возникает при падении на них света, то есть что краски в темноте не имеют цвета. Полагают, что он ставил опыты по определению разрешающей способности человеческого глаза.
Аристарх умер ок. 230 до н. э., в возрасте 80 лет.
В честь Аристарха названы лунный кратер (в 1935 г), астероид (3999 Аристарх), а также аэропорт на его родине - острове Самос.

19 июня 240 до н.э — Эратосфен Киренский. Измерение размеров Земли (Греция)


Эдвард Калверт, XIX век. Кирена, охранительница стад





Измерение Земли по Эратосфену
Кирены, центр Киренаики (сейчас в Ливии), очень большой город античности, соперник Карфагена, Александрии и Рима. По легенде город был основан так: Потомок аргонавтов Батт с острова Феры был заикою. Он отправился в Дельфы спросить, как ему избавиться от заикания. Оракул сказал: «Выведи поселение в Ливию». Батт удивился, но послушался оракула. Греки высадились на ливийском берегу, и Батт вышел в степь вознести молитву Аполлону. И тут пред ним предстал лев. Батт взмолился к Аполлону, чтобы бог охранил его, безоружного, и от потрясения забыл, как заикался. Подозреваю, что легенда придумана дельфийскими жрецами.
Есть и иной миф, придуманный явно поэтами. Кирена — дочь Гипсея, внучка или дочь Пенея, мать Аристея. Жила во Фтии (Фессалия), возле реки Пеней. Аполлону так она понравилась, что он унес её в Ливию, где позднее основал город, названный по её имени Киреной (или похитил, когда она охотилась у горы Пелион). Якобы, он увез её с Пелиона на золотой колеснице, запряженной лебедями. В Ливии Кирена убила из лука льва, съедавшего быков местного царя Еврипила. Лучница, у Нонна постоянно именуется «убийцей львов». Родила от Аполлона Номия, Аристея, Аутуха и Агрея. В честь Кирены назван астероид (133) Кирена, открытый в 1873 году.
Город, посвящённый Аполлону, стоял в 16 км от морского порта Аполлония, возле современного города Шаххат, восточнее Бенгази. По сообщению Геродота, главный город древней Ливии был основан переселенцами с кикладского острова Феры сперва на островке Платее, а потом на самом материке, в 16 км от моря. Первым царем Кирены или, по-дорийски, Кираны, был Батт. Датой основания считается 630 год до н. э.
Во время господства династии Баттиадов, Кирена, благодаря мореходству и торговле, скоро достигла высокой степени процветания и после продолжительной и жестокой борьбы с Египтом и Карфагеном сделалась независимой. Около 540 г. до н. э. братья царя Аркесилая II восстали и образовали из западных городов самостоятельное государство Барку. Потом пришли персы Камбиса и завоевали город. Во время господства персов, продолжавшегося 200 лет, Кирена сделалась (ок. 460 г. до н. э.) республикой; к этой поре относится процветание киренской школы философов. После недолгого властвования Фиброна, в 321 г. до н. э. египетский царь Птолемей I подчинил Киренаику своей власти; пять городов — Кирена, Аполлония, Птолемаида (Барка), Арсиноя (Тавхира) и Береника (Евгеспериды) — составили союз («пентаполь», то есть пятиградие), преобразованный с 117 г. до н. э. в царство младшей ветви династии Птолемеев, последний представитель которой, Апион, в 96 г. до н. э. завещал Кирену римлянам. Городом ненадолго завладели тираны Никократ, а затем его брат Леандр. Римляне всё же овладели городом и всей Киренаикой и присоединили её в административном отношении к провинции Крит (67 г. до н. э.).
Разрушили город арабы. Город был окончательно оставлен жителями в 643 году. Сохранились развалины и некрополь.
«Эратосфен говорит, что Сиена и Александрия лежат на одном меридиане. И поскольку меридианы в космосе являются большими кругами, такими же большими кругами обязательно будут и меридианы на Земле. И поскольку таков солнечный круг между Сиеной и Александрией, то и путь между ними на Земле с необходимостью идёт по большому кругу. Теперь он говорит, что Сиена лежит на круге летнего тропика. И если бы летнее солнцестояние в созвездии Рака происходило ровно в полдень, то солнечные часы в этот момент времени с необходимостью не отбрасывали бы тени, поскольку Солнце находилось бы точно в зените; дела и в самом деле обстоят таким образом в [полосе шириной] в 300 стадиев. А в Александрии в этот же час солнечные часы отбрасывают тень, поскольку этот город лежит к северу от Сиены. Эти города лежат на одним меридиане и на большом круге. На солнечных часах в Александрии проведём дугу, проходящую через конец тени гномона и основание гномона, и этот отрезок дуги произведёт большой круг на чаше, поскольку чаша солнечных часов расположена на большом круге. Далее, вообразим две прямые, опускающиеся под Землю от каждого гномона и встречающиеся в центре Земли. Солнечные часы в Сиене находятся отвесно под Солнцем, и воображаемая прямая проходит от Солнца через вершину гномона солнечных часов, производя одну прямую от Солнца до центра Земли. Вообразим ещё одну прямую, проведённую от конца тени гномона через вершину гномона к Солнцу на чаше в Александрии; и она будет параллельна уже названной прямой, поскольку уже сказано, что прямые от разных частей Солнца к разным частям Земли параллельны. Прямая, проведённая от центра Земли к гномону в Александрии, образует с этими параллельными равные накрестлежащие углы. Один из них — с вершиной в центре Земли, при встрече прямых, проведённых от солнечных часов к центру Земли, а другой — с вершиной на конце гномона в Александрии, при встрече с прямой, идущей от этого конца к концу его же тени от Солнца, там где эти прямые встречаются наверху. Первый угол опирается на дугу от конца тени гномона до его основания, а второй — на дугу с центром в центре Земли, проведённую от Сиены до Александрии. Эти дуги подобны между собой, поскольку на них опираются равные углы. И какое отношение имеет дуга на чаше к своему кругу, такое же отношение имеет и дуга от Сиены до Александрии [к своему кругу]. Но найдено, что на чаше она составляет пятидесятую часть своего круга. Поэтому и расстояние от Сиены до Александрии с необходимостью будет составлять пятидесятую часть большого круга Земли. Но оно равно 5.000 стадиев. Поэтому весь круг будет равен 250.000 стадиям. Таков метод Эратосфена.»

Клеомед «О круговращении небесного свода»
Аристарх Самоский измерил рассстояния до Луны и Солнца и их размеры в радиусах земного шара, но каков этот радиус? Страны от Индии до Атлантики уже были известны и размеры их примерно знали. Но размер земного шара известен не был, его окружность оценивали примерно в 10 000 км, примерно в 4 раза меньше, чем на самом деле. И лишь в конце III в до н.э. Эратосфен измерил Землю чисто научными средствами.
Эратосфен Киренский родился в 276 год до н.э. в г.Кирены.
Начальное образование Эратосфен получил в Александрии под руководством своего учёного земляка Каллимаха. Другим учителем Эратосфена в Александрии был философ Лизний. Переехал затем в Афины, сблизился со школой Платона и называл себя платоником. Был исключительно эрудирован — кроме сочинений по математическим наукам, он писал ещё трактаты «о добре и зле», о комедии и др. Собственно, был одним из лучших филологов того времени. Было у него прозвище «бета», что, вероятно, звучит как "второй Платон", или вообще как учёный, который не может быть назван первым только из уважения к предкам. Другим прозвищем Эратосфена было «пентатл» — пятиборец или многоборец, — так как прославился он во многих науках — астрономии, географии, математике, успешно трудился в области филологии, поэзии, музыки и философии.
Эратосфен получил от Птолемея III Эвергета приглашение вернуться в Александрию, чтобы стать воспитателем наследника престола, впоследствии Птолемея IV Филопатра, и возглавить Александрийскую библиотеку. Эратосфен принял это предложение и занимал должность библиотекаря около сорока лет, почти до самой смерти (с 235 г. до н. э). Вот тут Эратосфен и узнал, что на юге Египта, точно на меридиане Александрии есть город Сиена (ныне город Сиена называется Асуан) с интересной особенностью: в середине лета, в полдень, солнце освещает вертикальными лучами дно самых глубоких колодцев, — то есть солнце в полдень этого замечательного дня точно в зените. Эратосфен дождался такого времени (в 240 году до н.э. день летнего солнцестояния, тогда он приходился на 19 июня) и измерил длину своей «александрийской» тени — она оказалась в восемь раз короче, чем сам Эратосфен. Согласно геометрии, длина окружности в 6,3 раза больше её радиуса. Значит, отклонение солнечных лучей от вертикали в Александрии составило в долях окружности одну восьмую, делённую на 6,3, или, примерно, одну пятидесятую долю окружности.
Дальше Эратосфен рассуждал так: Земля — шар, который освещается потоком почти параллельных лучей от очень далёкого Солнца. Сегодня Солнце висит вертикально над городом Сиена, а в Александрии его лучи отклоняются от вертикали на одну пятидесятую долю окружности. Но ведь солнечные лучи практически параллельны, значит, это не солнечные лучи отклонились от вертикали, а вертикаль к поверхности Земли в Александрии отклонилась от солнечных лучей на одну пятидесятую долю окружности. Другими словами, одна пятидесятая — это угол между вертикалями Сиены и Александрии — вертикалями, которые идут из центра Земли до её поверхности. Расстояние по земной поверхности между Сиеной и Александрией Эратосфен знал — его определили шагами египетские землемеры — гарпедонапты*. Он умножил это расстояние на пятьдесят и определил угловое расстояние от экватора до тропика: он нашёл его равным 11/83 от 180°, или 250 000 стадиев. Позднее полученное Эратосфеном число было увеличено до 252000 стадиев. Определить, насколько эти оценки близки к реальности, трудно, поскольку неизвестно, каким именно стадием пользовался Эратосфен. Но если предположить что речь идёт о греческом (178 метров), то его радиус земли равнялся 7 082 км, если египетским (157,5), то 6 287 км. Современные измерения дают для усреднённого радиуса Земли величину 6 371 км. Что делает выше описанный расчёт выдающимся достижением и первым достаточно точным расчётом размеров нашей планеты. Соответственно, теперь стало известно и расстояния до Луны и Солнца.
* В Древнем Египте для построения прямых углов применялась теорема, впоследствии получившая название теоремы Пифагора. А т.к. прямоугольный треугольник со сторонами 3,4 и 5 м строился с помощью натягивания каната на колышки, воткнутые в землю в вершинах треугольника, то древних землемеров и называли гарпедонаптами («канатонатягивателями»). Также они промерили шагами и все караванные пути.
Из сочинений Эратосфена по астрономии до нашего времени дошло только одно, Катастеризмы — перечисление созвездий и заключающихся в них звёзд, числом до 700. Определения положений этих звезд сочинение не даёт. Для своих астрономических наблюдений Эратосфен установил под портиком здания Мусейона большие армиллярные сферы.
В сравнительно больших отрывках дошло до настоящего времени сочинение Эратосфена о географии. В полном своём составе оно делилось, по свидетельству Страбона, на три книги. В первой автор дал критический обзор истории географии, от первого появления географических понятий у Гомера до своих непосредственных предшественников, то есть до историков и географов, воспользовавшихся походами Александра Македонского и их описаниями. Вторая книга излагает основы географии по взглядам самого автора. Предмет третьей книги составляет суша.


Эратосфен является основателем научной хронологии. В своих Хронографиях он пытался установить даты, связанные с историей Эллады, составил список победителей Олимпийских игр. Именно он начал датировать историю олимпиадами. Он усердно рассчитывал и дату падения Трои, она у него получилась другая, чем на Паросской таблице: 1183 год.
В старости он совсем ослеп, был удалён с должности и впал в крайнюю нищету. Не имея возможности читать, он отказался от еды и умер от голода в 194 г до н.э, в возрасте 82 лет.
В честь Эратосфена в 1935 г назван кратер на Луне.

212 до н.э. — Лучи Архимеда для зажигания кораблей (Греция)
Архимед родился в 287 до н. э. в Сиракузах. Отец его был Фидий (не знаменитый скульптор, но тоже известный астроном и математик, родственник тирана Сиракуз). Учиться Архимед отправился в Александрию — научный центр греческого мира в том веке. С величайшими учёными он был знаком лично. Потом вернулся в Сиракузы и занялся наукой, в полном достатке при полном уважении. До нас дошло 13 трактатов Архимеда — все исключительной важности. Самым великим своим достижением он считал формулирование соотношения объемов шара и описанного около него цилиндра как 2:3. Открытием он так дорожил, что в завещании просил поставить на своей могиле памятник с изображением цилиндра с вписанным в него шаром и надписью расчета. Был не только великим математиком, но и механиком. Сформулировал основные положения статики, рассмотрел сложение параллельных сил, определил понятие центра тяжести для различных фигур, дал вывод закона рычага. Открыл основной закон гидростатики ("Закон Архимеда"). Построил небесную сферу — механический прибор, на котором можно было наблюдать движение планет, Солнца и Луны (после гибели Архимеда планетарий был вывезен Марцеллом в Рим, где на протяжении нескольких веков вызывал восхищение); гидравлический орган был одним из чудес техники. Изобрел водоподъемный механизм (Архимедов винт). Он построил также прибор для определения видимого диаметра солнца.


Статуя Архимеда с бронзовым гиберболическим зеркалом, системой которых он будто бы жег римский флот

Архимеду было 75 лет, когда его убили и, как говорят, он был чрезвычайно творчески активен. В 1935 в честь него назвали один из самых знаменитых лунных кратеров.
Я часто слышал, как рассказывали об этой сфере и должен признаться, что на первый взгляд не нашел в ней ничего особенного. ...Однако, когда Галл начал нам объяснять с бесконечной ученостью систему этого прекрасного произведения, я вынужден был прийти к выводу, что этот сицилиец обладал гением, которого, кажется, человеческая природа не может достигнуть...

Цицерон о небесной сфере Архимеда


Теперь краткий эпизод II Пунической войны (сицилийский фронт), чтобы прояснить гибель Архимеда и участие его в этой войне.
Сиракузы находились в союзе с Римом, имели своего царя и свои законы, однако в городе, как и в других городах Сицилии, имелись как проримские, так и прокарфагенские группировки, неизбежные в период великой войны в Средиземноморье. Ещё больше было реваншистов, сторонников "Великой Единой Сицилии", что никогда не удавалось на этом цветущем, богатом, но многонациональном острове.
Царь Гиерон II был стар, трон вот-вот должен был перейти по закону к его сыну Гелону. А тот занимал антиримскую или что почти то же — прокарфагенскую позицию. И был он в самом зрелом и боевом возрасте. И внезапно умер. Что без сообщения подробностей означает, что его, скорее всего, убили.
Летом 215 г. девяностолетний царь Сиракуз Гиерон II умер, и царский венец перешел к его совсем еще юному внуку — Гиерониму, сыну Гелона. Было ему всего 15 лет, матерью его была дочь или внучка Пирра, родственником — Архимед. Дед был страшно озабочен судьбой царства в столь юных руках и назначил 15 опекунов-советников. Что, впрочем, не помогло. Те, кто имел на юношу наибольшее влияние, сразу же этот совет распустили, доказав на народном собрании, что царь и в 15 лет уже вполне самостоятелен и разумен. Антиримская партия осталась после смерти Гелона и продолжала действовать. Сиракузы быстро стали отстраняться от Рима, надеясь овладеть всей Сицилией.
Римские историки не жалеют черных красок для характеристики этого правителя. «Каков возраст, таков ум: и опекуны и друзья воспользовались этим, чтобы ввергнуть его во всякие пороки», — пишет Ливий. Отец и дед его не отличались одеждой в толпе, он же облачался в пурпур и выезжал на четвёрке белых коней, говорил с людьми надменно и оскорбительно. Однако Полибий резко выступает против изображения Гиеронима как чудовища жестокости и средоточия пороков: этого ребёнка даже сравнить нельзя ни с каким тираном, бывшим до него. Он не успел стать ни деспотом, ни даже повзрослеть — заговорщики убили его через 12-13 месяцев.
В окружении Гиеронима был один проримский политик Фрасон. Он был безнадежно скомпрометирован в глазах Гиеронима соучастием, подлинным или мнимым, в заговоре на его жизнь. Он был казнён, власть над царём приобрели мужья его сестёр (т.н. зятья). Несомненно, не без влияния их Гиероним отправил к Ганнибалу посольство — киренца Поликлета и аргосца Филодема; Ганнибал, в свою очередь, прислал в Сиракузы людей из своего окружения — молодого аристократа Ганнибала, в тот момент триерарха, а также родившихся в Карфагене Гиппократа и Эпикида, внуков одного сиракузского изгнанника, по материнской линии принадлежавших к пунийскому роду. Союз был заключен, а Гиппократ и Эпикид — фактически агенты Ганнибала — остались при дворе Гиеронима.
Узнав об этих переговорах, претор Аппий Клавдий, которому римское правительство поручило управление Сицилией, немедленно отправил послов в Сиракузы. Успеха эта миссия не имела. Выслушав римлян, Гиероним спросил только, чем закончилась для них битва при Каннах; карфагенские послы рассказывали ему об этом событии невероятные вещи и он хотел бы знать правду, чтобы принять решение. Римляне удалились, заявляя, что вернутся, когда царь захочет разговаривать серьезно, и предостерегая его от нарушения договора.
Полибий по-другому рассказывает о римско-сиракузских переговорах. Речь римских послов рассердила Гиеронима, и он сказал, что сочувствует римлянам, столь позорно разгромленным карфагенянами в Италии. Оцепенев от наглости юного царя, послы могли только спросить: кто ему все это сказал о них? Гиероним указал на карфагенских послов и предложил римлянам опровергнуть их рассказы. Римляне отказались. Не в их обычае верить врагам. Возвратившись к своей теме, они снова убеждали царя сохранить дружественные отношения с Римом. Гиероним отвечал, что он по зрелом размышлении даст ответ, и без всякого перехода спросил, почему незадолго до смерти его деда римский флот неожиданно подошел к мысу Пахин, а потом, также без видимой причины, повернул назад. На это римские послы заметили, что провинциальные власти желали только защитить Гиеронима и укрепить его власть, если бы Гиерон умер; когда стало известно, что Гиерон жив, кораблям приказано было вернуться. Позвольте и мне, римляне, заключил Гиероним беседу, защитить свою власть, перенеся надежды на карфагенян. Кто бы из двух авторов ни оказался прав, ясно, что Гиероним принял римских послов в высшей степени недружелюбно, грубо напомнил им о тяжелейших поражениях римского оружия и без всяких околичностей дал понять, что политический курс Сиракуз резко меняется. Интересный мог бы получиться царь из этого ребёнка.
Основываясь на договоренности с Ганнибалом, Гиероним отправил послов в Карфаген — Агафарха, Онесигена и Гиппостена, и там был заключен новый договор о союзе. Будущей границей сиракузских и карфагенских владений в Сицилии после изгнания с острова римлян должна была стать река Гимера, как это было в конце V в.до н.э., после битвы при Гимере. Однако некоторое время спустя Гиероним потребовал, чтобы ему после победы была передана вся Сицилия. Карфагенское правительство легко согласилось и на это: союз важнее условий союза.
Получив известия о соглашении между Сиракузами и Карфагеном, римские власти в Сицилии снова отправили к Гиерониму дипломатическую миссию. Нужно было принимать окончательное решение. В царском совете единства не было: природные сиракузяне молчали, спартанец Дамипп и фессалиец Автоной высказывались за проримскую направленность сиракузской внешней политики, а Андранодор, Гиппократ и Эпикид — в пользу союза с Карфагеном. Гиероним принял точку зрения трех последних советников и в ответе римлянам заявил он сохранит верность союзу с Римом, если последний возвратит все золото, весь хлеб и все дары, полученные от Гиерона, и согласится уступить Сиракузам сицилийскую территорию до р. Гимеры. Условия Гиеронима были для сената явно неприемлемы. С этого момента союз между Римом и Сиракузами прекратил свое существование.
Ганнибал мог быть доволен.
Сразу же после заключения договора Гиероним предпринял все необходимые шаги для того, чтобы начать войну против Рима. Летом 214 г. он отправил отряд из 2000 солдат под командованием Гиппократа и Эпикида, чтобы овладеть городами, в которых находились римские гарнизоны. Сам царь во главе 15-тысячной армии двинулся к Леонтинам — одному из крупнейших и стратегически весьма важных городов в глубине Сицилии, северо-западнее Сиракуз. Захватив Леонтины, Гиероним приобрел возможность бороться с римлянами непосредственно в их сицилийских владениях.
Однако заговорщики выжидали только удобного случая, чтобы привести свой замысел в исполнение. Этот момент настал летом 214 г. На узкой леонтинской улочке, по которой Гиероним обыкновенно ходил на агору, они заняли пустой дом и там с оружием в руках поджидали свою жертву. Один из них, царский телохранитель Диномен, должен был любым способом задержать шествие. Все произошло так, как было задумано. Будто бы желая поправить обувь, Диномен остановил свиту царя, и, когда Гиероним один проходил мимо вооруженных людей, стоявших у ворот, эти люди внезапно напали на него и несколькими ударами убили. В Диномена, который уже явно преграждал дорогу, начали метать копья. Получив две раны, он все же сумел скрыться.
Заговорщики приняли все меры, дабы предупредить захват власти Андранодором и его сторонниками (карфагенской партией). Среди воинов, стоивших в Леонтинах, начались волнения, и даже раздавались громкие требования отомстить за кровь Гиеронима. Однако политическая агитация заговорщиков сделала в конце концов свое дело. Ораторы сообщили народу о, якобы, гнусных преступлениях и отвратительной похотливости тирана, возбуждались надежды на щедрое жалованье, на службу под командованием более достойных полководцев, и те же сиракузские воины, которые только что требовали казни убийц, бросили труп Гиеронима непогребенным, несмотря на то что, по греческим религиозным представлениям, погребение умерших было важнейшей сакральной обязанностью. Так печально закончилась царская власть в Сиракузах.
Двое из заговорщиков — Феодот и Сисий прискакали на царских конях в Сиракузы, однако слухи об убийстве царя их опередили. Андранодор разместил свои гарнизоны на о-ве Ортигия. Поздно вечером, после заката солнца, Феодот и Сисий въехали в город, призывая народ прийти с оружием в Ахрадину, чтобы бороться за свободу. На следующий день утром сиракузяне собрались в Ахрадине перед зданием совета, и один из членов последнего, Полиен, предложил направить к Андранодору послов и во избежание междоусобицы потребовать от него капитуляции. Немного поколебавшись, Андранодор подчинился требованию совета и народного собрания; благодаря такой уступчивости ему удалось войти в состав нового сиракузского правительства.
Однако на этом политическая борьба в Сиракузах не закончилась. В нее вмешались Гиппократ и Эпикид. Для начала они обратились к сиракузскому совету с естественной, казалось, для их положения просьбой: дать им способ вернуться к Ганнибалу и, так как по всей Сицилии бродят вооруженные римляне, предоставить им охрану на отрезок пути до Локр. Такие их речи и намерения целиком соответствовали желаниям совета, который хотел удалить их из города. Совет решил пойти навстречу Гиппократу и Эпикиду, но сиракузские магистраты не торопились выполнить этого решения, и агенты Ганнибала получили время для осуществления своего замысла. Гиппократ и Эпикид начали вести антиримскую агитацию в демократических кругах, среди воинов и перебежавших в Сиракузы римских моряков. Клика, пришедшая к власти после убийства Гиеронима, говорили они, хочет отдать город в руки римлян и, воспользовавшись их поддержкой, стать единоличным хозяином Сиракуз. Этими настроениями, которые искусно сеяли в Сиракузах Гиппократ и Эпикид, попытался воспользоваться Андранодор — один из вдохновителей антиримской политики Гиеронима, решившийся совершить государственный переворот вместе с Фемистом, женатым на дочери Гелона (сестре Гиеронима). Заговор не удался: Андранодор рассказал о своем замысле трагическому актеру Аристону, пользовавшемуся полным его доверием, тот донес магистратам, и в результате, когда Фемист и Андранодор явились на заседание совета, они были убиты на месте, без суда. Убийцы сумели добиться волеизъявления народных масс, которые не только задним числом оправдали их действия, но и обрекли на смерть дочерей Гиерона и Гелона. Очевидно, в Сиракузах никто не желал восстановления в какой-либо форме власти прежней царской семьи. В конечном счете попытка Фемиста и Андранодора пошла на пользу Гиппократу и Эпикиду: на дополнительных выборах они были введены в коллегию верховных магистратов вместо погибших заговорщиков.
Развитие событий в Сиракузах, естественно, не могло не привлечь к себе пристального внимания римского правительства. Наличных римских контингентов в Сицилии было далеко не достаточно для организации отпора; к тому же до прихода к власти Гиппократа и Эпикида римляне смотрели на Сицилию, сохранявшую полное спокойствие, не как на театр военных действий, а как на место рутинной и малопочетной гарнизонной службы, именно в Сицилии, как в своего рода ссылке, должны были служить без жалованья, без надежды реабилитировать себя воинскими подвигами, без надежды вернуться на родину до конца войны беглецы из-под Канн — все, кто остался в живых. Внезапно все переменилось. Сицилия превращалась в поле битвы, и римское правительство поручило управлять ею консулу Марку Клавдию Марцеллу.
Между тем сиракузское правительство решило попытаться достичь мирного урегулирования с римскими властями. Особенно устрашающе воздействовало на сиракузские власти присутствие у Мурганции римского флота в 100 кораблей, командование которого должно было наблюдать за положением в Сиракузах и действовать в соответствии с обстановкой. К Аппию Клавдию были отправлены из Сиракуз послы для заключения перемирия, а потом к нему явились оттуда же еще и другие послы для переговоров о заключении союза. В этот момент в Сицилию приехал Марцелл, и дальнейшие дипломатические контакты Аппий Клавдий передал ему.
Марцелл отправил в Сиракузы своих представителей для завершения переговоров.
И тут к мысу Пахин — крайней юго-западной точке Сицилии недалеко от Сиракуз — подошел карфагенский флот. Узнав об этой акции карфагенского правительства, свидетельствовавшей, что оно предполагает оказать своим сторонникам в Сиракузах действенную помощь, Гиппократ и Эпикид возобновили антиримскую кампанию, обвиняя — теперь уже своих коллег — в сговоре и намерении сдаться Риму. А Аппий Клавдий не нашел ничего лучшего, как расположить свой флот у входа в сиракузскую гавань для того, как гласила официальная версия, чтобы придать мужества проримской «партии». Получилось наоборот. В Сиракузах появление римского флота вызвало взрыв народного возмущения; толпы горожан устремились к гавани, чтобы не дать римским морякам сойти на берег. Тем не менее руководству проримской «партии» удалось в конце концов убедить народное собрание заключить с Римом мирный договор. Основной довод — избежать войны.
Несколько дней спустя в Сиракузы прибыло посольство из Леонтин с просьбой прислать гарнизон для защиты их границ. Вожди антикарфагенской группировки решили использовать удобный предлог для того, чтобы удалить из Сиракуз своих политических противников. Гиппократ получил приказание вести в Леонтины отряд перебежчиков; к нему присоединились и наемники, служившие во вспомогательных подразделениях сиракузской армии. Всего под его командованием оказалось 4000 человек.
Свою деятельность в Леонтинах, население которых было настроено резко враждебно к римлянам, Гиппократ начал с нападений, сначала тайных, на римские владения. Когда Аппий Клавдий прислал гарнизон для защиты пограничных с Леонтинами районов, Гиппократ атаковал одну из застав и перебил много воинов. Марцелл немедленно обратился в Сиракузы: мир вероломно нарушается; он не может быть сохранен, если не будут высланы из Сиракуз и вообще из Сицилии Гиппократ и Эпикид, действующие, как всем было ясно, в интересах, а возможно, и в соответствии с инструкциями Ганнибала. Эпикид, видя явную для себя опасность, прискакал в Леонтины, чтобы присоединиться к брату. Немного погодя там же появилось и сиракузское посольство. Послы обратились к местному народному собранию с упреками по поводу нападения на римскую заставу. Они требовали, чтобы и Гиппократ и Эпикид отправились в Локры или куда хотят, но покинули бы Сицилию. Однако сиракузяне столкнулись с серьезным сопротивлением. Обращаясь к населению Леонтин, Эпикид кричал, будто Сиракузы заключили договор с Римом так, чтобы сохранить под своей властью территории, которыми раньше владели цари, а значит, и Леонтины. Леонтины вправе обрести свободу, поэтому они должны добиваться, чтобы подобное условие из римско-сиракузского договора было изъято, или же вообще не признавать договор. Сиракузяне услышали в ответ на свои требования, что никто не давал им полномочий заключать от имени Леонтин договор с Римом и что они, Леонтины, не связаны чужими союзническими отношениями. Этот ответ сиракузское правительство сообщило Марцеллу, добавив, что Леонтины не признают власть Сиракуз, и что римляне могут, следовательно, не нарушая условий союза, воевать с Леонтинами, и что, наконец, Сиракузы также примут участие в этой кампании, если им будет гарантировано после победы обладание мятежным городом. Со своей стороны сиракузское правительство назначило награду за головы Гиппократа и Эпикида, оценив их на вес золота.
Решительным ударом римские войска захватили Леонтины; Гиппократ и Эпикид бежали в Гербес. Сиракузяне, пославшие отряд в 8000 воинов, опоздали, однако то, что они услышали о судьбе города, повергло их в ужас. Рассказывали, что в Леонтинах перебиты все — и воины, и мирные жители; что там не осталось в живых ни одного взрослого гражданина; что город разграблен и добыча роздана воинам. До какой степени все это верно, трудно сказать. Ливий говорит о приведенных им слухах как о смеси истины и лжи, однако и он не отрицает, что почти 2000 перебежчиков были выпороты, а затем казнены по приказанию Марцелла. Сиракузские военачальники не могли ни заставить своих солдат продолжать движение к Леонтинам (известия о судьбе Леонтин застали сиракузский отряд у р. Мила), ни принудить их оставаться на месте и ждать новых известий. В конце концов они повели свой отряд в Мегару Гиблейскую (городок на морском берегу, несколько севернее Сиракуз) и потом сами с немногими всадниками поскакали к Гербесу — в глубь Сицилии, на запад, рассчитывая среди всеобщего замешательства без особого труда овладеть городом. Замысел этот не удался, и на следующий день сиракузяне подтянули к Гербесу из Мегары все свои войска. Положение Гиппократа и Эпикида казалось безнадежным. Тогда-то оба авантюриста приняли смелое решение — сдаться сиракузским воинам. Приняты они были с огромным энтузиазмом; попытка арестовать Гиппократа вызвала столь бурную реакцию, что сиракузские военачальники Сосид и Диномен должны были отступиться. Гиппократу удалось убедить перебежчиков из римской армии, служивших у сиракузян, что сиракузские власти одобряют кровавую расправу, которую Марцелл учинил в Леонтинах. С трудом Гиппократ и Эпикид могли успокоить солдат и удержать их от немедленного нападения на командиров. Сосид и Диномен в панике бежали. Тем временем Гиппократ и Эпикид послали в Сиракузы вестника, который должен был сообщить совету все то, что совсем недавно узнали сиракузские воины о судьбе Леонтин. Рассказы вестника произвели на совет и народ Сиракуз огромное впечатление. Алчность и жестокость римлян, говорили в городе, обнаружились в Леонтинах; так же и даже еще хуже они поступили бы и в Сиракузах, где смогли бы лучше, чем в Леонтинах, удовлетворить свою жадность. Решено было запереть ворота и охранять город. Однако некоторые местные аристократы и магистраты больше, чем римлян, опасались простонародья и воинов Гиппократа и Эпикида, стоявших уже у Гексапила (Гексапил — знаменитые городские ворота Сиракуз, состоявшие из шести камер, следовавших одна за другой). Несмотря на их сопротивление, Гиппократ и Эпикид проникли в город: народ открыл им ворота. Магистраты бежали в Ахрадину, но и она пала при первом же штурме. Те из магистратов, кто не скрылся во время смятения, погибли. На следующий день было провозглашено освобождение рабов, а из тюрем выпустили заключенных. Так, опираясь на демократическое движение в Сиракузах. Гиппократ и Эпикид снова пришли к власти и были повторно избраны верховными магистратами.
Получив известия о том, что происходит в Сиракузах. Марцелл немедленно двинул свои войска из Леонтин к Сиракузам. Избрание Гиппократа и Эпикида римское правительство могло воспринять только как верный признак окончательного превращения Сиракуз в союзника Карфагена. Надежды на восстановление прежних союзнических отношений больше не было, да и сами новые сиракузские правители показали, что они не желают вести переговоров с Римом: когда Аппий Клавдий отправил было морским путем своих послов в Сиракузы, сиракузяне сделали попытку их захватить в плен, так что послы едва спаслись бегством.
Сухопутные войска римлян расположились лагерем на расстоянии полутора миль от города, в Олимпии, недалеко от храма Зевса. Римское право требовало (дабы война была «законной» и угодной богам), чтобы будущему противнику была формально объявлена война и чтобы при этом ему были предъявлены требования и претензии, оправдывающие разрыв мирных отношений. В данном случае это было необходимо с римской точки зрения еще и потому, что между Римом и Сиракузами формально продолжал существовать договор о союзе. Все эти обстоятельства заставили Марцелла снова начать фактически уже никому не нужные и явно обреченные на провал переговоры. Чтобы не допустить римлян в Сиракузы, Гиппократ и Эпикид вышли из ворот; здесь, у городской стены, состоялся обмен краткими речами. Глава римского посольства заявил, что он принес сиракузянам не войну, но помощь и защиту тем, кто, спасшись от резни, бежали к римлянам, а также тем, кто, объятые ужасом, были вынуждены терпеть рабство более мерзкое, чем изгнание или даже смерть; римляне не оставят безнаказанным позорное избиение своих союзников; если тем, кто к ним (римлянам) бежали, будет позволено безопасно возвратиться на родину, если будут выданы зачинщики убийств, если будет восстановлена в Сиракузах свобода и законность, войны не будет; если же этого не произойдет, римляне будут преследовать войной каждого, кто попытается сопротивляться. Иначе говоря, римские представители потребовали восстановить в Сиракузах власть проримски настроенных аристократических кругов, выдать на расправу Гиппократа, Эпикида и их сторонников. Естественно, что на такого рода соглашение новые сиракузские правители пойти не могли, и Эпикид коротко заметил: он бы отвечал, если бы у послов было поручение к нему; пусть послы возвратятся, когда власть над Сиракузами окажется в руках тех, к кому они пришли; если же римляне начнут войну, то сами по ходу дела поймут, что осаждать Сиракузы — это не то же самое, что осаждать Леонтины. С этим Гиппократ и Эпикид покинули послов и приказали запереть ворота.
Теперь римляне начали штурмовать Сиракузы одновременно с суши (со стороны Гексапила) и с моря (со стороны Ахрадины). Однако натолкнулись на совершенно неожиданное сопротивление, организатором которого античная традиция называет одного из крупнейших ученых того времени — Архимеда.
Стену Ахрадины, рассказывает Ливий, Марцелл штурмовал с моря 60 квинкверемами; с одних кораблей, находившихся на некотором расстоянии от цели, пращники, копейщики и стрелки из луков вели настоящую охоту за каждым, кто появлялся на городской стене; другие суда он приказал соединить по два и, установив на них осадные орудия, подвести вплотную к укреплениям сиракузян. Архимед поражал дальние корабли огромными камнями, которые воины метали с помощью катапульт; судам, находившимся в непосредственной близости от стен, он наносил серию непрерывных, хотя и более легких ударов. Чтобы сиракузские воины могли, не подвергаясь опасности, обстреливать неприятеля, Архимед велел пробить в стене множество бойниц. Когда, спасаясь от обстрела, римские корабли заходили в мертвое пространство непосредственно у городской стены, сиракузяне с помощью подъемной машины обрушивали на нос неприятельского судна железную лапу; вырвав захваченный лапой нос корабля из воды, судно ставили торчком на корму, а часто и поднимали его над морем; затем лапа срывалась, и корабль вместе с экипажем с неимоверной высоты падал в море, разбивался и тонул. Все попытки Марцелла ворваться в город со стороны моря были тщетными. Штурм Сиракуз с суши также не принес римскому оружию удачи; катапульты Архимеда метали на головы солдат массивные каменные глыбы; такие же камни сиракузяне сталкивали со стен навстречу штурмовавшим. Неудача всех этих попыток принудила римское командование отказаться от мысли штурмом взять город и ограничиться только блокадой с моря и с суши.
По словам Полибия, на римских судах, которые должны были подойти к городской стене, были устроены самбики — подъемные лестницы, по которым можно было взобраться на стену. Стрельба сиракузян из катапульт не давала Марцеллу возможности подвести корабли к стене, и тогда он решился на ночную атаку; тогда-то римляне и были встречены новым обстрелом из бойниц; Архимед ввел в действие катапульты и механизмы, вырывавшие суда из воды. Некоторые корабли, пишет Полибий, валились на борт, другие опрокидывались, большинство же погружались так глубоко в море, что зачерпывали воду и приходили в негодность. Пытаясь скрыть за веселостью охватившую его тревогу, Марцелл говорил, что Архимед угощает его корабли морской водой, а его самбики позорно прогнаны с попойки. На суше происходило примерно то же самое, причем машины с лапами здесь выхватывали воинов из рядов и швыряли их с большой высоты на землю. По свидетельству Плутарха, в котором также имеются некоторые дополнительные подробности, Марцелл соединил 8 кораблей и на них воздвиг осадную башню, против чего Архимед употребил изобретенный им механизм. Некоторые суда тонули от удара чудовищной лапы. Часто корабль, поднятый из воды в воздух, раскачивался во все стороны до тех пор, пока экипаж не бывал сброшен в море. Издеваясь над своими неудачами, Марцелл вскричал: «Не прекратить ли нам борьбу с этим геометром-Бриареем, который, сидя спокойно у моря, уничтожает наши корабли и, одновременно осыпая нас таким множеством стрел, превосходит легендарных сторуких гигантов?» У Марцелла были основания сказать это: в конце концов Архимед внушил римским воинам такой ужас, что они в панике бежали, завидев над городской стеной кусок каната или бревно.
Некоторые мои современники предположили даже, что Архимед создал дерявянную паровую пушку (есть некоторые намёки) и сами построили такую, стрелявшую шариками на 450 метров. Но это вряд ли.
Все эти сообщения взаимно друг друга дополняют и в целом создают картину яростного и для римлян крайне неудачного штурма, который мог закончиться только тем, чем и закончился: прекратились активные боевые операции и перешли к новой тактике — блокаде, дававшей возможность взять Сиракузы измором. Против такого метода ведения войны созданные Архимедом катапульты и боевые механизмы были бессильны.
Какую же позицию во время всех этих событий занимали карфагеняне, и в том числе, что для нас особенно важно, Ганнибал? К мысу Пахин был послан карфагенский флот. После того как к власти в Сиракузах пришли Гиппократ и Эпикид, командующий этим флотом Гимилькон спешно уехал в Карфаген; туда же прибыли и послы Гиппократа, и письмо Ганнибала. Содержание последнего представляет особый интерес, поскольку оно раскрывает истинные цели всех манипуляций и его собственных, и его агентуры в Сиракузах: Ганнибал писал, что уже настало время, покрыв себя великой славой, снова завоевать Сицилию. Опираясь на поддержку Ганнибала и на просьбы сиракузского посольства, Гимилькон добился от карфагенского совета новых подкреплений. Было ясно, что римское командование попытается взять реванш за неудачу у стен Сиракуз, восстановить свое положение в остальной Сицилии. И действительно, не желая, как пишет Полибий, попусту терять время на осаду города, Марцелл и Аппий Клавдий Пульхр разделили между собой армию. Две трети солдат под командованием последнего остались блокировать Сиракузы, а остальных Марцелл повел завоевывать сицилийские города, отказавшиеся признать римское владычество. Гелор и Гербес сдались ему добровольно, но Мегару Гиблейскую он взял штурмом, разрушил и разграбил, чтобы, замечает Ливий, не пытающийся на сей раз отрицать чудовищной и обдуманной жестокости римлян, внушить страх другим сицилийцам, в особенности же сиракузянам.
Гимилькон был готов к такому повороту событий. Едва только прибыли дополнительные войска, он двинул свой флот на запад, к старинным карфагенским владениям на острове, где было значительное финикийское население и где легче было рассчитывать на поддержку карфагенской армии. Там он высадил 25 000 пехотинцев, 3000 всадников и 12 слонов, овладел Гераклеей Минойской, а вслед за ней и Акрагантом. Марцелл хотел было помешать ему, но опоздал.
Появление карфагенских войск в Акраганте и явная неудача Марцелла вызвали на острове новый подъем антиримских настроений. В Сиракузах осажденные решили несколько активизировать свои действия; полагая, что смогут успешно защищаться и с меньшим по численности гарнизоном, они разделили армию на две части: одна под командованием Эпикида осталась для охраны Сиракуз, а другая во главе с Гиппократом (10000 пехотинцев и 5000 всадников) ночью покинула город, чтобы двинуться на соединение с Гимильконом, и пока расположилась недалеко от Акриллы. Там не ожидающими нападения, в трудах по устройству лагеря сиракузян застал Марцелл, возвращавшийся от невзятого Акраганта; пехота Гиппократа была без особого труда окружена римлянами, однако отряд всадников вместе с командиром ускакал в Акры. Несколько дней спустя Гимилькон и Гиппократ объединились и подошли к р. Анап; они остановились примерно в 8 милях от Сиракуз.
Война в Сицилии принимала все более острый характер. Внезапно в сиракузскую гавань вошла карфагенская флотилия (55 «длинных» кораблей) под командованием Бомилькара — это пунийский совет решил направить в Сицилию дополнительные контингенты. Римское правительство также не желало бросать сицилийский фронт на произвол судьбы, и эскадра в составе 30 квинкверем высадила в Панорме еще один легион. Гимилькон искал с ним встречи, но ошибся в расчетах: пунийцы двинулись в глубь острова по дороге, которую римское командование, казалось, должно было избрать для перехода к Сиракузам, но римляне в сопровождении флота шли морским берегом к мысу Пахин, куда им навстречу прибыл Аппий Клавдий. Бомилькар, опасавшийся численного превосходства римлян на море, недолго оставался в Сиракузах; не желая подвергаться излишней, по его мнению, опасности, он увел свои корабли в Африку. Все попытки Гимилькона сразиться с Марцеллом ни к чему не привели: римский командующий искусно уклонялся от боя. Тогда Гимилькон отправился в глубь Сицилии, предоставив римлянам осаждать Сиракузы.
Первой владычество Карфагена в Сицилии признала Мурганция, выдавшая Гимилькону неприятельский гарнизон. Это событие побудило и другие города Сицилии изгонять римских солдат или выдавать их карфагенянам. Только в Генне римляне избегли подобной участи, и то лишь потому, что командир стоявшего там отряда, Луций Пинарий, во время переговоров вероломно напал на граждан и всех их перерезал. Однако кровавая баня в Генне произвела действие, обратное тому, на которое, по-видимому, рассчитывал Марцелл, одобривший действия Пинария: даже те, кто пока еще колебался, перешли теперь на сторону карфагенян.
Между тем время активных боевых действий в Сицилии подходило к концу. Гиппократ увел своих солдат в Мурганцию, Гимилькон — в Акрагант, Марцелл — в Леонтины, а оттуда к Сиракузам. В местности Леонт, примерно в 5 милях от городских ворот, Марцелл устроил зимние квартиры.
Осада Сиракуз, хотя она и велась после неудачи памятного штурма в 214 г. со всею тщательностью, на которую римляне были способны, представлялась Марцеллу, по-прежнему командовавшему римскими войсками в Сицилии и непосредственно руководящему операциями в районе Сиракуз, делом в высшей степени бесперспективным. О том, чтобы овладеть городом с помощью силы, нечего было и думать: оборонительные механизмы Архимеда являли собой смертельную угрозу для каждого, кто осмелился бы подойти к сиракузским стенам. Блокада города оказалась малоэффективной, так что продовольствие в Сиракузы регулярно завозилось из Карфагена. Надежды свои Марцелл возлагал только на перебежчиков да на проримски настроенных сиракузян и в своем лагере, и в осажденном городе (по словам Ливия, в римской армии находились несколько знатнейших сиракузян, изгнанных за свое полное несогласие с антиримской политикой).
Очень долго сиракузским изгнанникам не удавалось наладить контактов со своими друзьями за городскими стенами. Сиракузские власти особенно бдительно следили за тем, чтобы не допустить каких бы то ни было встреч и переговоров. Наконец случай отыскался: раб одного изгнанника под видом перебежчика получил доступ в город и там — возможность говорить с теми немногими, кого сиракузяне — приближенные Марцелла считали наиболее надежными врагами Эпикида и его правительства. Этот раб мог сообщить своим собеседникам весьма утешительные новости: Марцелл, известный, как уже говорилось, по слухам о расправе, которую он устроил или будто бы устроил в Леонтинах, предлагает в случае сдачи Сиракуз сохранить их гражданам свободу и право иметь свои законы — иными словами, обещает сохранить в рамках «союза» с римлянами, то есть в условиях римского верховенства, полисное самоуправление и суверенитет. Само собою было очевидным и, конечно, не требовало дополнительных разъяснений, что к власти в Сиракузах придет новое правительство — те, кто свергнут Эпикида и предадут город в руки римских солдат. Переговоры завязались.
Прикрывшись в рыбацкой лодке сетями, несколько сиракузян пробрались морским путем из города в римский лагерь и там установили контакт с изгнанниками; постепенно эти поездки стали учащаться; в блокированных Сиракузах число людей, причастных к заговору, росло и уже достигло 80 человек... Внезапно все рухнуло. Аттал, человек, близкий к заговорщикам, но, видимо, не вполне посвященный в их замыслы, донес о чем знал, Эпикиду. Заговорщики были схвачены и после пыток казнены. Вскоре, однако, Марцеллу представился другой случай.
Все началось с того, что Сиракузы попытались было завязать непосредственный контакт с македонским царем Филиппом V; эти их попытки, в сущности, продолжали аналогичную политику Ганнибала и должны были в конце концов закрепить созданную последним систему антиримских союзов. Для ведения переговоров из Сиракуз в Македонию был послан спартанец Дамипп, но его постигла судьба первого посольства Филиппа V к Ганнибалу: Дамипп попал в плен к римлянам. Эпикид начал усиленно хлопотать о его выкупе, и Марцелл охотно пошел навстречу сиракузскому правительству: римлянам казалось целесообразным заручиться поддержкой Этолийского союза, с которым дружескими узами была связана Спарта. Переговоры велись в местности, прилегающей к так называемой Трогильской гавани (северный берег полуострова, где находятся Сиракузы), недалеко от башни Галеагра. Во время довольно частых поездок на встречи с сиракузскими представителями один из римлян обнаружил, что стена в этом месте сравнительно низка и что взобраться на нее можно даже по не очень высоким лестницам. О своих наблюдениях он сообщил Марцеллу; римский командующий видел, конечно, что именно здесь сиракузяне охраняют город особенно бдительно. Подойти к стене не было ни малейшей возможности.
Наконец в римский лагерь явился перебежчик и рассказал, что в осажденном городе совершается обычное трехдневное празднование в честь богини Артемиды; еды на пиршествах не хватает, но зато в изобилии пьют вино, которое Эпикид щедро раздает народу. Узнав об этом, Марцелл решил воспользоваться подходящим моментом для того, чтобы ворваться в город.
Поздно ночью, когда пьяные сиракузские стражи спали мертвецким сном или, не обращая ни на что внимания, продолжали пить, отряд римлян в 1000 воинов, соблюдая полную тишину, проник в город и подошел к Гексапилу. Там римляне взломали небольшую калитку рядом с главными воротами. Тем временем другие римские воины под звуки труб, с криком и шумом стали занимать стены. Едва проснувшиеся и протрезвевшие, стражи, думая, что уже все потеряно, бежали куда глаза глядят, прыгали со стен и увеличивали только панику и беспорядок. Иные продолжали спать. Перед рассветом ворота Гексапила были разломаны и Марцелл со всеми остальными войсками вступил в город (районы Тиха и Эпиполы). Переправившийся с острова Ортигия Эпикид думал было ворваться в Эпиполы и прогнать оттуда врага, однако сил у него явно не хватало. И он повернул обратно. Возможно, Тит Ливий прав, когда пишет, что Эпикид опасался восстания дружественных Риму элементов, которые могли захватить остальные районы города и запереть перед ним ворота Ахрадины.
Как бы то ни было, в руках Эпикида все еще оставались Ахрадина и о-в Ортигия, когда Марцелл предложил начать переговоры о сдаче города. Однако ворота Ахрадины и ее стены занимали перебежчики, когда-то покинувшие римские или союзные римлянам знамена и теперь сражавшиеся в сиракузской армии. Понимая, что их во всяком случае ожидает неминуемая гибель, они никому не позволяли даже приближаться к стенам. Положение Марцелла в Эпиполах заметно осложнилось. Ахрадиной и тем более Ортигией овладеть с ходу не удалось; мирные переговоры оказались невозможными; к тому же в тылу, у крайней западной точки Сиракуз, неприступную, по-видимому, крепость на холме Эвриал занимал по-прежнему сиракузский гарнизон под командованием назначенного Эпикидом аргосца Филодема.
Холм Эвриал был стратегически очень важен; он господствовал над дорогой, ведшей в глубь острова, так что засевшие там сиракузяне могли серьезно затруднить римлянам доставку продовольствия; к тому же к Эвриалу могли подойти карфагенские войска Гимилькона и отряды Гиппократа, чтобы затем истребить римлян на улицах Эпипол. Марцелл приказал отойти к Эвриалу и попытался завязать переговоры с Филодемом, послав к нему Сосида, одного из убийц Гиеронима. Филодем размышлял, колебался и явно затягивал переговоры; было видно, что он ожидает Гимилькона и Гиппократа. Не имея возможности пока овладеть Эвриалом, Марцелл снова отвел свои войска в глубь города и расположил их между Тихой и сиракузским Неаполем. Он опасался, что, если войдет в более населенные кварталы, его воинство бросится грабить население и тогда в случае опасности он не сможет организовать сопротивление. Впрочем, о сколько-нибудь эффективной борьбе с грабежами и насилиями речи не могло быть. Они все равно начались. В лагерь Марцелла явились было посланцы от населения Тихи и Неаполя с просьбой остановить пожары и убийства. Дело показалось Марцеллу настолько серьезным и трудным, что для его решения он созвал специальное заседание военного совета и, только получив общее согласие, приказал не посягать на личность свободных людей. Все остальное Марцелл отдавал на поток и разграбление своей армии. Укрепив на случай внезапного нападения лагерь, Марцелл дал долгожданный сигнал. Выломав от нетерпения ворота собственного лагеря, римляне рассеялись по улицам и площадям. В шуме и беспорядке никто из граждан не был убит, потому что римские солдаты строго соблюдали приказ своего командующего. Но грабеж прекратился только тогда, когда растащили все, что могли унести. Между тем Гимилькон и Гиппократ явно запаздывали, Филодему держаться на Эвриале становилось все труднее, и он решил в конце концов сдать укрепление, выговорив для себя и своего отряда право уйти в Ахрадину к Эпикиду. Марцелл охотно пошел на это условие: сдача Эвриала давала ему возможность избежать нападения с тыла и сосредоточить все силы на осаде Ахрадины. Кроме того, переход Филодема к Эпикиду, ничего не меняя в соотношении сил, увеличивал у Эпикида численность едоков и соответственно усиливал его продовольственные затруднения.
В Сицилии успехи римской армии в Сиракузах вызвали глубокую тревогу. Сицилийские города открыто принимали сторону Гиппократа, присылали ему продовольствие и войска, которых набралось до 20000 пехотинцев и 5000 всадников: они понимали, что падение Сиракуз приведет в конце концов к установлению римской власти на всем острове.
Пока в Сиракузах происходили эти события, карфагенское правительство и командование пунийских войск в Сицилии принимали меры для организации сопротивления. Выждав удобный момент, Бомилькар, командовавший карфагенским флотом, оставив Эпикиду 55 кораблей, спешно отправился во главе эскадры из 35 судов в Карфаген; там он доложил о положении, в котором оказались Сиракузы, и через несколько дней возвратился, ведя 100 кораблей. На суше к Сиракузам наконец-то подошли Гимилькон и Гиппократ. Гиппократ, предварительно сообщив в Ахрадину о своих намерениях, напал на прежний римский лагерь, которым командовал Криспин. Одновременно Эпикид сделал вылазку против Марцелла, а карфагеняне высадили десант, чтобы помешать Марцеллу помочь Криспину. Все эти операции не принесли желаемого результата. Гиппократа Криспин обратил в бегство, а Эпикида Марцелл принудил вернуться в Ахрадину.
Стороны собирались готовиться к новым столкновениям, однако в этот момент (была осень) и в пунийско-сиракузском и в римском лагерях началась эпидемия, вызванная непомерной жарой и ядовитыми болотными испарениями. Смерть косила солдат в обеих армиях, но римляне, находившиеся в городе и имевшие возможность укрыться в домах, пострадали меньше, чем карфагеняне. Сицилийцы, служившие у Гимилькона и Гиппократа, разбежались по своим городам; карфагенская армия погибла у стен Сиракуз.
Насколько об этом можно судить, тяжелая неудача не ослабила, по крайней мере на первых порах, решимости карфагенян и самих сицилийцев добиваться изгнания римлян из Сицилии. Те сиракузяне, а также и другие сикелиоты, которые совсем недавно составляли отряд Гиппократа, заняли два небольших города; один в 3, а другой в 15 милях от Сиракуз, и уже оттуда начали созывать новые войска для борьбы с Марцеллом.
Бомилькар, теперь единственный представитель пунийского высшего командования на острове, снова отправился за подкреплением в Карфаген. Там он убедил совет в наличии реальной возможности захватить римлян, сидящих в Сиракузах, и вернулся в Сицилию во главе нового огромного флота из 130 боевых и 700 транспортных кораблей. Ветры, которые помогли Бомилькару благополучно переправиться в Сицилию, когда он плыл вдоль южного берега острова, теперь мешали ему обогнуть мыс Пахин. В свою очередь, Эпикид, поручив оборону Ахрадины командирам наемных отрядов, отправился морем навстречу Бомилькару. Марцелл, видя, что на острове созывают новое антиримское ополчение и что на помощь этому ополчению пришел карфагенский флот, решил помешать Бомилькару войти в Сиракузы. Недалеко от мыса Пахин римский и карфагенский флоты ожидали только благоприятной погоды, чтобы столкнуться в решающем бою, но, когда погода настала, Бомилькар внезапно вышел в открытое море, отправил транспортным судам, стоявшим в Гераклее Минойской, приказ возвращаться в Карфаген, а сам отплыл в Италию, взяв курс на Тарент. Может быть, это случилось оттого, что в последний момент он пришел к мысли, что его помощь нужна Ганнибалу на италийском театре военных действий, что именно там, а не под стенами Сиракуз он окажет решающее влияние на ход и исход войны? По словам Полибия, Бомилькар явился в Италию по просьбе тарентинцев, чтобы помочь им в борьбе против римлян. Как бы то ни было, сицилийские греки истолковали неожиданный поступок Бомилькара в том смысле, что Карфаген отказывается от борьбы за Сицилию. Эпикид, не желая снова очутиться в осажденном городе, ушел в Акрагант, чтобы там выждать итога войны. Там же, в Акраганте, укрылась и какая-то часть карфагенской пехоты под командованием Ганнона. Сицилийцы, засевшие недалеко от Сиракуз и совсем недавно активно готовившиеся к новым сражениям, начали переговоры с Марцеллом об условиях сдачи Сиракуз.
Условия, на которых обе стороны пришли к соглашению, были следующие. Все то, что совсем недавно и где бы то ни было принадлежало царям, теперь будет принадлежать римскому народу. Тем самым решалась судьба Сиракуз, Леонтин и других городов, состоявших под властью Гиерона II и Гиеронима. Все же остальные сицилийцы сохранят свою свободу и свои законы, то есть суверенное самоуправление. По видимому, последнее условие не могло распространяться на территорию, бывшую до начала военных действий римской провинцией, хотя в тексте договора, приведенном Ливием, об этом прямо ничего не говорится. Добившись этих условий, сицилийские представители обратились к правителям Сиракуз, на которых Эпикид, отплывая навстречу Бомилькару, возложил оборону Ахрадины и Ортигии, и получили разрешение войти в город. Там, рассказывая родственникам, друзьям и знакомым о результатах своих бесед с Марцеллом (очевидно, особенно сильное ударение они делали на том, что после ухода Бомилькара и, следовательно, отказа карфагенян от вмешательства в сицилийские дела, после того как Эпикид бросил своих сторонников на произвол судьбы, всякое сопротивление римлянам бесполезно), они тем временем организовали государственный переворот и убийство наместников Эпикида (Помоклита, Филистона и Эпикида Синдона), может быть, потому, что те активно противодействовали мирным переговорам. Созвав народное собрание, заговорщики убедили граждан воспользоваться случаем и начать мирные переговоры. Новым магистратам было поручено избрать из своей среды послов и отправить их к Марцеллу. Однако, в то время как в римском лагере шли переговоры, в Сиракузах снова начались столкновения и бунты: римские перебежчики, опасавшиеся расправы со стороны Марцелла и потому, естественно, с глубоким беспокойством следившие за ходом переговоров, убедили наемных солдат сиракузской армии в том, что и их ожидает такая же участь. Истребив только что выбранных для ведения переговоров магистратов, наемники разбежались по городу, убивая на своем пути всех встречных сиракузян и растаскивая что подвертывалось под руку. Постепенно их ярость стала стихать. Чтобы не оставаться без власти и руководства, они избрали шесть командиров. Трем поручили оборону Ахрадины и трем — о-ва Ортигия. Постепенно, вникая в содержание переговоров, наемники пришли к выводу, что их положение более благополучно, нежели положение людей, изменивших римскому знамени. В этом их убеждали и сиракузские послы, вернувшиеся из римского лагеря: у римлян, говорили они, совершенно нет причин для того, чтобы преследовать или наказывать наемников.
Особое внимание и послы, и римское командование обратили на иберийца Мэрика, одного из трех избранных наемниками командиров, в ведении которых находилась Ахрадина. К нему подослали одного иберийца, который и склонил Мэрика к предательству. Настояв на прекращении переговоров и на усилении охраны всех подступов к Ахрадине (для этой цели он предложил разделить линию обороны на отдельные участки и передать каждый под командование кому-нибудь из вождей наемников), Мэрик взял под свой контроль местность от источника Аретуса до входа в большую гавань у южной оконечности Ахрадины. Поздно ночью Марцелл подогнал к этому месту большую квадрирему и высадил десант; Мэрик впустил римлян в ворота недалеко от Аретусы. На рассвете Марцелл начал штурм Ахрадины; пока для отпора неприятелю отовсюду сбегались воины, он высадил еще один десант на о-в Ортигия и после короткой схватки овладел им. В руках сиракузян оставалась только часть Ахрадины, когда Марцелл приказал прекратить наступление: он боялся, чтобы его воины не разграбили несметных богатств сиракузских царей. Воспользовавшись затишьем, перебежчики покинули город, а жители вышли к победителю, умоляя теперь уже только о сохранении жизни. Марцелл отправил на Ортигию гарнизон для охраны царской казны, разместил караулы в домах тех, кто с самого начала боев находился в римской армии, и отдал Ахрадину своим солдатам на разграбление. Во время этой вакханалии насилий и грабежа (Ливий говорит, что «много было явлено отвратительных примеров злобы, много — алчности») погиб и Архимед, углубленный в изучение чертежа на песке; по словам Ливия Архимеда убил воин, не знавший, с кем он столкнулся; Марцелла будто бы эта смерть огорчила, он озаботился погребением великого ученого, а его родственников защитил от насилий.
Гибель Архимеда на протяжении длительного времени была сюжетом многочисленных повествований. Плутарх, который, подобно Ливию, старается уверить читателя, будто смерть Архимеда глубоко огорчила римского командующего, приводит три рассказа об его кончине. Согласно одному из них, Архимед был погружен в изучение геометрических чертежей; он не обращал внимания на римлян, бежавших по улицам, и даже не знал, что город уже взят неприятелем; когда перед Архимедом внезапно предстал римский воин и потребовал его к Марцеллу, ученый отказался, объясняя это тем, что он пока не решил проблемы и не закончил доказательства; солдат вытащил меч из ножен и заколол Архимеда. По другой версии, когда к Архимеду явился римский солдат с мечом в руке, ученый просил дать ему короткое время, чтобы задача, которою он занимался, не осталась нерешенной; убийца, не обращая внимания на слова Архимеда, пронзил его своим мечом. Еще один рассказ, сохраненный Плутархом: Архимед шел к Марцеллу и нес математические инструменты; солдаты, встретившие его по дороге, решили, что он несет сокровища, и убили его с целью грабежа. У Валерия Максима также сохранилось предание, будто Марцелл приказал пощадить Архимеда, который был убит не только без ведома, но и вопреки ясно выраженному указанию Марцелла. Воину, ворвавшемуся к нему в дом, Архимед сказал: «Не порти это [чертеж]!»; римлянин, оскорбленный этими словами, отрубил ему голову. В изложении Диодора и Диона Кассия, Архимед был погружен в свою работу, когда какой-то римлянин предстал перед ним; не видя, кто ему мешает, Архимед сказал: «Отойди, человече, от моего чертежа!»; схваченный врагом, поняв, что он попал в руки римлянина, старик закричал: «Пусть кто-нибудь из моих даст мне какое-нибудь орудие!»; перепуганный римлянин тут же его убил. Марцелл оплакал Архимеда и приказал торжественно похоронить в родовой усыпальнице; убийцу казнили. По Зонаре, Архимед чертил какой-то чертеж, когда к нему явился римский воин; за головой, — заметил Архимед, — а не за чертежом он пришел, и продолжал работать, почти не обращая внимания на солдата; едва успевший сказать «отойди, человече, от чертежа», он был убит разгневанным римлянином. Зонара не считает нужным говорить что-либо о действиях Марцелла и ограничивается констатацией: «захватив их (Ахрадину и о-в Ортиги.), римляне убили многих других и Архимеда». Согласно этой традиции, Марцелл не приказывал пощадить ученого, не печалился об его гибели и уж тем более никого не наказывал.
Факт остается фактом: Архимед был убит во время дикой оргии грабежа и убийств, развязанной Марцеллом в Сиракузах. Не исключено, что Марцелл счел необходимым продемонстрировать свою скорбь по поводу столь грустного инцидента и отдать последний долг убитому: в той ситуации, которая сложилась и в самой Сицилии, и в балканской Греции, где римляне отчаянно нуждались в поддержке греческих союзов против Филиппа V, римлянам политически было крайне невыгодно появляться в роли убийц и насильников, хладнокровно истребляющих лучших представителей греческой мысли. Сопоставление с Ганнибалом, при штабе которого, как сказано, находились греческие литераторы, было бы слишком невыгодным. Как бы то ни было, достоверно известно, что Марцелл одну из знаменитых Архимедовых «сфер» посвятил в храм Мужества, а другую взял себе как причитавшуюся ему долю добычи; в его семье эта реликвия передавалась из поколения в поколение.
Похоронили Архимеда с почестями, но скоро могилу забыли и забросили — Архимед как-никак был непремиримым врагом Рима. Лишь в I веке Цицерон нашёл её. Цицерон говорит, что одну из Архимедовых "сфер", небесных глобусов, Марцелл посвятил в храм Мужества, а другую взял себе: эта реликвия передавалась в его семье из поколения в поколение.
Взятием Сиракуз война в Сицилии окончена еще не была. В сицилийских городах происходили столкновения между сторонниками Рима и приверженцами Карфагена; только вмешательство Марцелла могло обеспечить победу проримских группировок. О том, на какие уступки Марцелл вынужден был идти, говорит свидетельство Аппиана: заключая договор с Тавромением, Марцелл отказался от права размещать в этом городе римский гарнизон и набирать там солдат во вспомогательные формирования римской армии. В Акраганте еще сидел Эпикид; там же находился с пунийскими подразделениями Ганнон; наконец, туда же Ганнибал прислал Муттона — гражданина Гиппона Диаррита, хорошо изучившего военное дело под его руководством. Муттону Эпикид и Ганнон подчинили нумидийских всадников. Очевидно, Ганнибал не терял еще надежды поправить положение на острове. И действительно, совершая смелые рейды во главе отряда, Муттон снова поднял по всей Сицилии антиримское движение. Наконец, Эпикид и Ганнон вместе с Муттоном вывели свои войска к р. Гимера. Там Муттон сумел в нескольких стычках разбить римлян, однако бунт нумидийцев, часть которых внезапно ушла в Гераклею Минойскую, заставил его отвлечься от борьбы с римлянами. Пока он отсутствовал, Ганнон и Эпикид решили дать сражение. Но их воины не выдержали первого же натиска и бежали. Одержав эту победу, Марцелл торжественно возвратился в Сиракузы.
Падением Сиракуз и разгромом карфагенян и греков у р. Гимера был предрешен исход борьбы за Сицилию. Остров, хотя в Акраганте еще оставались карфагенские войска и отряды Эпикида, становился римской провинцией; все планы карфагенского правительства, все военно-политические устремления самого Ганнибала, связанные с Сицилией, и в частности с Сиракузами, терпели крушение.
Победа римлян у р. Гимеры далеко еще не закончила войну. Между прочим, это позволило сенату отказать Марцеллу в триумфе после взятия Сиракуз и ограничиться только «овацией» — значительно менее почетным и менее торжественным въездом в Рим. Вскоре после отъезда Марцелла карфагеняне высадили на острове 8000 пехотинцев и 3000 нумидийских всадников. На сторону Карфагена перешли некоторые сицилийские города, в том числе Мурганция, Гибла и др. В течение всего 211 г. нумидийские всадники под командованием Муттона опустошали поля, принадлежавшие союзникам Рима. Римский командующий, претор М. Корнелий, должен был усмирять волнения в своей армии, недовольной условиями службы.
Во второй половине 210 г. в Сицилию прибыл консул Лэвин, которому удалось, используя раздоры среди пунийского командования, полностью очистить остров от карфагенян. Дело в том, что успехам Муттона и его репутации командира уже давно завидовал Ганнон, верховный командующий карфагенской армией в Сицилии. Отношения между ними в конце концов обострились до такой степени, что Ганнон сместил Муттона и передал его должность своему сыну. Это явно отголосок борьбы за власть между Баркидами и их политическими противниками. Однако момент для сведения счетов Ганнон выбрал крайне неудачный; к тому же он не учел, насколько Муттона любили его солдаты — нумидийские всадники. Они просто отказались повиноваться другому командиру, сам же Муттон вступил в переговоры с Лэвином о сдаче Акраганта. Когда римляне подошли к городу, нумидийцы, частью прогнав, а частью уничтожив часовых, заняли ворота, ведшие к морю, и впустили через них неприятеля. Обеспокоенный шумом, Ганнон решил, что имеет дело с обыкновенным солдатским бунтом, и вышел усмирять непокорных всадников; разглядев на улицах римских воинов, услышав их крики, он вместе с Эпикидом бежал через другие ворота, погрузился на небольшой корабль и отплыл в Африку, бросив Сицилию на произвол судьбы. Оставленные своим командованием, пунийцы и сицилийцы даже не пытались сопротивляться; они все погибли на улицах города.
Расправа, которую Лэвин учинил в Акраганте, напомнила сицилийцам о судьбе Капуи и наглядно продемонстрировала, что ждет тех, кто попытается сопротивляться римскому оружию: городских магистратов и членов совета («тех, кто был первыми людьми в Акраганте», — пишет Ливий) выпороли розгами и казнили, всех остальных продали в рабство, продали и захваченную в городе добычу. Не удивительно, что сицилийские города один за другим сдавались римлянам; только шесть из них Лэвину пришлось брать штурмом. Вековая борьба за Сицилию закончилась.
Впоследствии Муттон получил самую высокую награду, на которую только мог рассчитывать, — права римского гражданства. Этим римское правительство еще раз подчеркнуло то значение, которое придавало оно успешному для Рима исходу войны на острове. И действительно, римская армия возвратила себе великолепный плацдарм для вторжения в Африку. Кстати, вскоре после захвата Акраганта римский флот под командованием Марка Валерия Мессалы совершил набег на африканские владения Карфагена. Римляне высадились около Утики, разграбили и опустошили ее окрестности и, захватив множество пленных и богатую добычу, вернулись в Лилибей. Кроме того, Сицилия была важнейшей житницей Рима; отсюда в Рим доставлялся дешевый хлеб, что приобретало особое значение в условиях, когда Италия была разорена многолетней войной.
А теперь к зеркалам
Есть такая легенда о зеркалах Архимеда. Ах, если б дошла до нас "Римская история" Диодора Сицилийского! Как пересказывают читавшие её, в этой книге, написанной на рубеже нашей эры, описывается, как измученный хитроумными механизмами Архимеда, римский полководец Марцелл отвёл флот на расстояние полёта стрелы от стен Сиракуз. Тут-то Старик (так звали в городе Архимеда) и навёл на корабли зеркало (или много зеркал). Собственно, на таком расстоянии поджечь корабль сложно. Но можно! Был бы подходящий гелиоконцентратор. Архимед был выдающийся оптик (до нас его книга по оптике не дошла). Известно, что он разбирался с вогнутыми зеркалами. И изготовить хорошую линзу уже могли. Стеклянные шарики, наполненные жидкостью, применялись для прижигания болячек.
Тем не менее, странно, что никто после Архимеда не взял на вооружение столь страшное оружие. Возможно, не сжёг, а устроил хорошую баню, напугав до полусмерти? Возможно, вовсе и не зеркала, а некая зажигательная смесь? Странная история с этой легендой. Современники Архимеда, чьи записки до нас дошли, ни словом не обмолвились о подобном факте. И лишь спустя 4 столетия о этом случае стали упоминать как о деянии, всем хорошо известном. Затем последовало 15 веков отрицания и высмеивания легковерных. А в 1747 году француз Жор Луи Бюффон повторил опыт Архимеда, подпалив доску на расстоянии 150 футов с помощью 128 зеркал. Но всё же я склоняюсь, к тому, что это миф. Вот, скажем, уже и в учебники пролезло утверждение, что в 6 веке византиец Анфимий повторил архимедовское зажигание на расстоянии и даже сжёг дом ненавистного соседа на расстоянии 100 метров, использовав для этого всего лишь 24 зеркала. На деле же никого он не палил (да и дома там делали из камня), а только описал простейший гелиоконцентратор — фокусировку нескольких зеркал в одно место путём их поворота вручную. Вот так и возникают легенды. Я считаю (несмотря на глубокое уважение к Архимеду), что всё это выдумки. Во-первых, "расстояние полета стрелы" — это уже сотни метров, а на таком расстоянии поджечь что-либо уже невозможно, во-вторых, не иначе римляне были соучастниками эксперимента, а то могли б просто вылить на "солнечный зайчик" ведро воды, в-третьих, речь идет о целом флоте, а это уж совсем ни в какие ворота не лезет...
Скорее всего Архимед пользовался солнечным зайчиком, как прицелом. Если создать хороший метательный инструмент, то легко могу представить, как это происходит. Солнечный зайчик как курсор появляется на любом корабле, упреждение хода легко учитывается. После чего спускается курок какой-нибудь катапульты и сосуд с какой-нибудь горящей жидкостью летит с перелётом, перечеркивая корабль горящей струёй. Либо вслед просто летит зажигательная стрела. Только так. А то начинают вычислять, сколько надо навести зеркал, чтобы поджечь парус. Может быть и немного, да только паруса древние ставили в открытом море при попутном ветре, но никак не при штурме стен. Вёсла были на каждом корабле...


Например, вот безобразный рисунок, никак не соответствующий истине. Тут даже тип корабля другой.

А вот рисунки из книги Афанасия Кирхера (1671 г) иллюстрируют идею великого Архимеда об использовании множества зеркал, концентрирующих энергию Солнца. Но — идею, не реконструкцию события. Да и вообще — что мог знать Кирхер о римском флоте?


Архимед поучаствовал в космических полётах тем, что создал миф о лучевом оружии, иначе говоря, оставил потомкам мысль о концентраторах солнечной энергии и о передаче энергии на расстоянии без каких либо проводов. Гиперболоиды всех типов имеют вполне известного предка — солнечный концентратор Архимеда. Они оставили неизгладимый след в технике, фантастике и стали-таки реальностью.



Гравюра по картине Густава Куртуа (1853-1923)

далее к файлу 028

назад к файлу 026